Burger
«Трави свой любительский слог». Антология казанской лирики нулевых: часть первая
опубликовано — 14.08.2017
logo

«Трави свой любительский слог». Антология казанской лирики нулевых: часть первая

Литературный критик Никита Васильев — о главных героях казанского поэтического бума

Казань никогда не была великим поэтическим городом. Пользуясь терминологией географа Владимира Каганского, специализирующегося на районировании и классификации, некогда достойный, но не блестящий провинциальный центр в последние десять лет окончательно превратился в провинцию, а в будущем и вовсе рискует стать глубокой периферией. Пожалуй, лучшим периодом в обозримом поэтическом прошлом Казани можно назвать 2000-е, на которые пришелся бум поэтической активности авторов сразу нескольких поколений, а также появление новых фигур. «Инде» попросил рассказать о главных поэтах прошлого десятилетия литературного критика Никиту Васильева. Первый выпуск серии посвящен «старшему» поколению — знакомимся с поэтами, которые начинали писать в 1980-е и 1990-е годы.


Тучные поэтические нулевые: события, объединения и литературные площадки

По мнению Никиты Васильева, главные причины застоя в поэтической жизни современной Казани — слабость литобъединений, исчезновение старых и невозникновение новых поэтических групп, уменьшение числа площадок для выступлений, отсутствие связей поэзии с академической наукой и выгорание не получающих отдачи культуртрегеров.

— Процесс обратим, — полагает Васильев, — но из-за обеднения литературного ландшафта новой генерации поэтов придется многое изобретать заново.

В нулевые же с этими составляющими литературного процесса все было относительно в порядке.


ЛИТО и литературные группы

— ЛИТО при музее Горького (пришло в упадок в 2003-м году после смерти основателя)

— ЛИТО «ARS-поэтика» при Казанском университете (существует до сих пор, но работает менее активно)

— ЛИТО поэта Айрата Бик-Булатова «Энтомология поэзии» (прекратило существование в 2010-м из-за потери площадки — центра «Эрмитаж-Казань»


— ЛИТО поэта Игоря Тишина «Бутылка Клейна»

— Творческий союз «Колесо» — был активен в середине 2000-х, издавал одноименный журнал

— «Общество мертвых поэтов» — группа пишущих студентов КГУ, из которой вышло большинство авторов конца 2000-х

— Творческое объединение «ЦЫЦ» — было активно в 2008-2011 годах, организовывало первые поэтические слэмы


Точки на литературной карте


— Музей Горького с арт-подвалом «Бродячая собака» (там до ремонта музея располагались кафе и постоянная выставка «Серебряный век») — место сбора литературного объединения, возглавляемого Марком Зарецким (поэт, заслуженный работник культуры РТ. — Прим. «Инде»)

— Ресторан «Маяковский. Желтая кофта» (недолго) — площадка для выступлений

— Книжный магазин «Сквот» (пока существовал, то есть тоже недолго) — площадка для выступлений

— Клуб «Банзай» (эпизодически) — площадка для выступлений

— Дом-музей Аксенова (с момента его возникновения) — площадка для выступлений


События

— Первый республиканский поэтический слэм 2008 года. На него приехали одни из самых актуальных на тот момент российских авторов — с мастер-классами выступили Андрей Родионов, Герман Лукомников и Данила Давыдов. Выступления татарстанских участников проходили три дня подряд в клубе «Желтая кофта» и ДК медработников

— Первый «Аксенов-фест» (международный литературно-музыкальный фестиваль, проходящий в Казани с 2007 года. — Прим. «Инде»), когда казанская поэтесса Анна Русс и писатель Денис Осокин получили премию «Звездный билет»

— Выход альманаха «Казанский объектив-2015», который составил поэт и литературтрегер Эдуард Учаров. В сборник вошло 36 стихотворений от 36 авторов — у большей части из них пик творчества пришелся на 2000-е годы



«Старшее поколение» поэтического бума — авторы, начавшие писать в 1980-е и 1990-е

Никита Васильев

Поэтов, принадлежащих к поколениям 1980-х и 1990-х годов, и в общероссийском контексте трудно отделить друг от друга, а в Казани — и подавно. Несмотря на разное время появления на литературной сцене, они имели дело с одними и теми же традициями. И для тех, и для других были важны метареализм, сконцентрировавший внимание на метафоре, и полистилистика, иронично смешивавшая разные техники. Единственное серьезное отличие между этими двумя поколениями, о котором стоит сказать применительно к Казани, касается скорости выработки индивидуального языка. Старшие авторы быстро овладели подходящим для них письмом и оставались верны ему, несмотря на эволюционные изменения. Младшие же меняли предпочтения, иногда радикально, как Лилия Газизова, или практически замолкали, как Глеб Михалев. Восьмидесятники остались верны регулярному стиху, тогда как девяностники обратили внимание на верлибр и так называемую мнимую прозу (метрический текст, записанный как проза, но опознаваемый как стихи.

В материале приводится по два примера творчества каждого поэта. Все стихотворения относятся к 2000-м годам, первое — более раннее, второе — как правило, конца десятилетия.


Алексей Остудин

Справка:

Родился в 1962 году в Казани. Учился в Литературном институте имени Горького в Москве и на филологическом факультете КГУ, окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте. Автор восьми поэтических книг (последняя на данный момент — вышедший в 2017 году сборник «Вишневый сайт»), лауреат премии имени А.М. Горького (2007). По одной из городских легенд, порожденной рассказом Айдара Сазибзадинова, был отчислен из Литинститута за драку (заступился за девушку), а Евгений Евтушенко, узнав о случившемся, посвятил Остудину строки «Поэт в России — больше, чем поэт». Сейчас Алексей живет в Казани.


Никита Васильев

Алексею Остудину рано удалось обрести собственную поэтическую оптику. Характерную для метареализма любовь к нанизыванию метафор друг на друга он соединил с типичным для постакмеизма вниманием к психологизированным деталям. Интересом к разнонаправленной иронии и языковым играм поэт обязан популярной в перестроечные годы полистилистике с ее сталкиванием приемов разных стилей в пределах одного стихотворения. Желание Остудина запечатлеть случайные моменты действительности восходит к поэтике Бориса Пастернака.

На перемены начала 1990-х годов в литературе и жизни Остудин ответил обращением к личному опыту детства и юности. Последовавший затем сдвиг внимания от почти исчезнувшего прошлого к исчезающему на глазах настоящему был предопределен, но произошел только в 2000-е. Тяга к фиксации повседневности роднит поэта с некоторыми авторами своего и многими авторами последующего поколения (в диапазоне от Александра Кабанова (поэт) до Станислава Львовского).

При этом задача переиграть энтропию энергией стиха, разумеется, не решается в творчестве Остудина до конца. Вместо события остается лишь его отпечаток — пусть даже физиологически ощутимый за счет пронизывающей текст звукописи. Да и дистанция между письмом, позволяющим на время забыть о времени, и субъектом, помнящим о своей конечности, остается различимой. Впрочем, это не делает работу Остудина по сохранению окружающего мира менее осмысленной.


Время пеликанов


Попробуй замереть на пике склона лет,
прихлебывая дым отчизны из бутыли.
Прозрение остро, как будто черствый хлеб
натерли чесноком, а посолить забыли.
Всевышний окулист запишет на прием,
велит набрать очки, перебинтует ранец.
Придется овладеть английским с вискарем,
пока не запретит какой-нибудь минздравец.
Душою в зеркалах уже не покривишь —
алмазный стеклорез за роговицей дремлет.
Но грянет глас: восстань и краснокожих виждь,
которые тебе, как Гайавате, внемлят!
Осколками луны обритый рядовой,
сквозь дыры на груди медалями пропорист,
застенчиво стоишь над схваткой родовой,
и праздничный салют гремит, как бронепоезд.
Созвездью Гончих псов кус-кус не лезет в пасть —
висят погранстолбы обрывками матраса.
Обижен целый мир на воинскую часть,
где спички, керосин и лейтенант запаса.

Мертвая зона


Неустойчивый взгляд подкосили стрижи.
Расходясь и смыкаясь, из сосен и елок,
за окном звуковая дорожка бежит —
то ли пьяный базар, то ли шепчет нарколог
забугорную мантру, молитву сиречь —
пожеланье отставшей грозе для острастки
аскорбинку луны за щекою беречь,
набежавшей слюной убаюкивать связки.
Нас не видит в упор одноглазый циклон —
всюду жаркий сквозняк, и песок из-под века.
Чей-то голос дрожит, а прислушаться влом,
затянулся июль и — табак человеку.
Доставай самогонку, цыплячье мяско,
или крашеный блин оборзевшей жар-пиццы.
Наш летит паровоз, а над ним высоко
в самолете усталом скрипят половицы.
Ищешь новой свободы? И эта — бедлам.
Хочешь — кенарем свищешь, по фене глаголешь,
простирая наружу державную длань,
где попутный пейзаж — шепот Бога всего лишь.

Тимур Алдошин

Справка:

Родился в 1961 году в Казани, про собственное образование говорит: «десять классов плюс коридор». Автор трех поэтических книг (последняя на данный момент — вышедший в 2013 году сборник Amans). Лауреат премии имени А.М. Горького (2005). Долгое время работал журналистом. Живет в Казани.


Никита Васильев

Тимур Алдошин при выработке собственной поэтики самостоятельно переоткрыл несколько поэтических практик. Независимо от метареалистов он пришел к аналогичному пониманию роли метафоры как центра произведения (опираясь на опыт не только Осипа Мандельштама, но и Андрея Вознесенского). Интерес к метафизической проблематике в духе ленинградского андеграунда возник у него без знакомства с творчеством неподцензурных авторов 1970-х годов, например Елены Шварц или Александра Миронова (поэт). Одновременно поэт уделял внимание бытовым подробностям и простым чувствам, как то было свойственно либеральной советской поэзии в лице, скажем, Александра Кушнера. Эклектичное использование разных литературных техник роднит Алдошина с другими представителями поколений 1980-х и 1990-х годов — к примеру с Юрием Арабовым и рано умершим Михаилом Лаптевым.

Алдошин обнаруживает в обыденной реальности вещи, недоступные пониманию, и в попытке уловить их выстраивает длинные цепочки образов. Повседневная действительность травматична, а следы реальности высшего порядка в ней могут как обещать спасение, так и грозить катастрофой. Поэтому реакция лирического субъекта на мир и происходящее в нем варьируется от жажды слияния до стремления отстоять свою автономность. При подобных эмоциональных перепадах неудивительны и акцентированная сентиментальность, и избыточность письма Алдошина. Все это служит сохранению человеческого на фоне двойственного характера отношений с мирозданием.


* * *


Кто-то после аборта, а кто-то любовника бросил.
Кто-то просто целует меня.
Не грусти, Форнарина, февраль — это вовсе не осень,
это пауза жизни, с подарками взрослых возня.
Это кто-то шуршит и тесьмою и плотной бумагой,
выживая коленкой из двери нас — дети, нельзя!
Ничего, мы возьмем на трюмо ваш патрончик с помадой,
зеркалам пририсуем глаза.
Я люблю тебя — о, не скажи свое имя,
и меня не спроси —
анфиладами, в гриме, в термическом Риме,
в минаретах фарси,
в детском садике, где и машинки и мухи
в тихий час сладко спят —
пустим слюнку, распустим и листья и слухи,
и косички до пят,
подстрижемся, покрасимся хной, дочке сварим пельмени,
рассчитаем ряды.
...Видишь, как дерева преклонили колени —
они чают движенье воды.
Это чует на кухне движение чая
чашкой полный буфет...
Кто-то любит меня, кто-то царство венчает,
кто-то просит конфет.
Кто-то вложит ладошку в ладошку наощупь —
увести из чулана, из сна —
в чистоту, где невестятся Богу высокие рощи,
где срывает обертки с подарков весна.

* * *


Если ты можешь молчать чуть потише,
выключив даже память о Том, Кто Ждет —
то ты услышишь, как в церкви летают мыши,
а за мышами печальный летает кот.
Если ты будешь делать все вещи сразу,
став Совершенномудрым, как василек,
то ты напишешь нежно одну лишь фразу,
что, мол, гуляют девки — и весело́.
Если ты станешь камнем или косою,
камнем в косе послушника Шаолинь —
будь бесконечно робок перед красою
воздуха, чье блаженство пошевелил.
Если ты Тот, Кого Ожидает Сокол —
стань подаяньем, и Радость его прими,
между стропил и строф проносясь высо́ко,
как Всемогущий, выдуманный людьми.

Сергей Кудряшов

Справка:


Родился в 1964 году в Казани. Профессиональный фотограф. Автор двух поэтических книг (последняя на данный момент – вышедший в 2008 году сборник «Человек из сна»). Живет в селе Верхний Услон под Казанью. Несмотря на почти отшельническую жизнь, значимо присутствует в литературной жизни столицы Татарстана своими текстами.


Никита Васильев

Сергей Кудряшов удивляет своей зачарованностью культурой, типичной для авторов 1970-х годов, но редкой для представителей его — более молодого — поколения. Образы и персонажи всемирной истории и литературы (чаще античной, но не обязательно) помогают поэту структурировать хаос повседневности, а использование цитат помещает наблюдаемую ситуацию в иной контекст, делая ее менее травматичной. При этом Кудряшов будто бы старается почти по-шамански заговорить реальность, что приводит к эмоциональному расширению речи.

Интерес к лироэпическим жанрам — балладам и поэмам — и циклизации текстов отражает желание поэта обнаружить правила там, где они отсутствуют. Современность его раздражает, и в ироническом дистанцировании от нее он наследует Иосифу Бродскому (конечно, не становясь при этом его эпигоном). Игровое отстранение от происходящего при сохранении интереса к нему позволяет лирическому субъекту оставаться автономным, но платить за это приходится осознанной поверхностностью взгляда на реальность. Стремление Кудряшова смягчить аффект также вынуждает его избегать заглавных букв и все чаще прибегать к мнимой прозе (метрический текст, записанный как проза, но опознаваемый как стихи). Автор знает о невозможности спастись стихами, но постоянно настаивает на том, что ими можно хотя бы утешиться.


Сеанс спиритизма


За надменным намеком — мгновенный укол.
По количеству мин я буквально эсминец.
Не забавно ли то, что эгейский глагол
фонетически жизнь превращает в зверинец?
Но возможно ли это? Итог суеты —
я вполне невесом и далек от укора
относительно шпилек, и знаешь ли ты
как ликует мой дух, нализавшись ликера?
Говоришь, все при деле? А я не у дел?
Что, серьезно? Нет, правда, вот так — в самом деле?
О, я думал напомнить, нет я бы — хотел,
что подчас «не у дел» — это быть на пределе,
за которым сознание движется вспять
и предмет ретируется в область преданий.
Я тщету своих слов не спешу разменять
на бесценное благо унылых деяний.
На бесцельное благо! Досадная весть!
Проницаемость душ не имеет границ же.
В нашем случае пафос дистанции есть
не совсем то, о чем разглагольствовал Ницше.
Откровенно признаемся — это провал.
О какие в тираж выпадают типажи!
А со временем самый прелестный овал
навести может только на мысль о пропаже.
Дорогая, любимая, et cetera!
Отложите булавки язвительных уст, но
до того, как шатаясь холмами с утра…

я сверну себе шею, и всем будет грустно.

* * *


Им воскурили фимиам,
и печень жертвенных животных
священным бросили орлам,
и тридцать яростных и потных
бойцов схлестнулись, и в пыли
багровые остались пятна,
и небожители Земли
решили: мелочь, а приятно.
Их милость явлена была
парадной поступью знамений:
Луна двоилась, но звала
к единству помыслов и мнений,
пылали буквы на стенах,
но не грозили, вероятно,
и чернь о новых временах
решила: мелочь, а приятно.
Орлы смотрели с валуна
надменно, холодно и прямо
поверх прислуживающих на
толпу собравшихся у храма.
Неслось откуда-то «курлы»,
узнать, откуда бы, да ладно,
дымилась печень, и орлы
решили: мелочь, а приятно.
Крестьянин после батогов,
на лоб надвинув ниже кепку,
бранил жреца и клял богов,
и для овцы косил сурепку.
Овцу в предчувствии конца
слегка трясло, но ароматна
была сурепка, и овца…
Ну, в общем, было всем приятно.

Глеб Михалев

Справка:

Родился в 1967 году в Юрге (Кемеровская область). Учился в Казанском авиационном институте, окончил физический факультет Казанского государственного университета. Автор вышедшей в 2016 году поэтической книги «О жизни комаров. И прочих...». Живет в Казани. Работает на не самой близкой к поэзии должности сисадмина.


Никита Васильев

Глеб Михалев в творчестве обращается к наследию русского поэтического модернизма — это, а еще соединение психологического драматизма с иронией, направленной, в частности, на самого лирического субъекта, роднит поэта с товарищами по литературному поколению (например с Игорем Карауловым и Михаилом Квадратовым). При этом узнаваемость приемов у этих авторов трудно назвать недостатком: желание защититься от экзистенциального ужаса требует испытанных средств.

В попытке уменьшить воздействие энтропии поэт всматривается в детали, ведь вещи оказываются менее подверженными ей, чем люди. Впрочем, такое отношение в вещному миру помещает его тексты в определенный исторический контекст — сейчас срок службы многих бытовых предметов значительно уменьшился. В стремлении сохранить обреченное на разрушение Михалев находит универсальное в локальном, приглушает, скрадывая индивидуальную интонацию, прибегает к мнимой прозе. Но эффект подобных паллиативных мер ограничен, так что в итоге его лирический субъект не скрывает усмешки, принимая неизбежность крушения.


* * *


Там, за окном — Борис и Глеб
и улица дождем умыта.
А здесь, на кухне — рис и хлеб
и прочие приметы быта.
И если форточку открыть,
ворвется в комнаты цветущий
прохладный май. И может быть,
проветрит этот дом, где — тучи,
где черен чай и черен хлеб,
а белый рис и белый сахар
еще теряются во мгле,
наполненной полночным страхом…

Январь


...и холодно и хочется халвы и девушку в малиновом берете и в темноте бредут к тебе волхвы — Ремантадин, Феназепам и третий и в городе гуляют братья Грипп и прочее подобное иродство творится и зеленая горит во лбу звезда вьетнамская и жжется…

Лилия Газизова

Справка:

Родилась в 1972 году в Казани. Окончила Казанский медицинский институт и Литературный институт имени Максима Горького в Москве, училась в аспирантуре Института мировой литературы РАН. Автор 11 поэтических книг (последняя на данный момент — вышедший в 2016 году сборник «Верлибры»). Также выступает как переводчик с татарского языка. Организатор Международного поэтического фестиваля имени Н. Лобачевского и Международного Хлебниковского фестиваля «Ладомир». Лауреат премий имени Г. Державина (2003) и других. Живет в Казани.


Никита Васильев

Творческая эволюция Лилии Газизовой началась с повторения пути некоторых поэтов-шестидесятников: эмоциональная открытость, сосредоточенность на переживаниях лирического «я» и пристрастие к эффектным образам. В дальнейшем поэтесса увлеклась освещением частной истории в ориенталистском духе, но окончательное обретение индивидуального голоса произошло после отказа от регулярного стиха и с обращением к верлибру — впрочем, ритмизованному (это случилось в нулевых). Непривычный ритм помог остранить привычные темы.

Внимание автора со временем сконцентрировалось на внутренней жизни субъекта, пафос не исчез, но стал более дозированным. Личная трагедия (смерть мужа Газизовой — поэта и литературтрегера Андрея Новикова) повлияла на тематику текстов, но не на состав поэтической речи. Движения души и эфемерную повседневность поэт документирует методом меняющего перспективу наблюдения.


* * *


О чем думала эта женщина,
Сорокалетняя и счастливая,
Скрывающая от всех
Свой возраст,
Названия любимых книг
И фильмов,
Имена любимых поэтов
И музыкантов,
Чтобы никто
Не узнал ее
По-настоящему…
О чем она думала,
Когда бежала в синем платье
По мокрому от дождя перрону,
Боясь опоздать
Или разминуться…
Что рождена для счастья?
Что ее не догонит бессонница?
Пусть бежит
В своем любимом платье,
Пусть не знает будущего
(Оно всегда безутешно).
Пусть она навеки счастлива
В том дне…

О свойствах перрона


Что знаю о перронах?
Разделяют пути железнодорожные,
И людей разделяют
На остающихся
И проплывающих в окнах.
Перроны бывают ночные
И все остальные.
На перроне нельзя заблудиться.
Вход и выход
Всегда окончательны.
…Мне бы хотелось
Расширить свои познания
О свойствах перрона.

Нури Бурнаш (настоящее имя – Искандер Абдуллин)

Справка:

Родился в 1975 году в Казани. Окончил филологический факультет Казанского государственного университета и Казанский государственный финансово-экономический институт. Автор двух поэтических книг (последняя на данный момент — вышедший в 2009 году сборник «Графика»). Живет в Казани, работает в консерватории преподавателем русской литературы, состоит в Союзе писателей России.


Никита Васильев

Поэт в самом начале творческого пути соединил элегизм в духе литературной группы «Московское время», прежде всего — Сергея Гандлевского, с тягой к иронии, эпатажу и каламбурам, типичной для адептов полистилистики. Обе эти традиции к 1990-м годам были частично исчерпаны, но вполне сознательная архаизация письма сделала это неважным.

В рамках избранной им стратегии Нури Бурнаш сосредоточил внимание на эпизодах частной жизни. Неуникальные, но эмоционально важные моменты существования лучше сохраняют тексты, избегающие серьезности и не претендующие на особую значимость. Более точной передаче изначального впечатления способствуют риторичность и разговорность, порой доходящие у Бурнаша до многословности. Но помимо частной жизни есть и жизнь гражданская, и когда игнорировать последнюю стало невозможно, поэт обратился к социальной лирике (поначалу прибегая к эзопову языку). Впрочем, переход к открытому высказыванию был неизбежен, ведь зачастую иносказание приводит к искажению. Серьезность в одном не заставляет Бурнаша отказаться от легкости в другом — просто разные случаи требуют разных техник.


* * *


Не мучься. Трави свой любительский слог, созвучья мусоль до зевоты — еще есть молчания полный глоток в пустыне ревущих глоток. Еще есть приятель, коллекционер небритых писательских скальпов, который в твой свежерожденный шедевр воткнет свой изысканный скальпель, взяв за хер Мазоха. Ведь нам, воробьям, без пушки и ужин не нужен, иначе на вечных рефлексий канкан не хватит вокруг мулен-ружей. Кружась на скрижалях меж мертвых имен плескайся и хрюкай, как боров: ты, грубый тавтолог и плеоназон, не бойся повторов повторов. Держись, развлекая глаголами мозг, подальше от чувства и мысли. Не мучься. Железная дева сапог испанского гранда не чистит.

Ночное


Тонко-тонко, тихо-тихо
у окна строчит пичуга;
зверь паук плетет интригу;
спит беспечная округа.
Зарастают паутиной
звезд бессмысленные гроздья;
гости в комнате гостиной
завелись и не уходят.
Над столом парит спиртное
и окурок в грязной чашке;
чей-то муж с ничьей женою
мне расскажут на ночь сказку,
увлекательную повесть
о живых и тех, кто помер, —
вот ведь как бывает! — то есть,
обо всем на свете, кроме.
Будет он шутить нескладно,
а она смотреть устало.
Грянет полночь и кантата
для нетрезвого вокала.
После будет гость неправ, но
буду я великодушен.
А потом я стану плавным
и засну под теплым душем.
И дождя аплодисменты
шелестеть начнут негромко
да пружины петь за стенкой —
тихо-тихо. Тонко-тонко.

Иллюстрации: Катя Травникова