Музыкант Игорь Шемякин: «Я бы хотел вообще ничего не придумывать, а брать гитару и петь первое, что приходит в голову»

Вчера флагманы казанской инди-рок-сцены, группа Harajiev Smokes Virginia, выложили в сеть мини-альбом «Шар». Скоро музыканты отправятся в трёхнедельный тур по России. Журналист «Инде» Александр Левин поговорил с вокалистом группы Игорем Шемякиным о сгоревших клубах, глупых песнях и поп-культуре.

В августе HSV впервые за долгое время сыграли в Казани не на сольном концерте, а на «сборной солянке». А помнишь, как проходило ваше самое первое выступление?

Оно было в 2009 году. На бас-гитаре тогда играл Айдар — он с нами и сейчас, а на ударных Спанч — первый из четырёх наших ударников. Первый концерт HSV был ещё и первым концертом, который мы самостоятельно организовывали как промо-группа Churchill. Всё проходило в ДК медработников, в актовом зале, переоборудованном под репточку. Там тогда рулил такой волосатый рокер по имени Вася, бывший мент. Он назвал нам какой-то совершенно неадекватный ценник, но мы так обезумели от того, что можем наконец-то сделать концерт сами, что, естественно, согласились. Концерт почему-то назвали mod party (mod — стиль музыки и британская молодёжная субкультура 1960-х. — Прим. «Инде») — непонятно, откуда эта тема взялась в наших головах, наша музыка вообще к этому отношения не имела. Наверное, пересмотрели фильмов про The Who и «Квадрофению». Кстати, мы специально установили в зале телевизоры, на которых крутились эти фильмы. А ещё купили на кондитерском заводе канистру коньяка, которую выпили на саундчеке. Короче, не помню, как я вылез на сцену. Примерно так же прошли первые концертов десять — ты не понимаешь, что поёшь, не понимаешь, что играешь.

Как долго вы занимались промо-группой?

Наверное, года три. Тогда главной площадкой был клуб «Жёлтая кофта», где мы и делали большинство концертов. Но мы занимались этим на любительском уровне — у нас даже на афишах были ошибки постоянно. Возили исключительно друзей: чтобы сделать концерт, какой-нибудь дружественной группе из Самары или Екатеринбурга достаточно было просто нам написать. Концертами мы организовывали свой досуг — потому что кто бы его нам ещё организовал?

У меня ощущение, что на концерты тогда ходило гораздо больше людей, чем сейчас.

Ну, это заслуга не Churchill promo, а самого клуба. Я помню, как мы впервые пришли к арт-директору Андрею Шафоростову: ему очень понравилась наша музыка, несмотря на то, что предпочтения у него совершенно другие. Но он знал, например, At The Drive-In (американская постхардкор-группа. — Прим. «Инде»), а мы тогда на них ориентировались и на первых альбомах у нас как раз такая экспрессивная, быстрая, немного заломанная музыка. В общем, Андрей иногда позволял нам делать концерты в «Кофте», но чаще организовывал всё сам. «Кофта» тогда была главным центром казанской тусовки, на котором многое держалось.

Но в какой-то момент в «Кофте» всё изменилось, и с концертами в городе всё стало гораздо хуже.

Ну да. Отчасти из-за оттока людей из Казани. Уехал тот же Андрей, у которого классно получалось собирать самую разную публику и музыкантов.

Ну а вы почему перестали заниматься Churchill?

Не знаю, честно. Наверное, интересы изменились. Каждый из нас нащупал какую-то свою тему. Руслан начал диджеить, Семён решил путешествовать, Кирилл вернулся из Москвы с настроем делать книжный магазин. Я до сих пор делаю концерты, пусть и очень редко. Последним был «Вторые брюки» полгода назад. И снова в большинстве случаев это способ досуга: мне интересно услышать группу, я понимаю, что никто её не привезёт в Казань, и везу сам. Поэтому я стараюсь поддерживать чуваков из местной хардкор-тусовки: не важно, вырастет из этого что-то или нет, но если они отвалятся — вообще непонятно, что будет.

Думаешь, можно заработать на промоушне сейчас?

Можно, конечно, но это уже про другое. Мне, как правило, не интересны какие-то гиперпопулярные отечественные группы, собирающие толпы. Хотя после обвала «Жёлтой кофты» появился China Town, на который были большие надежды, и однажды я решил сделать там концерт СБПЧ. Я в то время влип в альбом «Лесной оракул», который они распространяли в виде значка-плеера — можно было нацепить и прослушать. Это был первый раз, когда я самостоятельно организовывал концерт большой группе. Я был уверен, что в Казани ребят должны знать, — СБПЧ и в более мелких городах собирали полные залы. В итоге концерт был суперпровальным, а тем же вечером случилась трагедия с самолётом (авиакатастрофа в казанском аэропорту 17 ноября 2013 года. — Прим. «Инде»). Эта неудача сбила спесь — мол, не быть мне крутым промоутером. Но я и не ставил такой цели. Наверное, чтобы таким стать, нужно гораздо меньше зависеть от собственных музыкальных пристрастий.

Делая промо-группу уровня Churchill, ты всегда идёшь непонятно куда, договариваешься непонятно с кем и почему-то думаешь, что хозяева площадки на твоей стороне. Но очень быстро понимаешь, что владельцу нужно заплатить охранникам, звукорежиссёру и ещё оставить себе. Твои проблемы его не сильно волнуют. Да, в какой-то момент мы пытались делать большие концерты, например, группу Alai Oli впервые привезли именно мы. Потом привозили ПТВП и «Психею». Мы были дико наивными и подписывались под любые условия, гонорары и райдеры, постоянно уходили в минус. Помню, у «Психеи» в списке были лотерейные билеты Почты России. Не уверен, что кто-то это требование выполнял, но мы реально пошли и купили их. Просто мы сходили с ума от мысли, что привозим группу, на музыке которой выросли.

А у вас с HSV были какие-то проблемы с организаторами из других городов?

Самая жёсткая история была в Нижнем Новгороде, кажется, в 2012 году. Мы там играли на небольшом фестивале в клубе в центре города — голые стены, довольно посредственный звук, грубияны-звукачи. Суть в том, что у нас оттуда стартовал мини-тур с нижегородской группой January’s Dress. И мы рассчитываем на деньги с концерта, потому что они были нужны на оплату автобуса и водителя. Но после концерта к нам подходят организаторы и дают две тысячи вместо восьми. Мы пытаемся им объяснить ситуацию, они ничего не понимают, все начинают кричать, а организаторы обещают натравить на нас какую-то местную братву. К счастью, всё закончилось без членовредительства.

А поездка в Челны, когда вы не смогли даже концерт доиграть?

Было такое. Если вкратце, челнинские чуваки сделали из старого, никому не нужного дебаркадера клуб. Там проводились самые разные вечеринки — с дико дешёвым алкоголем и входом. Как-то мы приехали туда играть: все пьяные, кто-то прыгает в воду, кто-то друг на друга, и внезапно наш басист видит, что нашего товарища буквально затаптывают. Мы прекратили играть, потому что с этим адом нужно было что-то делать. Правда, никто будто даже не заметил, что мы ушли со сцены. Закончилась история этого «клуба» не менее круто — туда приехала играть шведская группа, и прямо перед саундчеком рядом с дебаркадером всплыл труп. Бедняги испугались, но всё-таки согласились отыграть концерт. И вдруг во время него начинается пожар, и дебаркадер сгорает дотла — хорошо, не пострадал никто. А клуб был вообще-то не нужен никому, кроме этих 150 человек, которые ничем не могли себя занять в Челнах.

Мне вообще всегда казалось, что Челны — отмороженный город. Что ты как коренной челнинец об этом думаешь? Я там был раз пять, и каждый раз случались какие-то дикие истории.

Ну, так и есть, что тут сказать. Этот город сильно на меня повлиял. Когда я оканчивал школу и начинал заниматься музыкой, в Челнах было в тысячу раз бодрее, чем в Казани. Челны — очень смелый город. Может, это от безысходности: раз уж ничего особенного не происходит, что-то должно быть по максимуму. Если рок-концерт, то обязательно с приездом ментов. Почти все казанцы, которые приезжают в Челны, говорят, что с городом что-то не то. Ну и часто такое было, что условные неформалы приструнивали гопников — это было способом выжить.

Если продолжать о концертах в других городах — за последний год вы дважды выступали в Москве: на фестивалях «Тройка» и «Сторона». Мне кажется, что вас там слушает больше народа, чем в Казани, и рубятся там явно мощнее.

У меня нет такого ощущения. Но на обоих фестивалях нас очень тепло приняли, да. Мне кажется, это заслуга организаторов, которые правильно составляют лайн-ап. В «Сторону» я вообще влюблён, и, думаю, у них есть все шансы стать полноценным музыкальным СМИ, как sadwave, например. Выступать на таких независимых фестивалях очень здорово, потому что там тебя кто-то может услышать впервые и проникнуться. Проблема в том, что в последнее время добраться до творчества какой-то конкретной группы стало очень сложно. Во-первых, музыки жутко много, во-вторых, влияние мейджоров никуда не уходит. У них масса инструментов влияния, в том числе в интернете, который вообще-то должен был быть свободным. В этой ситуации фестивали работают как медиа, где можно узнать о новых музыкантах. Ещё крутость «Тройки» и «Стороны» в том, что это не просто субкультурные концерты, а микс из самых разных жанров.

Ты вообще веришь в субкультурность в 2016-м? И можно ли сейчас говорить о какой-то российской инди-сцене?

Сейчас о ней и надо говорить! Потому что есть такие фестивали, есть куча тематических пабликов и люди, которые делают лейблы, мерч и так далее. И это удивительно, учитывая борьбу за каналы распространения и ситуацию, в которой медиа решают, что ты будешь слушать. Когда журнал «Афиша» начинает писать исключительно про музыкантов, которые точно наберут тысячи просмотров. Мне кажется, как раз с «Афишей» очень показательная история — существовавший ранее проект «Афиша-волна» был чем-то похож на Churchill. Ребята просто почему-то решили, что им всё можно — выпускать альбомы неизвестных групп, например. Потом «Волна» исчезла, как и масса проектов, особенно в регионах. Вместе с тем есть какие-то важные в музыкальном смысле точки — клуб «Маркс» в Волжском, «Подполье fest» в Самаре. А в Казани сейчас будто бы только бар «Соль» и Jam Bar.

Versus тоже делают независимые активисты, и он набирает миллионы просмотров — ты и сам за ним следишь. Как ты думаешь, почему проект стал популярным?

Мне кажется, «Версус» набирает столько просмотров из-за апелляции к первобытным инстинктам. Ты смотришь батл, и тебе становится стыдно. Это непристойно, это как смотреть порнографию. Я не говорю, что это плохо, но это вызывает животные чувства — на твоих глазах решается судьба другого. Мы с тобой просто не знаем, сколько просмотров у видео какой-нибудь аварии, где кровь и кишки, — думаю, не меньше. Стыд — очень сильное чувство, его не так просто спровоцировать.

Ну а Оксимирон, который получил множество фанатов за счёт того, что он такой весь из себя интеллектуал, — он тебе нравится?

Понятия не имею, за что его любят, но я точно не фанат такой музыки. Да, я был на концерте, потому что мне дико интересно, как проходят шоу крутых рэперов, но слушать эту музыку в плеере я никогда не стану. Я даже этот его знаменитый последний альбом не осилил полностью — только посмотрел после концерта клип «Девочка ******». Это, конечно, стыдоба. Такая же, как «Версус». Почему я должен думать, что Окси интеллектуал? Потому что об этом написала «Афиша»? Конечно, он выглядит приятнее большинства российских рэперов, но я не готов слушать музыку ради каких-то умных или псевдоумных текстов. Что он мне может сказать? Бросить какую-то неизвестную фамилию философа или писателя? Конечно, это тоже имеет право на существование. Тексты «Макулатуры», например, приводят в книжные магазины толпы подростков — здорово. Но меня в музыке другое цепляет.

Что именно?

Мне нравятся классные песни. Классная — это песня, которая в тебя каким-то образом проникает и остаётся в тебе, и ей не нужно для этого держаться за интеллектуальность. Конечно, это тоже может присутствовать, но суть в другом. Классная песня может привязаться к определённому моменту жизни, к погоде, к настроению. Если проводить параллели с изобразительным искусством — мне очень близка позиция Эрика Булатова: картина в первую очередь должна работать сама по себе, и в ней не обязательно должны обнаруживаться какие-то умные литературные штуки, хотя могут. Я вырос на поп-культуре, на том, что «клёво». Меня воспитал телевизор, который я постоянно смотрел. И, как бы я ни хотел, все эти шаблонные хуки, модуляции в последних припевах и прочие составляющие крепкого поп-хита из меня не вытравить.

То есть то, что вы делаете в HSV, — это поп-культура?

Конечно! Это ещё и глупая поп-культура. Каждый раз, когда я придумываю какую-то песню, думаю: «блин, какую же чепуху сочинил». Потом пытаюсь усложнить, но получается только хуже. Знаешь, когда я скинул наш сингл Жене Куковерову (музыкант, художник арт-группы «ЕлиКука». — Прим. «Инде»), он сказал, что это похоже на группу «Амега»: «и лететь по белому свету, стать одним движением ветра». Я сначала немного прифигел. А потом думаю: ведь он прав! Можно и с группой «Лицей» сравнить! И с другими штуками, которые сидят в подсознании и от которых я бы очень хотел убежать. Я бы хотел вообще ничего не придумывать, а брать гитару и петь первое, что приходит в голову, но это не так легко, как кажется.

Мы недавно разговаривали о том, что у песни с сингла «Берегись» есть совершенно неочевидный смысл — оказывается, она о трагедиях со стрельбой в американских школах. Это ведь явно неслучайная история?

Не совсем. Когда я писал эту песню, действительно пересмотрел кучу фильмов про подростков. Но слова-то там самые простые, туповатые. Если взять каждую строчку и поразмыслить хотя бы пару секунд — полная фигня. Это «Стихи.ру». Но всё равно я их оставляю. Наверное, когда-нибудь я буду об этом жалеть, но, мне кажется, искусственно что-то накручивать — ещё хуже. Потому что песня должна литься свободно, ей нельзя жертвовать смыслом в пользу музыки. Я не люблю построк, в котором нет слов, но люблю крутые песни, в которых слова могут быть абсолютно идиотскими. Об этом говорили тысячу раз, но я правда думаю, что у песни не может быть какого-то единого общепризнанного смысла. Кто-то послушает Пугачёву и скажет, что чувиха набухалась и грустит о бывшем, а кто-то пустится в объяснения и как-то всё разъяснит.

Хорошо, с синглом понятно. Давай к новому альбому. Вы долго его писали?

Да, постоянно на что-то отвлекались. Я сейчас работаю в «Смене» (центр современной культуры. — Прим. «Инде»), и это поглощает почти все внутренние ресурсы. Басист Айдар пробовал переезжать в Москву — решил карьеру сделать на старости лет. У ударника Арсения тусовки, тоже не до записей. В общем, делали в час по чайной ложке, но всё-таки записали и более-менее довольны результатом. Изначально хотели замахнуться на полноформатник, но недожали ряд песен и ограничились шестью. Но для меня альбом совсем не «мини», а вполне себе самодостаточный.

Мне показалось, что новая запись совсем не похожа на старые. Вы как будто стали больше себе позволять.

Так и есть! Потому что иначе становится скучно. Нельзя же всю жизнь работать в одном формате, как группа «Тараканы». Я, например, восхищаюсь Деймоном Алборном — он всегда разный. Достаточно сравнить пластинки Blur конца 1990-х, Gorillaz в середине 2000-х и его последний сольный альбом.

А как насчёт песни «Жди»? Я услышал в ней привет фолк-группе «Мельница» и балладам Кипелова.

Для меня эта песня скорее из бардовской традиции, песня для костра. Там мотив из детства, потому что я всё-таки не одним телевизором воспитан — у меня мама турист со стажем, я рос, в том числе, на Окуджаве, Галиче, Митяеве. Вообще, я был бы рад, если бы наш новый альбом можно было слушать бесконечно — как песню из рекламы конфет «Ментос», которую однажды гениально исполнил товарищ Кипелов.

Фото: Александр Левин, Настя Ярушкина