Лингвист Ирина Качинская: «Слово „киска“ пришло к нам из голливудских фильмов — в народном языке мы таких названий не фиксируем»

2 июня в центре современной культуры «Смена» состоится научно-популярный лекторий о сексе Coito ergo sum от инициативной группы «Думай, Казань!». В рамках мероприятия пять спикеров расскажут о сексе и отношениях полов с точки зрения биологии, социологии, языка и культурологии. Перед мероприятием «Инде» поговорил с диалектологом Ириной Качинской о происхождении мата, связи обсценной лексики с интимной, этимологии вездесущего оборота «ЁТМ», русской эротической литературе и народных матерных частушках и загадках.

Вы диалектолог и специалист по северным говорам. Почему вы вдруг заинтересовались матерной лексикой?

В сфере матерной лексики я действительно чувствую себя немного самозванкой, ведь моя основная тема — термины родства в архангельских говорах. Но, изучая их, я вышла на примеры нетривиального использования слов «матушка» и «батюшка».  Вторичные значения терминов родства выходят далеко за рамки семейной темы и даже далеко за пределы социума. Они тесно связаны с животным, растительным и предметным миром, с мифологическим пространством и абстрактными понятиями, используются как междометия — например возгласы «Батюшки!», «Ой, мамочки!». Отдельную группу занимают междометия, связанные с матерной бранью и заменяющими ее экспрессивными выражениями. Показательно, что корень «мат-» (тот же, что и в «мать») образует множество слов со значением «матерная брань»: мат, маты, материк, материнство, матерок, матерщина, матершина, матечёк, матки, матнество, матушка, мать, матьё, матюг, матюгщина, матюжина, матюшок, матюшки и так далее. И это только в архангельских говорах, по всей России будет еще больше. Кроме того, устойчивые и частые ругательства в русском языке — выражения «***** мать» или «** твою мать» (далее ЁТМ. — Прим. «Инде»). Поэтому меня довольно гармонично вывело из моей основной специализации в эту сферу.

Что вообще такое мат?

Мат — обсценная, табуированная, запрещенная лексика. В русском языке выделяют от четырех до восьми матерных корней. В первую очередь это слова, обозначающие «телесный низ»: половые органы — женский (слова на «п» и «м») и мужской («***» и примыкающий к нему «хер»), мужские семенники, яички («муди»), а также глагол, обозначающий совокупление («*****»). Сюда же причисляют название распутной женщины («*****»). Многие люди считают матерными некоторые другие особенно обидные слова, употребляемые в брани, например «пидорас» (именно в таком варианте).

Что касается происхождения этих слов, точно доказано, что все матерные слова безусловно принадлежат к славянской, русской лексике. Однако у многих из этих слов неясная этимология. К примеру, до сих пор не установлено происхождение обоих названий женских половых органов. Название мужского полового органа и слово «хвоя» восходят к одному корню в значениях «ветка», «побег», «кол». Глагол «*****» во всем славянском мире давно используется именно в значении «совокупляться», но первоначально, по-видимому, значил «бить», «ударять», «толкать». «*****» (распутная женщина) этимологически восходит к значению «обман», «пустяк».

Хотя все знают основное значение этих слов, обычно они используются в совершенно других значениях и обладают очень высокой экспрессией и невероятным словообразовательным потенциалом. Так происходит из-за того, что корни слов теряют связь со своим первоначальным и основным смыслом, становятся «пустыми», а смыслообразующими становятся служебные частицы — суффиксы, приставки. К примеру, слово «*******» означает «украсть», хотя корень слова указывает на женские половые органы. Мы видим, насколько далеко новое слово ушло от изначального смысла. Хотя случаи, когда корень перестает «держать» смысл слова, в русском языке встречаются нечасто.

Часто в языке матерная лексика заменяется эвфемизмами. Кажется, больше всего распространены пищевые метафоры, вроде «банан», «колбаса», и другие слова, обозначающие мужской половой орган. Типы эвфемизмов бесконечны или их можно классифицировать по определенным группам?

Эвфемизм или слово-заместитель используется вместо слова, которое неудобно произносить — иногда по политическим, иногда по этическим соображениям. Я рассматривала названия женских и мужских половых органов в архангельских говорах, и получилось около 200 лексем для женских и столько же для мужских. Но путей эвфемизации (замены) оказалось не так много — всего 12−15 направлений (точное число варьируется в зависимости от метода классификации). Также мы отдельно выделяем в качестве способа замены непристойного слова многозначительную паузу, когда грубое слово вовсе пропускается.

Мат может заменяться местоимением и местоименным наречием (она, самая, моя, твоя, всё, он, это, эво, куда, туда) или существительным, практически не имеющим значения (место, штучка): «Девки ух, девки ух, залетел туда петух. Кукарекает, ревет, там покою не дает». Или такое: «Юбочка да рукодельная, а под юбочкой — штучка дельная».

Эвфемизм может указывать на принадлежность к полу (женское, женено, женское место, женственность; мужское, мужство): «Целочка — женственность твоя. Заставили под угол положить волос с женского места, под главный угол, под большой угол клался волос [при строительстве дома]». Или такая частушка: «Ты о бабах не печалься, бабоньки не пропадут. Нынче все мужские части в магазине продают».

Слова также указывают на расположение органа на теле (перед, передок, низ, вниз, низкое место), на характер расположения, рельеф (дыра, дырка), на размер (полметра, до колена, по полу волочится). Последний тип в своем гомерическом выражении очень распространен в фольклоре: «Дров ни полена, конец до колена». Отдельная группа эвфемизмов указывает на внешний вид — покрытость волосами (лохматина, мохнатина): «Я под елью была, под шинелью была, раззадорила молодчика, мохнатки не дала». К слову, среди многочисленных эвфемизмов полового акта встречаются тематически близкие к этой группе фразеологизмы — «выделывать шкуру», «снимать шерсть со шкуры». Слова «хохол», «хохолок» могут обозначать растительность на лобке. Отсутствие волосяного покрова свидетельствует о незрелости девушки: «Хотел на осень жениться, да отдумал на годок. У молоденькой у девушки не вырос хохолок».

Метафора полового органа может быть связана с функцией мочеиспускания (пикушка, писка) или с детородной функцией (род, роды; женилка) (пример: «Женилка-то выросла, а ума-то у вас нету»), указывать на нетронутость девственной плевы (целина, целка) или, наоборот, на искушенность женщины (рваная дырка, целая тарелка). Может отражать отношение говорящего (срам,  срамное место, грешник, сраментина).

Отдельно выделяем многочисленные предметные метафоры (палка, кол, полено, колотушка, игрушка, погремушка, чемодан, сундучок, ракушка). И уже внутри этой группы — подгруппу с пищевыми эвфемизмами (пирог, мясо, колбаса, огурец, морковка, редька, хрен, кукурузина): «Парень девку щекотал, девка хохотала, колбасою угощал — девка не примала»; «Не ходите, девки, замуж за Ивана Кузина: у Ивана Кузина большая кукурузина». Здесь же подгруппа слов, обозначающих различные орудия и оружие (долото, колотушка, рогатина, перо и чернильница, кожаный нож, пистон, мушкет). Любопытную метафору совокупления как окунания пера в черниленку мы видим в народной песне: «А свое белое перо да вынимает наголо, кладет перышко во черниленку. Начинат Иван писа́ть, начала Дуня кричать. Стой, Дуняша, не кричи, хоть часочек помолчи. Оботретсе, обомнетсе, все по-старому пойдет. Когда мочки промыкают, дак всегда уши болят. Когда целочку ломают, завсегда края болят».

В исследованиях мы зафиксировали и растительный код (сено, корешок, сучок, мягкое дерево, огурец, хрен, шишка), антропоморфный, т.е. человекообразный (барыня, матушка, сестра, кума, царица; батюшка, товарищ). В народных загадках распространены квазислова (псевдослова, которые сами по себе не употребляются): куралейка, хундыречек, шайда-майда, шанта-панта, хая-вая, кунька-мунька, кундрик-мундрик, хундерь-мундерь. Например, загадка: «Без батюшкиного шампура заросла бы у бабушки шаньтя-маньтя» (отгадка — соха и земля).

Какой тип метафоры используется чаще всего и почему?

На Севере чаще всего встречаются зоологические и предметные метафоры. Зоологический код — это такие слова, как кура, курица, петух, кутька, кунка, куница, соболь, хотя чаще всего представлена пара «курица» и «петух» (впрочем, курицей могут называть не только женский, но и мужской половой орган). В названии женских гениталий регулярно используются названия пушных зверей, а также названия, связанные с мохнатостью и шерстью. Лингвист Борис Успенский объяснял это символикой богатства и плодородия. Сейчас в русском языке женский половой орган часто называется словом «киска», но это пришло к нам из голливудских фильмов, в народном языке мы подобное не фиксируем. Эвфемизмом женского полового органа бывают и названия рыб: «камбала» или «сайда». «Сайда» встретилась в вологодских говорах.

Есть ли в русском языке эвфемизмы, связанные с именами собственными?

В антропоморфных метафорах мы находим такие примеры: «Свою Миронью не прикроешь долонью» (ладонью). Также мы встречали версии «Манька», «Макариха». Но имена собственные в отношении мужских половых органов мы не фиксировали. Эта практика распространена в английской и американской традициях — к примеру, они используют имя «Дик».

Как возникают эвфемизмы и каким образом обычные слова вдруг приобретают новые смыслы?

Эвфемизация вытекает из необходимости сохранить общую экспрессию при уменьшении грубости выражения, без использования собственно обсценных слов. Эвфемизмами могут стать как обычные слова и устойчивые выражения, так и неологизмы, которые вне определенных контекстов в языке вообще не употребляются. Тогда эвфемизация происходит по нескольким каналам, которые условно можно разделить на «фонетические», «грамматические» и «синтаксические» группы. Чтобы сохранить экспрессию и при этом остаться узнаваемым, эвфемизм должен иметь «маркер» нецензурного слова. Чаще всего мы встречаем «фонетический» маркер: к примеру, эвфемизмы выражения ЁТМ начинаются со звука [j] («йот»), после которого идут гласные [о] или [е] (реже [а]): ёрш, ёх, ёш, ёлки, ё-ка-лэ-мэ-нэ; едри; едрит, едреть, едрить, едыть, екуть, еси, ядрень, япона мать, японский городовой и так далее — все они призваны замещать обсценный элемент: «Оставили, ёрш твою мать, сумочку-документы. Ядрень твою мать!»

Грамматический «морфологический» маркер: в качестве эвфемизма подбирается слово, грамматически близкое обсценному: «грёб», «грёбаный». Лексемы «гретит», «едрит», «едрить» не имеют собственных значений и существуют только в качестве дублеров обсценных слов. Часто сохраняется конструкция «твою мать» при замене обсценного элемента небранным словом: мать твою шары, мать твою заразу, мать твою за ногу, мать твою душу, лешаки твою мать.

Часто мы видим двучленные рифмованные сочетания с использованием «слова-эха»: ёк-коренёк, ёк-макаёк, ёк-макарёк, ёма-порёма, ё-моё. Здесь также важен начальный фонетический маркер [jо].

Как возник оборот ЁТМ и что он означает?

Главная проблема этого оборота (назовем его «имел твою мать») — в неопределенности субъекта действия. В нынешнем, трехчленном варианте фразеологизма неясно, кто именно имел мать, форма глагола в прошедшем времени ответа на это тоже не дает (можно сказать и «я имел твою мать», и «ты имел…», и «он имел…»).

Самая известная версия объяснения смысла этого фразеологизма принадлежит Борису Успенскому. Рассмотрев обширный материал древних рукописей и современных полевых записей со стороны объекта действия — матери, он связал выражение ЁТМ с культом земли-матери, Богородицы и родной матери. Субъектом действия (не зафиксированным в русском варианте, но сохранившимся в некоторых других славянских языках) он считает пса. В архангельских говорах, как и в рукописях, отсутствуют примеры четырехчленного варианта фразеологизма (типа «кто-то имел твою мать»). Но если принять во внимание подобную гипотезу, утерянным первым членом мог быть не только пес. Может быть, существовала вариативность: пес, черт, бес, дьявол, леший и пр. Тогда смысл выражения ЁТМ заключается в оскорблении собеседника: «кто-то (пес, черт, леший) был с твоей матерью — следовательно, ты незаконнорожденный». Отсюда оскорбления, указывающие на недостойное происхождение: «чертов (лешего, песий, собачий) сын», «чертовы (лешего, собачьи, сукины, бисовы) дети (дочери)».

Но есть и другая точка зрения. Лингвист Геннадий Ковалев полагает, что в этом обороте изначально было указание на первое лицо, то есть «я имел...». Он ссылается на этнографа Дмитрия Зеленина, который отмечал, что многие русские оскорбления подчеркивают юность и неопытность объекта брани («молокосос», «щенок» и т.п.). Говоря ЁТМ, ругающийся выставляет себя как бы отцом того, кого он бранит, а сам фразеологизм означает собственно «я твой отец!» или «я мог быть твоим отцом!». Ковалев пишет: «Выражение это можно отнести к очень древнему периоду; конец эры матриархата и складывание патриархата. И значение его уже в ту пору было отнюдь не похабным, а скорее имущественным. Обладающий матерью рода становился хозяином рода. Поэтому древнее значение выражения ЁТМ необходимо было понимать как «я теперь ваш отец» или «я теперь — хозяин всего, что вам принадлежало». Переосмысление субъекта действия (с первого лица на третье) Ковалев считает более поздним явлением: «Скорее всего, первичным было выражение с „я“. Оно совершенно не было оскорбительным, хотя и обозначало именно совокупление. Однако означало оно не секс, не надругательство как таковое, а определяло лишь власть, точнее обладание властью в не своем роду».

Я согласна с этой точкой зрения. К тому же косвенным доказательством первичности грамматического первого (а не третьего) лица является запрет материться женщине. Потому что в этом случае фраза, в которой объект и субъект совпадают, полностью теряет смысл. Скорее всего, это спровоцировало дальнейший этический запрет для женщин ругаться матом.

Случается ли так, что эвфемизмы матерных слов сами по себе становятся нецензурными?

С одной стороны, эвфемизмы не считаются нецензурными — они существуют, чтобы грубое слово заменить негрубым. С другой — мы можем наблюдать, как часто используемый эвфемизм принимает на себя все функции заменяемого слова и новое слово само становится запретным. Такова судьба слова «хер». Первоначально это название буквы «х» в кириллическом алфавите, но оно оказалось полным аналогом заменяемого слова, включая все переносные значения и всю фразеологию. Сейчас на это же место претендует слово «хрен».

Если поиск эвфемизмов — это естественный процесс, значит ли это, что мат воспринимается людьми как однозначно плохое явление?

В народной традиции мат считается абсолютно запретным для женщин: матерясь, женщина оскорбляет свою мать, Мать-Богородицу и сырую землю («Женка-то матюкнется — вся земля сотрясется»). В современном и деревенском, и городском обществе также считается, что нельзя употреблять мат при женщинах и детях. Наши информанты неодобрительно вспоминают односельчан, которые «без матки слова не скажут», и желают девушкам жениха «не пьющего, не матущего, не табачника». В то же время они признаются, что сами частенько используют мат: «Я как разъярюся, расстроюсь, матом скажу — тоже грех», «Иногда я матькаюсь — когда в досаду», «А этот мат у нас безобидный, он, как говорится, для связки слов», «Для смеху вворачивала матюга».

В каких контекстах мат допустим?

В народной культуре мат допустим как оберег от нечистой силы. Матерная брань в функции оберега иногда приравнивается к молитве: «Надо всех богов в кучу собирать, молиться, он, говорят, материков боится. Материков, говорят, боится лешак». Почему же нечистая сила вдруг боится мата так же, как и молитвы? Раньше в матерной брани постоянно упоминались Бог и Богородица: «И маты у него такие богохульные — и Бога приплетет, и Богородицу. Женщины-то не матюкались матом, а мужики-ти матюкались, и в Бога матюкались. В Бога мать. И Христа. Хоть мои матюкливы мужики, молодежь-то теперь не матюкайется в Бога. Раньше мамушка все одерьгивала. В Бога мать и в Христа мать. У нас теперь не таки маты. Это дедки стары» (из интервью с информантом). Видимо, частое поминание святых, Бога и Богородицы в бранных высказываниях и пугает нечистую силу.

Как и когда в русском языке появилось слово «секс» и как обозначали половой акт до его появления?

Слово «секс» в значении совокупления в англоязычных странах появилось лишь в 1929 году, а слово «сексуальный» (sexy) — в 1959-м. По данным Национального корпуса русского языка, употребление слова «секс» резко возрастает с 1960-х годов, пики приходятся на начало ХХI века. При этом это слово совсем не встречается в диалектах. Даже после появления слова «секс» люди продолжают использовать его многочисленные русские эквиваленты. Не только обсценное слово «****», но и многочисленные «приличные» синонимы: совокупление, любовь, половая жизнь, интимная жизнь, половой акт, отношения, тесные отношения, сношение и пр.

Совокупление обозначается огромным количеством глаголов и словосочетаний. Фраза «Они живут вместе» может «переводиться» как «Они вместе спят», т.е. сожительствуют, занимаются сексом. С совокуплением могут быть связаны слова давать, гулять, блудить, драть, ездить («парень на девке ездит»), жить, спать, грешить, тыкать, сношаться, толкать, пихать, выторкать, сунуть, засадить, скрести, огрести; фразеологизмы «полозья загибать», «масло делать» и так далее. Эту лексику я специально еще не собирала, но кажется, что должно набраться несколько сотен глаголов. В любом случае большинство эвфемизмов коитуса, по-видимому, восходит к значению «ударить», «стукнуть» (напомню, что матерный глагол «*****» изначально тоже использовался в похожем значении). Самый яркий пример — глагол «трахать(ся)». Мне всегда казалось, что эротический смысл этот глагол приобрел в конце 1980-х годов, когда в нашу страну пришли голливудские фильмы с обилием откровенных сцен и у переводчиков возникла проблема с цензурным переводом глагола fuck. Но Национальный корпус показывает, что это слово в этом значении использовалось уже с 1940-х годов, хотя пик действительно приходится на 1980−1990-е. Интересно, что, к примеру, для меня это слово в первую очередь — экспрессивный синоним глагола «ударить», а для более младшего поколения оно уже стало однозначно неприличным.

Какова функция мата и эротической лексики в фольклоре?

В эротическом фольклоре отражена та же смеховая культура, какой ее увидел Михаил Бахтин в творчестве Рабле (Михаил Бахтин — русский философ, культуролог, теоретик европейской культуры и искусства. Автор книги «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса». — Прим. «Инде»). Здесь переплетаются возможное и невозможное: матерятся не только взрослые, но и дети, все заняты желанием сношаться, в том числе старики и старухи. Постоянно возникают нелепые пары: девушка связывается со стариком, со старухой — парень. Названия половых органов распространяются на предметы, животных и людей. Половые органы персонифицируются и живут собственной жизнью. Переплетаются «высокое» и «низкое»: ругательства и молитвы, заговорная традиция и пародия на заговоры, религиозные обряды и пародия на них. Очень велико количество эротических загадок, имеющих «невинные» отгадки: «Спереди рыжая, сзади дыра, на „п“ начинается, кончается на „а“» (отгадка — папироса). Есть загадки про женский и мужской половые органы и про коитус: «Банька кожана, дверца волосяна, один моется, двое колотятся, крылья есть, а не летает».

Есть ли в России традиция эротической литературы и литературы с использованием матерной лексики?

Далеко не всегда эротика и мат пересекаются. В поэзии метафоры бывают куда более изощренными, чем в народной культуре. Но если говорить о матерной поэзии, то она была особенно популярна в XVIII−XIX веках. Это в первую очередь так называемая «барковщина» — непристойные сочинения, приписываемые Ивану Баркову, переводчику, ученику Михаила Ломоносова. Больше всего известны сборники неподцензурной поэзии «Девичья игрушка» и «Девичьи шалости». У Пушкина это «Гаврилиада» и «Тень Баркова», у Лермонтова — «Юнкерские поэмы». Хотя эротические стихи имеются практически у всех крупных поэтов, соотношение «пристойности» и «непристойности» там разное. Вместе с тем мат в поэзии не всегда связан с эротикой, игрой и бурлеском. К примеру, у Пушкина стихотворение сохраняет высокий трагический накал, несмотря на использование мата. Например, в стихотворении Пушкина «Телега жизни» есть такая строфа:

С утра садимся мы в телегу.
Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
Кричим: пошел, ***** мать!

Стихотворение относится к философской лирике и построено на метафоре, сопоставлении времени суток и человеческой жизни. В советское время Пушкина издавали с купюрами даже в академических изданиях, и если не знать оригинала, невозможно было догадаться, что именно утаено.

Мат — это значительный культурный пласт, и хотя этот пласт подспудный, утаенный, вроде бы непроизносимый, каждый культурный человек обязан был быть с ним знаком. Хотя бы чтобы избежать ненужных ассоциаций. Неприятности, связанные с незнанием мата, случились в 1920-е годы у поэтессы Веры Инбер. Скорее всего, девушка из интеллигентной еврейской семьи тогда этих слов не знала, поэтому в священном неведении писала стихи вроде «Ах, у ели, ах, у ели...». Может быть, это примеры так называемой авторской глухоты, но Владимир Маяковский высмеивал их в эпиграммах:

Ах, у Веры, ах, у Веры,
Ах, у Инбер, ах, у Инбер
Что за глазки, что за лоб.
Все глядел бы на нее б.

Сейчас есть какие-то слова, которые находятся в процессе перехода в сферу ненормативного?

Не ненормативного, а непристойного. Да, например, слова «трахаться», «хрен», о которых мы уже говорили. Но даже если слово не является непристойным, оно может иметь какие-то дополнительные смыслы, коннотации, ассоциации и будет восприниматься как непристойное. Когда я преподавала в школе, однажды в диктанте попалось слово «сучья», которое вызвало у мальчиков бурную реакцию, несмотря на вполне пристойный контекст. Ту же реакцию может вызывать глагол «сосать» в любом контексте. Вот анекдотический пример: школьник засмеялся, услышав в диктанте слово «телка» — еще совсем недавно это слово имело сленговое значение «девушка» (кажется, это значение сейчас уходит). После расспросов выяснилось, что он знает это слово только как экспрессивное обозначение девушки, возможно, девушки легкого поведения. И хотя контекст был типа «телка щиплет травку», мальчик 14 лет не усомнился, что речь идет о девушке.

Конечно, подростки в силу возраста видят неприличное везде. С другой стороны, они не видят в литературных текстах ни словесной игры, ни иносказаний. Все в школе читают «Горе от ума» Грибоедова, еще кое-как обращают внимание на то, что Фамусов пристает к Лизе, но практически никто не понимает намека на связь Фамусова с докторшей-вдовой и появление у них внебрачного ребенка: «...я должен у вдовы, у докторши, крестить. Она не родила, но по расчету — по моему — должна родить». Школьникам обычно нужно указывать пальцем на то, что вот здесь и здесь имеются некие эротические моменты. Это результат того, что современные городские дети растут вне словесной игры, которой так много и в литературе, и в народной культуре.

Как, по-вашему, нужно говорить с детьми о сексе?

Раньше в народной, сельской культуре такой проблемы, кажется, не было. Жители деревни с самого детства наблюдали спаривание животных, а иногда и способствовали ему — корову нужно было вести к быку, козу к козлу. Часто на случку их водили дети и подростки. Сельские дети видели, что следовало из того, что петух наскакивает на курицу (хотя, конечно, ребенок это наблюдение проецировал на себя далеко не сразу). Причина и следствие шли вместе, и ребенок, наблюдая это, не замыкался на первоначальном процессе, а понимал его в контексте естественного жизненного цикла. Опять же в деревнях традиционно были многодетные семьи, и дети неоднократно могли наблюдать беременность и роды у матерей, многочисленных теток и сестер. Не наблюдая собственно совокупления, секса, он наблюдал его последствия — появление новой жизни.

Городской подросток, как правило, растет один. О появлении детей на свет ему рассказывают сказки то про аиста, то про капусту. Зато секс он видит в гиперболизированном виде на экране планшета и телевизора. Остается лишь восприятие секса как самостоятельного удовольствия, а вокруг все твердят, что нужно всеми силами избегать его естественных  последствий — детей. В таких условиях разрываются причинно-следственные связи и возникает проблема, как объяснить секс.

Но сейчас, конечно, такого водораздела между деревенской и городской культурой нет; то, что я говорила о деревне, — во многом вчерашний, даже позавчерашний день, а деревенское половое воспитание вполне приблизилось к городскому. Требуется ли новый язык, чтобы говорить с детьми о сексе? Пока заметно два направления. Первое — использование медицинских терминов для называния половых органов и процесса совокупления («пенис», «вагина», «коитус»). Язык медицины — это латинская терминология, и город ею вполне овладел. Второе — естественный путь эвфемизации.

Иллюстрации: Настя Ярушкина