«Я люблю оперу больше, чем балет, потому что моя дочь поет в опере». Костюмер, контролер, машинист сцены и музыкант Татарского государственного театра оперы и балета — о своей работе

В мае в Казани прошел XXXI Нуриевский фестиваль. Пока все внимание критиков и обычных зрителей было приковано к звездам вроде танцовщицы Матильды Фрустье (Балет Сан-Франциско, США), исполнившей Никию в «Баядерке», «Инде» побеседовал с теми, кто много лет работает в зрительном зале, за кулисами и в фойе Татарского академического театра оперы и балета имени Джалиля.

Диляра Сабирзянова, 71 год, костюмер, работает в театре 16 лет

Мне всегда казалось, что человек хотя бы раз в месяц должен бывать на спектакле, потому что у нас в городе очень много учреждений культуры: консерватория, институт культуры, музыкальное училище имени Аухадеева. Поэтому, выйдя на пенсию, я устроилась на работу в театр. До этого я была военным человеком, но не хочу об этом говорить. Я вам так скажу: от того, с каким настроением артист выходит на сцену, зависит его исполнение, а настроение обеспечиваем мы, костюмеры. Если артист чувствует, что костюм сидит на нем с иголочки, он будет и хорошо танцевать, и хорошо петь.

Во всех постановках театра огромное количество костюмов. Возьмем балет «Спартак». Там 586 костюмов и они в течение двух с половиной часов все задействованы. Это значит, что артист балета или кордебалета переодевается по шесть-семь, а иногда и по восемь раз за спектакль. В «Спартаке» участвуют и балет, и хор. Я могу ошибаться в цифрах, но если, предположим, всего в спектакле участвуют 150 человек, то нас, костюмеров, только семеро. Представьте, каково нам приходится!

Самое простое — всегда быть вежливой, доброжелательной, причем ко всем — и к нашим артистам, и к приезжим. Хотя артисты разные бывают. Раздражает, когда человек приезжает без костюма, мы ему предлагаем один, второй, третий… Он померил и говорит: «А мой — лучше». Я говорю: «Так зачем же вы у нас просите костюм, если у вас свой есть?!» Это какая-то нечестная игра.

Что вдохновляет? Недавно мы поставили балет «Баядерка». Там просто изумительные декорации! Вдохновляет вот эта красота, обновление. Вы знаете, на сцене даже тигр рычит, слон трубит. Искусственно, правда, сделано, но все равно впечатляет.

В свободное время театр не посещаю. Мне хватает того, что я здесь вижу и слышу. Но я во время работы смотрю спектакли — мы одеваем артистов прямо на сцене. Бывает, что к нам приезжают солисты больших, всем известных театров. Смотришь на них и думаешь: «Вот мы какие! К нам приехали те, которые там Гран-при получили, золотую медаль».

Меня радует, что сейчас в театре очень много молодых зрителей. И даже на вечерние спектакли приходят семьями. Значит, люди не только на гастролеров-певцов ходят — в «Пирамиду» там или еще куда, — но и к нам. Они ценят оперу, балет и приобщают к этому своих детей.

Захар Штейнберг, 69 лет, руководитель струнного квартета, работает в театре 48 лет

В театр я пришел сразу после того, как отслужил в рядах Советской армии, а вернее, во флоте. 17 лет я проработал первым скрипачом в оркестре и вот уже 40 лет руковожу струнным квартетом. Мы обслужили все фестивали. По приглашению иностранных театров мы выступали за рубежом, но так выстраивали свой график, чтобы во время Шаляпинского и Нуриевского фестивалей приезжать в Казань.

Наша задача — создать настроение. Мы играем в фойе театра перед началом спектакля и в перерывах между действиями. Играем совершенно разную музыку, что называется, от Адама до Арама (квартет исполняет музыку самых разных композиторов, временных периодов и жанров. — Прим. «Инде»). Это может быть классика, а могут быть и популярные мелодии из кинофильмов о любви — «Опавшие листья», «Шербурские зонтики» и далее по списку.

Мы не подстраиваемся под зрителя, мы его чувствуем. И иногда напрямую общаемся с ним — спрашиваем у публики, что она хочет послушать. Иногда попадается очень шумный зритель, но, к чести театра, это случается редко. Опера и балет — это такое искусство, которое требует определенной подготовки. Вряд ли человек с улицы придет на оперу и сразу поймет ее.

Люди моего поколения и те, кто старше, любят возмущаться: «Вот в наше время было, а сейчас…» Я с ними не согласен. В оперном театре три основных цеха: оркестр, хор и кордебалет, над ними солисты находятся. Эти три цеха в сравнении с тем, что было 40 лет назад, в качественном плане на порядок выросли. Даже чисто внешне отличия огромные. Я вспоминаю, как в хоре пели 75-летние дедушки. А сейчас хор молодой, красивый.

Зритель тоже помолодел. К моей великой радости как музыканта. Потому что не секрет, что мы часто с таким встречаемся мнением: «Ну, это нафталиновое искусство, опера и балет скоро умрут…» Ничего подобного. Пройдут столетия, а молодежь все так же будет ходить на эти вечные произведения — на Чайковского, Верди, Моцарта...

При любой возможности стараюсь прийти в театр как зритель. У меня здесь, во-первых, жена была прима-балериной (сейчас она педагог балета), а во-вторых, дочь — первая солистка балета.

Вера Евграфова, 72 года, старший контролер, работает в театре 14 лет

Я работаю в театре 14 лет, из них более 10 лет — в качестве старшего контролера. В моем подчинении находятся гардероб и контролеры, всего около 30 человек. До этого я работала на военно-промышленном предприятии начальником бюро труда и зарплаты.

Когда я пришла сюда, то подумала: какой же все-таки наш театр красивый. Я считаю, он похож на храм: мы чувствуем себя здесь одухотворенно и оттого соответствующим образом подбираем кадры. Их принимаю я: слежу за тем, чтобы приходили люди с образованием и те, кто умеет интеллигентно общаться со зрителем.

Моя основная работа заключается в том, что я вместе с другими контролерами проверяю билеты и рассаживаю зрителей. К нам приходят инвалиды и весьма пожилые люди, которым надо угодить и сказать ласковое словечко. С поддельными билетами в театр приходят редко. Мы очень внимательно смотрим на число и месяц. Бывает, что кто-то опоздал на свой день и приходит позже. Мы таких сразу отправляем к администратору. В основном администраторы решают вопрос положительно для зрителя.

Спектакли мы смотрим во время их сдачи. А когда на работе находишься, не до просмотра, так как нужно постоянно стоять в дверях. Конечно, мы заходим в зал и следим за тем, чтобы зрители не фотографировали, не ходили по залу. Бывают и опоздавшие. Мы их не пускаем, посылаем на второй или третий ярус. Конечно, люди возмущаются, но что поделаешь, если они опоздали? Дисциплина есть дисциплина.

У нас процентов 60 — это постоянные зрители. Идет, допустим, Нуриевский фестиваль, и они берут билеты сразу на пять-шесть спектаклей. Люди с восхищением смотрят наши постановки. Особенно им нравится хор: сколько раз я слышала мнение, что хорошо бы сделать просто капеллу хора! Еще я слышала, что у нас хор поет лучше, чем в московских театрах.

Я люблю оперу больше, чем балет, потому что моя дочь поет в опере. Ее зовут Светлана Кириллова, она уже 25 лет здесь работает, заслуженная артистка Татарстана.

Владимир Грачев, 57 лет, старший машинист сцены, работает в театре 33 года

В сентябре будет 34 года, как я работаю в театре. Сюда я пришел случайно. Мы с женой были студентами, но на третьем курсе учеба как-то не заладилась, и мы оба ушли из вуза. Надо было куда-то трудоустраиваться. Нам предложили поработать здесь. Жена была на шестом месяце беременности, про таких говорят: как придет, так и уйдет. Мы договаривались, что она устраивается в осветительный цех, а я в монтировочный, потом она уходит в декретный и я сажусь на ее место. Так и произошло. Сначала на год остался, потом на два, на три… Другой профессии у меня нет, поэтому осваиваю то, что есть.

Как главный машинист сцены я участвую в разработке конструкций, на которых держится оформление спектакля, управляю процессом монтировки сцены из декораций. Спектакли меняются — меняется сценическое оформление. Моя задача — чтобы, вне зависимости от сложности сценической составляющей, спектакль прошел красиво, достойно, без ошибок и в соответствии с замыслом художника. Чтобы зритель ничего не заметил. Вы же понимаете, что, допустим, за декорацией деревенского двора в «Тщетной предосторожности» находятся разного рода механизмы и работники сцены. Ничего этого видно быть не должно. Декорации должны меняться как по мановению волшебной палочки.

Самое сложное в моей работе — это заставить себя выходить в зал и смотреть на спектакль по-новому. Компьютер очень сильно изменил мою работу. Раньше приходилось постоянно выходить в зал и оттуда смотреть на результат своей деятельности. Теперь все изменения на сцене — открытие-закрытие занавеса, поднятие-опускание софитов, смена декораций — фиксируются на мониторе. Я могу следить за сценой, не вставая со своего рабочего места. Но я все же принуждаю себя делать это, потому что монитор не выдает детальной картины происходящего. Это под силу только человеческому глазу.

Мне кажется, артисты сегодня такие же, как и всегда. Они так же приходят и с самозабвением занимаются своим делом. Правда, есть и те, кто поверхностно к делу подходит — пришел, ушел. Все люди разные. Если говорить о работниках сцены, то сейчас все чаще приходят люди, которым это не очень интересно. Раньше приходили, увлекались и оставались здесь на всю жизнь. Сейчас таких меньше.

На опере я практически не работаю. У нас есть разделение — оперой занимается другой старший машинист. Поэтому, конечно, мне больше балетные спектакли нравятся. Но я вам не назову какие-то конкретные — все люблю. Иначе бы я, наверное, не работал с балетом.

Фото: Даша Самойлова