Устная история. Крупнейший в России конвент любителей фантастики и ролевых игр «Зиланткон» и зарождение отечественного толкинизма

один из основателей «Зиланткона»; член оргкомитета фестиваля, ответственный за боевые программы; предводитель команды боевых гномов; профессиональный историк, археолог, реставратор и реконструктор

Казанский КЛФ назывался «Странники». Встречи проходили раз в неделю, контингент — в основном студенчество и молодые ученые. В то время выход любой книги фантастического направления был событием — выпускалось по современным меркам не так уж много произведений, так что каждое обсуждали, о каждом спорили. Всего в клуб на пике популярности входило 100−150 человек, а я был, наверное, одним из самых активных членов. Встречи были разноплановыми: от вполне академических выступлений с докладами о творчестве Клиффорда Саймака или Роберта Шекли до предтеч ролевых игр. Однажды, например, мы разделились на группы и четыре часа обсуждали гипотетическую ситуацию попадания инопланетян на землю — планировали возможные действия землян, спорили, стоит ли идти на контакт и если да, то на какой (игра называлась «Контакт»). Были занятия-читалки: многие ребята из КЛФ пробовали себя в фантастическом творчестве и иногда мы разбирали их произведения. А во второй половине 1980-х в СССР вышла первая часть «Властелина колец».

один из основателей «Зиланткона»; первый председатель оргкомитета фестиваля (занимал должность до 2000 года включительно), почетный председатель оргкомитета Петербургской фантастической ассамблеи, лауреат премий «Малый Зилант», «Дюрандаль» и премии им. Ефремова

Советских любителей фантастики из разных городов объединял ежегодный фестиваль «Аэлита» в Свердловске. Между встречами КЛФы связывала переписка — мы назвали это «Великое Кольцо» по аналогии с системой связи между планетами из книги «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова. В 1989-м по «Кольцу» начали ходить письма с предложениями организовать «Хоббитские игрища» по Толкину — на Западе такой формат практиковали уже давно, но для нас это было открытие. В 1990 году под Красноярском прошла первая в СССР большая ролевая игра, на которую от нашего клуба поехали три человека — в том числе Слава Хабаров.

То, что я увидел на первых «Хоббитских игрищах», меня потрясло. На фоне полным ходом шла перестройка, а мы как будто действительно побывали в Средиземье. Это можно назвать катарсисом — это действительно меняло сознание. По современным меркам сюжет у первых игрищ был простенький: основа полностью повторяла фабулу «Властелина колец». Кончилось все тем, что отряд хранителей кольца объединился с отрядом гномов (я был в нем) и попытался прорваться к горе Ородруин, но назгулы перекрыли вход. В ходе боя почти все хранители полегли, но Сэм сумел бросить кольцо в реку, и в итоге оно не досталось никому. Представьте себе: сибирская река, отряды собираются на финальную битву, в это время начинается гроза — всполохи, потом темнота и ливень, а в момент, когда кольцо попадает в воду, тучи вдруг расходятся. Нам в тот момент действительно казалось, что от нас зависит судьба мира, и это игровое переживание здорово повлияло на сознание. Позже мы в своей элитарной замкнутости даже в полушутку рассуждали, что от результатов игр наверняка зависят перемены в стране: победили силы тьмы — СССР распался, победили светлые — жить стало немного легче.

Мы вернулись в Казань и собрали при КЛФ клуб «Моргенштерн». За зиму 1990–1991 годов к нам пришло человек 50 — так в Казани зародилось ролевое движение.

председатель оргкомитета «Зиланткона» с 2001 года

В начале 1990-х мне посчастливилось учиться в замечательно-странном месте — экспериментальной школе-лицее № 1 при физфаке КГУ. Помимо прочего со школьными товарищами я ездил в летний научный лагерь «Квант» на Кордоне. Там я впервые увидел настольную игру с ролевыми элементами «Заколдованная страна» — российский аналог Dungeons & Dragons («Подземелья и драконы», популярная американская игра, придумана в 1974 году. — Прим. «Инде»). Ты говорил ведущему, что собираешься делать в какой-то игровой ситуации, он отвечал, к чему привело твое действие, а в спорные моменты вы бросали кубик.

Потом в лицее мне дали почитать Толкина. Ну как дали — сначала помахали перед носом книжкой: типа «это круто, но мы пока сами читаем». А потом появился товарищ, у которого трехтомник был в текстовом файле. Он предложил поделиться, но при одном условии: я должен был распечатать книгу. Мой отец в то время работал в КБ, где как раз стояла цифровая печатная установка. Буквы она выдавала только очень большие, а из знаков препинания знала только точку, запятую и тире, тем не менее, за две ночи отец напечатал мне весь трехтомник — на бумаге формата А3. Мы ее порезали, прошили, я прочел «Властелина» и отдал своему приятелю — все остались довольны. Официально третий том на тот момент еще не был издан — у большинства он появился только через год.

Летом 1991 года под Москвой прошли вторые «Хоббитские игрища» — туда из Казани поехали уже две команды и несколько игроков-одиночек. Были эльфы Серебристой гавани под предводительством Михаила Русина и отряд морийских гномов Славы Хабарова (среди них, кстати, были не только татарстанцы, но и марийцы — с Йошкар-Олой у казанских ролевиков всегда были хорошие отношения). Вернулись мы оттуда в диком восторге и быстро поняли, что целый год ждать встречи с новыми друзьями решительно невозможно, поэтому нужно срочно собрать всех в Казани. Так у Миши Русина родилась идея Эльфийского Нового года, части Дней Толкина в Казани. Мы создали оргкомитет мероприятия и подготовили все буквально за пару месяцев — по меркам нынешних «Зилантконов» это очень быстро.

Гости — 100 участников со всей России — приехали в ноябрьские праздники (среди ролевиков в ту пору было много школьных учителей, поэтому мы решили собрать всех во время каникул). В УНИКСе, в зале, где в обычное время проходили дискотеки, эльфы поставили Белое древо Гондора вместо елки и посадили под него Галадриэль в качестве Снегурочки — все-таки умеют эльфы создавать красоту. После были пир и турнир. Эльфийский Новый год считается точкой отсчета истории «Зиланткона».

С Эльфийским Новым годом у меня связано одно из самых сюрреалистичных воспоминаний в жизни. Насколько мне известно, наша встреча была последним массовым молодежным мероприятием СССР, который распался буквально через месяц. Параллельно с Днями Толкина в Казани проходила последняя в городе советская демонстрация в честь 7 ноября. Колонна с красными флагами, как обычно, шла по нынешней улице Пушкина, и в какой-то момент им навстречу со стороны УНИКСа вышла толпа людей в кольчугах и с мечами. Увидев друг друга, колонны ошарашенно застыли, чуть-чуть постояли и разошлись — как будто решив про себя, что всем это привиделось.

Фактически первого «Зиланткона» не было — это название у конвента появилось на второй год проведения. Кстати, придумал его я. Тут все банально: «кон» значит «конвент». «Зиланткон» был не первым ролевым конвентом в России — на тот момент уже существовал «Глипкон» в Иваново, который появился на полгода раньше Эльфийского Нового года (правда, сошел на нет после трех-четырех фестивалей). Глип — это дракон из «МИФического цикла» Роберта Асприна. Мы тоже хотели придумать что-то из мира фантастики, но ассоциирующееся с Казанью, — я предложил Зиланта, и все согласились.
Ноябрь — конец ролевого сезона, поэтому с самого начала одной из традиций «Зиланткона» стало оглашение игрового расписания на следующий год. Важно было пробежаться с блокнотом по всем презентациям и записать информацию, чтобы потом привезти ее в родной город. Интернета тогда не было, поэтому организаторы игр, видя, сколько народу приезжает на «Зиланткон», быстро поняли: если хочешь, чтобы твоя игра получила всероссийский статус, приезжай в Казань и делай там объявление.

Помимо ролевой составляющей у конвента была еще и литературная. Этим блоком занимался Ермолаев сотоварищи — они учредили премию для писателей, которая повысила статус фестиваля среди фантастов. За пару лет «Зиланткон» стал самым большим ролевым конвентом России. На пике популярности (это 2007-й) к нам приехало больше 3000 человек, а в последние годы число участников устоялось в районе 1000−1200.

На первых порах конвенту здорово помогал КГУ: руководитель студклуба официально и бесплатно разрешал нам проводить мероприятия в УНИКСе. Помню, как на одном из первых фестивалей нам понадобился видеомагнитофон. Ни у кого из оргкомитета своего не было, поэтому просить аппаратуру я пошел к ректору. Сейчас вообще трудно представить, что ассистент кафедры запросто, без предварительной записи идет к начальству, но меня пустили спокойно. Я объяснил ситуацию, на что ректор ответил: «Официально выписывать университетскую технику долго и муторно, но у меня есть видеомагнитофон в кабинете — я одолжу, а вы потом вернете. Только, чтобы мне не спорить с вахтером, давайте вы сейчас выйдете из здания, подойдете к окну, и я вам все передам». Это сейчас у ректора хоромы на втором этаже, а тогда был простой кабинет на первом. Возвращал магнитофон я тоже через окно.

Мое игровое имя — Рагнар. Я выбрал его перед Вторыми «Хоббитскими играми», куда поехал старейшиной одного из гномьих родов. Мне показалось, что в этом есть что-то гномское — вот эта вот раскатистая «р», — а еще скандинавское (мы многое брали из скандинавской мифологии). Чтобы полностью отрешиться от реальности, на игре мы называли друг друга только ролевыми именами. Возникали курьезы: одним из моих первых помощников при организации «Зиланткона» была Таня Борщевская — игровое имя у нее было Тордис. Однажды она услышала, как спорят два незнакомца — один говорит: «Борщевская сказала так», а другой ему: «Да ничего ты не понимаешь, Тордис мне по этому поводу все уже объяснила!» Еще в 1990-х на игры ездил легендарный назгул Баграт. В жизни его тоже звали Баграт, и когда люди это узнавали, постоянно просили показать паспорт, а потом спрашивали, где он такой купил. Еще я как старейшина рода воспитывал молодых гномов и пытался отучить их материться даже в самых неприятных ситуациях. В конце концов, говорил я, если вам надо выругаться, скажите: «Балрога тебе в штаны!» Ведь это, если задуматься над смыслом, хуже, чем мат.

Изначально на «Зилантконе» я пытался воспроизвести структуру «Аэлиты»: там, помимо главного литературного направления, всегда были бал, конкурс костюмов, КВН и куча других активностей. Но в первые годы мне постоянно говорили, что охватить все направления, сделать так, чтобы книжники и ролевики ладили на одной площадке, нельзя и нужно выбирать специализацию конвента — мол, в том же Иваново чуть ли не до драк между фэнами (одно из сленговых названий любителей фантастики. — Прим. «Инде») и ролевиками доходило. Я никогда не понимал, зачем делить аудитории, которые наполовину пересекаются, поэтому настоял на том, что мы в Казани будем объединять людей. У меня были противники, которые вставляли палки в колеса, но первые пять лет конвента доказали мою правоту: ролевая и книжная культуры на «Зиланте» мирно переплелись с менестрельской, а позже добавилась еще и реконструкторская.

Я считаю, что ролевики не должны замыкаться на своей среде. Для ролевой игры главное все-таки не мечи и кольчуги, а фантазия, которая позволяет создать новый мир, и фантазию развивает литература — в нашем случае историческая или фантастическая. В начале 1990-х у российских ролевиков была проблема ухода в винно-водочные игры: это когда люди выезжают на природу якобы поиграть в ролевуху, а на самом деле напиться и от души порубиться на мечах. Когда пьяные хватаются пусть даже за тупое, но железо, это страшно, и мы всерьез обсуждали, как с этим бороться. Мое мнение: уход в пьянство происходит от безыдейности, а идеи идут из книг, так что, если объединять игры и книги, водка перестает быть самоцелью.

Все фантастические конвенты в России и за рубежом традиционно возникают вокруг литературных премий, и в 1995-м мы подумали, что «Зиланткону» тоже нужна своя. Дело в том, что в начале 1990-х годов умер старший из братьев Стругацких, и у меня, да и не только у меня, в то время было ощущение, что советская фантастика умерла. Все, что писали в последние советские и первые постсоветские годы, было сплошным постапокалипсисом — мрачное, безысходное, чернушное, выдавать премию таким произведениям не хотелось. И вдруг году в 1994-м мне в руки попадает роман «Меч и радуга» Меделайн Симонс. Я читал и не мог поверить, что так мог написать иностранец, — это был какой-то подозрительно хороший перевод. Но выяснилось, что автора на самом деле зовут Лена Хаецкая, просто издатели посчитали, что зарубежные авторы лучше продаются. Мы пригласили Лену в Казань, и первый «Большой Зилант» достался ей, что символично — она в те годы как раз подумывала бросить занятия литературой, но номинация ее переубедила.

Мы не могли и не хотели конкурировать с «Росконом» или «Интерпрессконом» (крупные российские фестивали фантастики. — Прим. «Инде»), которые вручают премии за свежие произведения, поэтому концепция «Большого Зиланта» изначально была в том, чтобы отмечать книги, вышедшие какое-то время назад, но не забытые за первые несколько лет существования.

Я отвечал за боевые программы. Турнирная часть «Зиланткона» менялась и расширялась вместе с ролевым движением: сначала было игровое фехтование (это когда дерутся пластиковым, деревянным или алюминиевым оружием, в костюмах персонажей ролевых игр и, самое главное, без ударов в голову). Первый игровой турнир прошел в 1991 году, победитель получал право зажечь Белое древо Гондора. Первый «железный» турнир — в историчных доспехах, с правдоподобным оружием и ударами в голову, случился в 1999 году в честь дня рождения моей дочери (я тогда сидел на сцене и принимал поздравления). Постепенно на «Зиланте» появилось дуэльное фехтование (разновидность «железного»), бои пять на пять, артистическое фехтование (это когда зрителям и судьям показывают отрепетированный поединок на четыре-шесть минут, а они оценивают его по определенному набору элементов, как в фигурном катании).

«Железное», или историческое, фехтование — результат скрещения ролевой и реконструкторской культур, которое у нас случилось после 1997 года. Тогда на очередные «Хоббитские игрища» приехали витязи из Минска. Они занимались историей рыцарства и выглядели ну очень эффектно: в кольчугах, с доспехами, по костюмной базе опережали нас на много лет. Глядя на них, мы тоже начали подтягивать материальный игровой мир: ездить на ролевухи в костюме «мальчик в занавесочке» стало немодно, с тех пор доспехам и оружию уделялось много внимания. Параллельно российские реконструкторы прокачивались в Наполеоновском движении — восстановлении событий 1812 года со всеми боевыми элементами и обмундированием. К ролевым играм оно прямого отношения не имело, но интересовались им примерно те же люди, что и толкинизмом, так что синтез традиций был.

Еще одна составляющая «Зиланткона» — музыкально-концертная. С первых лет конвента существовала традиция собираться и петь под гитару что-то бардовское, часто на тему средневековья. Постепенно это вылилось в отдельное мощное направление конвента. Курировала его — и, насколько я понимаю, до сих пор курирует — Людмила Смеркович, она же Скади. На «Зилантконе» дебютировали многие рок- и фолк-исполнители, которые потом стали известными на всю страну. Самый яркий пример, конечно, — это группа «Мельница».

Я всегда считал, что ролевые игры — самое полезное хобби для подростка, была бы моя воля, я бы в каждой школе учредил такой факультатив. Это же всестороннее развитие: интеллектуальное (ребенок читает книги), творческое (стихи пишет, песни поет, танцует), трудовое (шьет костюмы, мечи делает), физическое (побегайте в кольчуге полчаса, сразу все поймете!). Плюс это научная работа: попробуйте выехать на игру по монгольскому нашествию с неправильным мечом, вас тут же поставят на место с привлечением исторических источников и литературы.

Два первых года конвент проходил в УНИКСе, а на третий мы переместились в Дом ученых. Там все было замечательно, пока кто-то из ролевиков не позаимствовал местную штору себе на платье. Через год мы договорились с пединститутом: нам разрешили занять бывшее здание Высших женских курсов, где в то время был физкультурный факультет (а сейчас институт фундаментальной медицины КФУ). После первого дня конвента руководство вуза заявило, что заметило в здании кого-то с алкоголем и не допустит, чтобы в институте «пили и дрались на мечах», и буквально за день нам пришлось переехать в ЦДТ имени Алиша. Юбилейный, пятый, конвент прошел в НКЦ и ЦДТ Алиша — и там, и там сотрудники смотрели на нас круглыми глазами, хотя штор мы уже не срезали. Я их отчасти понимаю, сами представьте: витязь в доспехах сидит на мраморных ступеньках НКЦ и ест растворимые макароны из мисочки. В конце концов мы на несколько лет обосновались в ДК Гайдара, а когда он закрылся на ремонт, переехали в соседний ДК Ленина.

В годы, когда «Зилант» базировался в ДК Гайдара, у нас было два главных злачных места, где с утра до вечера стоял дымоган и происходило распитие (это сейчас все гладко и аккуратно, а по нормам того времени употребление алкоголя в общественных местах еще не считалось правонарушением). Первое — курилка в соседнем ДК Ленина, второе — аварийная пожарная лестница в ДК Гайдара, которую мы называли «Мория» (потому что там всегда было темно — как в шахте). Служба безопасности с этими сборищами, конечно, боролась, но четыре охранника на две тысячи человек мало что могли сделать — все взрослые люди, за всеми не уследишь. К слову, бальзам «Бугульма», ныне переживающий второе рождение, тогда был субкультурным напитком ролевиков. В какой-то момент продавцы в Соцгороде подметили, что в мирное время его никто не берет, а на ноябрьские праздники он разлетается с бешеной скоростью. Тогда в магазин напротив ДК перед конвентом стали специально подвозить большие партии.

ДК Ленина — здание 1960 года постройки, тогда курить можно было даже в трамвае, поэтому к мужским туалетам там официально пристроена просторная комната для курения. Когда конвент переехал туда, эта курилка стала настолько важным местом сбора, что несколько лет подряд там полуофициально проходили традиционный воскресный концерт и турнир на пистолетах-брызгалках.

То, что фестиваль базировался в Авиастрое, накладывало определенный отпечаток. Удивительно, но местные обычно конфликтов не искали, а вот ролевики, случалось, нарывались (хотя, в принципе, чтобы найти приключения в ту пору, не обязательно было быть ролевиком и ехать в Соцгород). Но совсем уголовных моментов не было. Охранниками на конвенте тогда были из своих: обычно на эту должность заявлялись какие-нибудь военизированные клубы из неочевидных провинциальных городов. Еще по настоянию исполкома на «Зиланте» дежурила милиция, но мы их старались держать от всего происходящего подальше.

Долгое время я руководил гномской командой. О «Вархаммере» в то время у нас никто не слышал, поэтому до того, как моя команда впервые съездила на «Хоббитские игрища», про гномов думали, будто это маленькие человечки в колпачках, похожие на персонажей мультфильма про Белоснежку. Но мы были серьезной боевой силой — в лучшие годы численность команды достигала 40−50 участников (большая часть которых — татарстанцы) и позиционировали мы себя как «железная пехота». Наш образ породил огромное количество рисунков, песен и прочего фольклора, с которым слава о боевых гномах вышла за пределы ролевого сообщества и даже за пределы России. Иностранцы вообще часто ориентировались на нас: хотя толкинистское движение в Европе опередило наше лет на 20, ролевые игры как таковые появились у нас и у них одновременно, а расцвет движения в России был ярче — это подтверждают те, кто приезжал к нам из-за рубежа.

Славка отслужил в армии, поэтому взгляд на то, как строить команду, у него был особенный: «Мы не будем придумывать себе роли, мы будем заниматься физухой и ходить строем». Клубы со всей страны знали, что с гномами лучше не связываться. Показательная история случилась на «Хоббитских игрищах» в 1995-м, когда эльфы пошли штурмовать главную темную крепость Ангбанд. Гномы в этой войне вообще не участвовали, но наш отряд решил помочь эльфам — притащили к воротам две катапульты и открыли проход для пехоты. После этого главный эльф заявил, что воевать планирует по-правильному: «Лучшими воинами были римляне, поэтому сейчас мы построимся в латинскую черепаху». И все вроде бы шло хорошо, за исключением того, что человеческая коробочка из щитов оказалась в три раза шире ворот. Эльфы не могли протиснуться, получали люлей, отходили назад, и так два раза подряд. На третий Хабаров понял, что это клиника, построил гномов в колонну по два, и когда черепаха в очередной раз дошла до ворот, взял за шиворот двух передних эльфов и с гномьим войском вошел в крепость. Моргот (главное зло вселенной Толкина, хозяин Ангбанда. — Прим. «Инде») в ответ взорвал Балрога (демон тьмы; в данном случае — игровое оружие. — Прим. «Инде»), случился горный обвал, но в итоге выжившие гномы буквально вытоптали живых противников и Ангбанд перестал существовать.

Тренировались гномы дважды в неделю в школьном спортзале — в качестве арендной платы мы проводили для учеников игры по истории и культуре. На фехтовальных элементах особо не фокусировались — большую часть тренировки занимала командная строевая ходьба по пересеченной местности. Зал заваливали лавочками и спортивным инвентарем, несколько человек брали игровые арбалеты и стреляли в любую щель в колонне, а нам нужно было держать строй. Еще сражались колонна на колонну: в результате у меня сейчас боковое зрение развито чуть ли не на 180 градусов, потому что мы учились замечать не только своих противников, но и тех, кто атакует товарищей справа и слева.

Помимо гномов в Казани были и другие клубы — сильной командой считались, например, эльфы-феаноринги, они же феанорки («орки» — потому что пили много, гады). В отличие от нас они вкладывались в индивидуальное боевое мастерство и были сильны в поединках. Еще были тролли, а Зеленодольск славился гоблинами. В 1997 году на «Хоббитских игрищах» они стали известны тем, что в полевых условиях соорудили боевой дирижабль.

В первые годы участников было не настолько много, чтобы конвент мог существовать на взносы, так что нужны были вливания. Помню, на Эльфийский Новый год я попросил денег у казанского издательства «Книжный дом»: дали 1000 рублей. Деньги не гигантские, но их хватило. Министерство по делам детей и молодежи нас официально поддерживало, поэтому милиция нас не гоняла, но в финансовом плане они если и выделяли, то копейки, за которые потом нужно было долго и тщательно отчитываться. Вообще, до середины 1990-х спонсоров на небольшие суммы найти было нетрудно — хуже стало ближе к 2000-м. Приближение кризиса мы почувствовали еще до 1998-го — мне в университете зарплату снижали несколько раз, и к моменту дефолта я получал в районе 400−500 рублей. Прожить на эти деньги было невозможно, поэтому я зарабатывал репетиторством. Причем я знал, что осенью работать с учениками не смогу, потому что время будет уходить на «Зиланткон», — и это плюс к моим прямым рабочим обязанностям, от которых меня никто не освобождал. Поэтому первую половину года я ударно репетиторствовал, чтобы к фестивалю у меня была достаточная сумма на экстренный случай — погашение штрафов, например.

Про себя я люблю говорить, что я профессиональный балбес, но вообще у меня, помимо «Зиланткона», два основных профессиональных занятия. Во-первых, я дизайнер широкого профиля — от интерьеров до подсветки. А мой главный источник доходов — геймификация, то есть создание игровых форматов под решение конкретных рабочих задач. Как правило, это проектная работа на какую-то компанию — постоянная занятость с «Зилантконом» несовместима, в чем я убедился, когда за один конвент потерял три работы и одного заказчика на шабашке. Принципиальная позиция оргкомитета «Зиланткона» — привлеченный бюджет не может превышать 10 процентов от общего. Это позволяет делать то, что мы хотим, а не то, что будут диктовать спонсоры. Затраты на конвент значительные, но это не какие-то сумасшедшие деньги. Организаторы не получают зарплату. Деньги мы платим охране (потому что стража без оплаты — плохая стража), врачам, дежурящим на мероприятии, уборщикам, а еще держателям уникальных ресурсов и компетенций — причем, как правило, это не рыночная стоимость, потому что свои стараются для своих. Только в последнее время мы начали компенсировать расходы на дорогу музыкантам, потому что для нас важно поддерживать музыкальное направление. Где еще вы за три дня сможете посетить 60 концертов?

«Зиланткон» окупается: небольшую прибыль приносят фуд-корт и ярмарка. Когда были сытые времена, мы вкладывали ресурсы в развитие: например, сделали деревянные столы для ярмарки, вложились в освещение ярмарочного зала. Сейчас тоже вкладываемся, но менее глобально.

Подготовка фестиваля выматывала и забирала пару месяцев жизни каждый год. Прибыли это дело практически не приносило — иногда еще и свои деньги приходилось вкладывать. Усталость накопилась у меня примерно к пятому конвенту — я попросился «на выход», но мне сказали, что никто другой не справится, и уломали остаться. В итоге я доработал до юбилейного, десятого, «Зиланткона». Борис стал главным, а я остался почетным президентом фестиваля и членом жюри литературной премии.

Первые годы меня обязательно вытаскивали на сцену на открытии, но сейчас так не делают — сформировалось поколение участников, которые уже не знают меня в лицо. Многие удивлялись моему решению: человек создал прогремевший на всю страну фестиваль — и вдруг добровольно отдает его. Чаще всего с таких постов уходят из-за болезни (а то и смерти) или из-за проблем с коллективом, так что у меня действительно уникальный случай. Я одолел вершину и понял, что исчерпал свои возможности, и сейчас для меня лучшая награда — видеть, что мое дело живет.

Я многократно задавал себе вопрос, как оказался главой оргкомитета (а главное — зачем мне все это было нужно). На самом деле все было закономерно. Фактически конвентом года с 1995-го управляли три группы: гномья команда, коллектив клуба любителей фантастики и бывшие участники гномьей команды (она была заточена на начальную ролевую школу, и если человек хотел дальше развиваться в играх, брать индивидуальные роли, в какой-то момент он вынужден был уходить). Так получилось, что я был вхож во все три группы и участвовал во всех оргпроцессах. В 1998 году Ермолаев сказал мне: «руководи», но я ответил: «я? да ни за что!» В 2000-м я уже принимал несколько ключевых решений, а в 2001-м официально стал руководителем конвента. Мне постоянно приходилось слышать, что я выжил Ермолаева, — но это, конечно, неправда, у нас отличные отношения.

Мое поколение ролевиков вынуждено было вырабатывать стандарты сообщества. Мы были первопроходцами, и в какой-то степени от нас зависело, сумеют ли ролевики встроиться в социум, станет ли субкультура привычной для общества. Мы в Казани создали методическое объединение, которое работало на всю страну. Одной из проблем, которую мы пытались решить, был болезненный уход в игру: многие ролевики в те годы не хотели возвращаться из вымышленного мира в реальный. Мы придумывали разные методы борьбы с этим, один из них — устраивать после игры общее сборище, на котором народ собирается без костюмов и поет что-то не ролевое. Еще один прием — перед игрой найти камушек и спрятать у себя, будто бы это твоя игровая сущность, а когда все закончится, выложить его на землю и уйти. Я видел людей, которым было невыносимо расставаться со своим камушком, и это было по-настоящему страшно.

На начальных порах имидж нашему движению сильно подпортили средства массовой информации. В 1990-е про нас было несколько неприятных телепередач — в том числе по толкинистам прошелся Невзоров на Первом канале. Нас пытались представить маргиналами и сумасшедшими, называли сектантами и «ушельцами», то есть людьми, которые не могут жить в обычном мире. С одной стороны, было просто неприятно, с другой, мы сталкивались с проблемами: нас не пускали тренироваться в школьные спортзалы, некоторые родители переживали, если ребенок начинал ходить ко мне на тренировки, ведь, как тогда говорили, «гномы — это на Волкова».

Приходилось обороняться — мы ходили на передачи, давали интервью, объясняли, чем и зачем занимаемся. Тогда внутри сообщества было принято решение не появляться в телеэфирах в костюмах — обычной одеждой мы как бы подтверждали свою нормальность. Хотя телевизионщики каждый раз просили надеть кольчугу и спрашивали из года в год одно и то же — фактически это был завуалированный вопрос «а не идиоты ли вы, которые не могут состояться в жизни и уходят в игру?» Но время показало, что из ролевистской среды вышло огромное количество успешных людей — бизнесмены, чиновники, литераторы, у которых книги выходят огромными тиражами. Поэтому теперь на вопросы журналистов «хорошо ли вы себя чувствуете в этом мире?» можно отвечать: «точно не хуже вас».

Внутри сообщества тоже велась работа. Старшие объясняли младшим: вот ходишь ты весь такой патлатый, в черном и с дюралевым мечом за спиной — сразу видно, ниндзя. Но ты пойми, что на тебя все смотрят как на дурака, а самое обидное, что нас с тобой ассоциируют. Давай ты будешь одеваться как нормальный человек? Надень джинсы, а меч убери в чехол.

Где-то в начале 2000-х фестиваль разросся настолько, что в трех комнатах на третьем этаже ДК Гайдара (там традиционно базировался оргкомитет) можно было встретить людей с самыми неожиданными бейджиками — у конвента, например, был пиар-менеджер. Я же несколько лет работал в пресс-службе, и у нас, как, собственно, у любой пресс-службы, была установка, чтобы материалы, выходящие о «Зиланте», освещали фестиваль исключительно в положительном свете. С числом публикаций проблем не было, телевизионщики нас тоже любили — во-первых, мы со своими звонками и пресс-релизами были очень настойчивые, во-вторых, в те годы был пик интереса к ролевизму. Про многих журналистов сразу было понятно, что они ничего писать не собираются и будут просто тусоваться: некоторые ничтоже сумняшеся проходили по аккредитации сразу в костюме. Помню случай с одной барышней из местного издания, которая пришла на «Зилант» после расставания с парнем — страдающая, пьяная и завернутая в тюлевую занавеску (якобы имитирующую эльфийскую тогу), под которой ничего не было. Обычно перебравших организаторы сопровождали либо до места проживания, либо в специальную комнатку-вытрезвитель в ДК (там было прохладно и много пенок), но с журналистом так поступать было неудобно, поэтому мы понесли почти безжизненное тело переодеваться в единственный туалет на четвертом этаже (свою «мирскую» одежду девушка, к счастью, аккуратно спрятала в одной из комнат). Процесс был долгий, так что очередь растянулась до другого конца здания — выносить ее из кабинки на глазах у всей толпы было максимально двусмысленно и неловко. Но статья у нее в итоге вышла неплохая.

Иногда, впрочем, появлялись публикации прямо-таки разгромные — у нас были свои хейтеры. Однажды, например, «„Комсомольская правда“ в Татарстане» задалась вопросом, откуда у «Зиланткона» деньги и куда мы их тратим, и это было просто фееричное расследование: журналист пришел к выводу, что организаторы — о ужас! — зарабатывают на взносах. В другой раз на конвент аккредитовался руководитель маленького башкирского КЛФ, писатель нигде не опубликованных романов и издатель малотиражной газеты. Он разразился гневным опусом про то, что фестиваль — это сборище идиотов, наркоманов и алкоголиков, а еще у нас практикуются беспорядочные половые связи и — отдельным пунктом — язычество и сатанизм. Главные организаторы, конечно, расстроились, но пресс-служба избрала, как я считаю, единственно верную тактику: мы никак не отреагировали. Потому что совершенно неясно, как доказать, что мы не сатанисты, — разве что крестный ход провести.

В последние годы в программу «Зиланткона» добавились события для любителей комиксов, аниме, видеоигр. И это правильно — мероприятие должно развиваться. Что касается моих личных пристрастий, я комиксы не люблю — мне они кажутся упрощением. Если аниме не пропагандирует насилие, то я только за, а вот в современные компьютерные игры почти не играю. Наверное, постарел — первую «Цивилизацию» по старой памяти люблю, а третья, по-моему, скучная, хоть и красивая.

Признаков того, что фестиваль в ближайшие годы может прекратить существование, я не вижу. Но я понимаю, что бесконечным он, конечно, быть не может.

Ролевое движение сейчас в упадке — былого блеска и сумасшествия уже нет. Людей стало меньше и они кучкуются вокруг Москвы и области. Эпоха мечей — лыжных палок (и, кстати, самих лыж) и плащей-занавесок ушла безвозвратно. У людей появились деньги, и спрос породил предложение: сегодня, имея 20−40 тысяч рублей, можно за полчаса экипироваться на игру онлайн, а десять лет назад нужно было начинать готовиться за полгода — придумывать наряд, договариваться с портным, копить деньги на ткань. Те, кто пришел в игры из-за недостатка впечатлений и общения, ушли в интернет и в онлайн-игры, те, кому нравилось заморачиваться по части антуража и пошива, остались, но мутировали, появляются нишевые субкультуры внутри ролевизма.

При этом вряд ли сам «Зилант» перестанет существовать в ближайшие годы. Пока есть люди, готовые его организовывать, и те, кто приезжает покрасоваться, подраться на мечах, станцевать вальс XVII века на 128 персон и 153 позиции, который больше в России танцевать негде, конвент не умрет. Снижение числа участников не свидетельствует о падении качества мероприятия.

Мысли о том, чтобы кому-то передать ответственность, посещают меня периодически. Помню, что году в 2004-м мне стало скучно: мы сделали идеальный с нашей точки зрения «Зиланткон», на котором не было накладок, а по итогам еще и удалось выйти в приличный плюс и даже издать на эти деньги диск и сборник игровых материалов. В тот момент вызов пропал, но потом появились какие-то новые цели. Но самая главная загвоздка в том, что я не знаю человека, который был бы готов взять на себя всю эту историю. Это не бизнес, больших денег на конвенте не заработаешь, политических очков тоже — поддерживать жизнь в фестивале помогает только какое-то внутреннее движение.

Самым главным своим достижением на «Зилантконе» я считаю то, что фестиваль до сих пор существует. Потому что, к моему великому сожалению, число безумцев на тысячу населения в нашей стране за последние лет 15 резко уменьшилось. Мир меняется, и «Зиланткон» меняется вместе с ним, но есть несколько принципов, которые мы стараемся не нарушать. Во-первых, мы никогда не зацикливаемся на одном направлении: у конвента много граней, и если кто-то на одном конце «Зиланткона» говорит: «нафига нам все остальное», он неправ. Во-вторых, конвент — не коммерческая, не религиозная и не политическая акция. Это не означает, что в рамках «Зиланткона» невозможен коммерческий проект или что у нас нельзя обсуждать политику и религию, но мы принципиально не занимаем ничью сторону и не садимся ни на чей бюджет.