Философ Виталий Куренной «Хипстеры — это романтическое, почвенническое явление»

9 апреля состоялось второе мероприятие цикла «Теории современности» — совместного проекта «Инде» и центра современной культуры «Смена». Мы побеседовали с одним из спикеров, руководителем Школы культурологии НИУ ВШЭ, кандидатом философских наук Виталием Куренным о феномене города: о законах, по которым он функционирует, о культурной жизни, которой живёт, и о горожанах, которые не желают объединяться в сообщества.

Как учёный, занимающийся исследованиями культуры, определяет понятие города?

Начнём с того, что город — это сложнейшее и очень древнее явление. Когда мы сегодня говорим о городе, мы прежде всего имеем в виду город, принадлежащий цивилизации модерна, которая началась в Европе. Соответственно, вся теория города, которую мы имеем, — это европейская модерновая теория.

Так, в обществе модерна, которое зародилось во второй половине семнадцатого века, а стабилизировалось, условно, к началу двадцатого, город играет ключевую роль — это и есть квинтэссенция модерна. Потому что важнейшая трансформация общества, которое переходит к состоянию современности, связана с урбанистической революцией — огромное количество людей начинают перемещаться из сельских поселений в города. Современное общество прежде всего городское. Общая тенденция и сейчас такова, что городское население продолжает расти.

Город в современном смысле определяется через несколько критериев. Первый — это наличие горожан, то есть людей, которые обладают значительным досугом. Город — это в каком-то смысле праздная публика, а его ключевые герои — зеваки или фланёры. Если в пространстве, которое архитектурно напоминает город, вы таких людей не видите — значит, и города нет. В действительности в современной России много городов по названию, где вы не увидите людей, которые свободно проводят досуг, — там отсутствуют общественные пространства. Например, мамы с детьми по будням гуляют во дворе, а на выходные уезжают на дачу и не проводят досуг именно в городе.

Второй критерий — наличие городских сцен вроде биржи, суда, рынка, театра, кафе и т.д. Это совокупность мест, которые, благодаря Хабермасу, называются публичными пространствами. Город с разнообразными сценами — это сложная структура, в которой человек играет много ролей — одну дома, а ещё две или три в зависимости от сцены. Например роль фланёра или денди, модника. Он праздно гуляет, глазеет вокруг, но производит очень важный элемент городской культуры — моду. Он предъявляет себя публике, что тоже есть некая игра.

Третий критерий — наличие публики, которая концентрируется в публичных пространствах. Структурно публика сильно отличается от фланёра. Её появление увязано с изменениями во время формирования городской культуры. Публика является носителем общественного мнения, и появляется она в клубах и кафе, потому что горожане там собираются и вступают в какие-то коммуникации, рассуждают о чём-то. Конечно, в городе может быть много кафе, но, если люди приходят туда только поесть, это не делает людей публикой.

Соответствуют ли этим критериям современные российские города?

Выдающийся отечественный урбанист Глазычев писал, что в России нет городов в строгом смысле этого слова. Давайте подумаем о такой важной городской сцене, как рынок. В любом более или менее старом европейском городе есть площадь, которая на выходные превращается в рынок, куда люди идут не только за продуктами, но и послушать свежие сплетни. Это существует сотни лет, и это совсем не культура гламурного супермаркета. Но есть ли у нас с вами такие рынки? С кем мы будем там сплетничать и о чём?

Естественно, набережные и бульвары — это тоже важные пространства, которыми в России последнее время много занимаются. Там должны фланировать буржуа, предъявлять моду, обмениваться суждениями. Однако наличие публичных пространств ещё не делает город городом — их можно построить, сымитировать. Важнее, выполняют ли они свои функции.

Можно ли назвать хипстеров современными фланёрами? И насколько уместно вообще употреблять термин «хипстер» в 2016-м?

Почему бы и нет. Хипстер — модное стилевое течение, в этом нет проблемы. Проблема скорее в том, что это течение пришло в соприкосновение с другим, которое некоторым показалось политическим, — я говорю прежде всего про Болотную. Возникли тезисы о том, что Капков пытался делать для хипстеров если не город, то ЦПКиО. Но это не так. Город — для всех, и то, что раньше в парке Горького в фонтанах купался десант, а сейчас там пледы и пикники, — это лишь иллюзия. Хорошо, что появилась молодёжь, которая стала завоёвывать городские пространства и которой в какой-то момент понравилось себя опознавать. Но политического содержания, мне кажется, у этого явления нет.

Хипстеры, на мой взгляд, — это почвенническое, романтическое явление. Рубаха лесоруба, борода, естественные продукты, do it yourself. По установкам хипстер соответствует любой бабке, которая возмущена ГМО и выращивает свои экологически чистые продукты. Теперь у неё появился двойник в городе.

Как создаётся городская культура? Должна ли она быть сформирована сверху?

В стране огромная масса городов, созданных именно сверху. Советская власть в этом смысле не стеснялась. Но город требует критической массы сложности. Поэтому в России нет городов, у нас скорее слободы, то есть нечто, что было сделано вокруг предприятий, новых или старых. Город требует определённой экономики, которая позволяет работать и иметь досуг. И если у вас нет критической массы досуга и вы вынуждены в выходные ехать на дачу сажать картошку, не имея альтернатив, — город у вас не получится.

Город — это сложная модель горожанина, ведущая свою историю ещё с греческих полисов. Это пространство, где человек может свободно выступать как индивид, не связанный с кланом или семьёй. Это машина производства свободы, эмансипации. Этого почему-то не хотят понимать наши урбанисты, которые озабочены темой сообществ. Все хотят городских сообществ, но это свидетельствует о не слишком глубоком понимании проблемы. Город — это единственное пространство, где человек получает уникальную возможность не быть членом сообществ. Для города очень важна тема одиночества — возьмите поэзию, прозу, живопись. А у наших урбанистов наблюдается крестьянская тоска по сообществам, невозможная по своему романтическому консерватизму. Люди якобы должны слиться в общину и хором вкручивать лампочки в подъезде. Но город вообще-то позволяет вам не знать своих соседей. Это великое достижение, великое благо. В противном случае вы оказываетесь в рамках общины.

Но такие локальные сообщества обычно понимаются как первые шаги к гражданскому обществу?

Ну, смотря что под этим термином подразумевать. Это какие-то романтические фантазии. Гражданское общество — это любая ассоциация в пространстве между семьёй и государством, это дефиниция Гегеля. Любая банда, взять хоть «казанский феномен», — это гражданское общество в строгом смысле: оно социально объяснимо, детерминировано и обладает всеми необходимыми функциями. Гражданского общества у нас полно — напротив, проблемы с возможностью свободы. Есть старый аристотелевский идеал того, что означает быть жителем полиса: вы должны быть свободны, независимы, должны достаточно зарабатывать, чтобы поддерживать дружеские связи и заниматься хорошими делами. Но это не означает, что вы обязаны эти хорошие дела делать в своём дворе.

На одной из лекций вы выдвинули тезис о том, что «городская культура в России не локализована». Можете его пояснить?

Действительно, в России в силу исторических особенностей культурная жизнь и инфраструктура не локализованы, не привязаны к территории. Это хорошо видно по промышленным территориям. Допустим, в городе есть два завода, у них есть два ДК, которые не соприкасаются друг с другом, живут своей, довольно закрытой жизнью. Так, почти любое крупное ведомство или завод имеет собственный музей, который чаще всего недоступен для жителей города и вообще имеет к нему косвенное отношение. Как, например, музей вертолётов в Торжке связан с Торжком? Да никак. И этот парадокс наблюдается повсеместно. Или взять Национальный музей Республики Татарстан, в котором я сегодня побывал. Мне очень интересно декоративно-прикладное искусство, но что я там вижу? Какие-то ноунейм-обряды, взятые из непонятного региона, какая-то коллекция лаптей… Это о чём? Я могу, придя на выставку, понять, как декоративно-прикладное искусство привязано к территории современного Татарстана? А ещё я прошёлся по сувенирным лавкам. Меня интересовала местная ювелирная продукция — это такой миниморум креативной экономики. Если нет местного ювелирного производства, значит, не работает базовая почва художественной креативности. Во все века люди этим занимались, а в Казани я видел только штамповку. Правда, в итоге нашел оригинальное изделие — выяснилось, что оно с севера России. Примерно так и работает делокализация.

Вы как-то говорили, что если в городе нет краеведческого музея, значит, у города нет исторической памяти. Этот тезис тоже про делокализацию?

Это абсолютно парадоксальная вещь. В СССР вообще была драматическая история краеведения, в 1930-е оно было почти уничтожено. Мой любимый пример, которым я обычно иллюстрирую эту тему, — Суздаль. Этакий самый исторический город России. Там есть музеи, но они все не про историю Суздаля, а про историю государства Российского, про какой-то большой нарратив. Например, там есть каземат екатерининских времён, который в советское время репрезентовал нарратив про революционное движение, а в постсоветское — про репрессивный режим. Но возникает вопрос: где в этой музейной инфраструктуре история города Суздаля и его жителей в этот период? Её нет.

Похожая история и в вашем нацмузее. Стоит, значит, там варяг. Я задаю логичный вопрос: откуда он тут взялся? Мне отвечают, что, мол, варяги охраняли торговые пути. Но он мог бы стоять и выше, и ниже по торговому пути. Это общие нарративы, они не локализованы. В этом драма. И я понимаю тоску по сообществам, которые думали бы об общих проблемах городской жизни, но эта идея разлетается даже на уровне культурной памяти.

Расскажите немного о стратегии развития Саткинского района, которую вы разрабатывали.

Мы с коллегами по мере сил стараемся работать с городскими территориями там, где это интересно местным элитам. Действительно, находятся люди, которые хотят сделать территорию, где живут лучше, — например в Сатке. Для них мы разработали уникальную вещь — стратегию социокультурного развития Саткинского муниципального района Челябинской области. Это комплексная программа, которая затрагивает различные аспекты — от проблем, связанных с человеческими и социальными капиталами в городе, до проблем городских пространств и взаимодействия органов власти с населением. Над проектом мы начали работать в 2013-м. С тех пор пространство района изменилось даже чисто визуально. Мы приезжали туда со своей исследовательской летней школой и работали уже над конкретными кейсами. Например, есть важный вопрос: как грамотно сочетать работу образовательных, культурных и спортивных учреждений. Это нетривиальная задача. Сюда же относится и обустройство территорий определённых учреждений, потому что правильная организация пространства в той же школе очень важна. Ну и в целом нами был сформулирован ряд рекомендаций по плейсмейкингу.

В Сатке потрясающая недокапитализация памятников индустриальной культуры. Местные жители их просто не замечают, для них это рутина. Но со временем именно эти здания и станут символами. Так же, как в Казани огромное и неповоротливое здание театра Камала станет более важной визитной карточкой, чем какая-нибудь новая мечеть или церковь, потому что это уникальное явление и оно не повторится. А храмы строятся постоянно.

Скажем, есть замечательный ТЦ «Кольцо», который вроде собираются полностью или частично ликвидировать. Но, по-хорошему, если бы мы серьёзно думали о сохранении культурной памяти, стоило бы подумать о том, как его музеифицировать, превратить в памятник определённой эпохи, перевести в другой модус восприятия.

Какие цели были у программы развития?

Мы ставили перед собой довольно широкий, но конкретный набор целей. Все они были связаны с вопросом, как городу выглядеть лучше, пространственно и материально, включая очень сложные вещи. Мы должны были показать какие-то критические точки в городе, которые мешают его развитию. А в это входит масса параметров, начиная с ЕГЭ и заканчивая сердечно-сосудистыми заболеваниями. Ну, например, известный кейс — на что нужно делать упор городу: удерживать население или развивать условия, возможности, чтоб молодёжь могла уезжать? Я считаю, что крепостническая стратегия плоха. Нужно создавать условия для мобильности, но стараться делать так, чтобы люди возвращались.

Не стоит думать, что вот приехали люди откуда-то из центра и сделали хорошо, — нет, задача была скорее выступить раздражителем для местного сообщества и показать какие-то вещи, которых они не замечают, не чувствуют. Конечно, нельзя ожидать наплыва туристов, сделав музей индустриальной культуры, но нужно понимать, что через непродолжительное время это и будет подлинным наследием.

Мы работали не только с Саткой, но с целым районом — и повсюду находили чудные вещи. В одном из городов с десятитысячным населением обнаружилось шесть библиотек. Но культурная инфраструктура в стране настолько инертна, что ни упразднением, ни развитием библиотек никто не занимался. В том числе потому, что в этой области расставлено множество законодательных ловушек. А проблема законодательства — проблема всей страны, и нет такого города в России, который бы не испытывал трудностей с культурной инфраструктурой. Зачастую мы просто не знаем реальных проблем и реальной ситуации в тех же библиотеках. На этом незнании и приходят разного рода урбанисты, бойкие молодые люди, которые что-то где-то видели, объездили весь мир и сейчас объяснят, как всё сделать. Но я как учёный знаю, что сначала вы должны в это глубоко погрузиться. Даже маленький городок вроде Сатки чудовищно сложно организован. И прежде чем понастроить парков и обложить весь город брусчаткой, необходимо провести серьёзное исследование, чтобы изучить культурную, социальную ситуацию, а уже после понять, какие функции реально выполняют в конкретном городе культурные учреждения и публичные пространства. Просто забабахать набережную, которая на зиму превращается в каток, не получится. Всё несколько сложнее.

Фото: Настя Ярушкина