Герои
Птицелов, славянофил — собиратель бабочек и Король Леандр Огненный: кто учился в Казани
опубликовано — 13.09.2016
Птицелов, славянофил — собиратель бабочек и Король Леандр Огненный: кто учился в Казани
Где сидели за партой Хлебников, Толстой, Родченко и другие
Образ Казани как одного из академических центров страны развивается с момента основания Казанского университета. Долгое время он был самым восточным высшим учебным заведением в Российской империи, в советский период здесь проходили передовые исследования в естественнонаучных и гуманитарных областях, а зарубежных специалистов приглашали заведовать местными вузами и инспектировать их — взять хотя бы историю с приездом генерал-инспектора бронетанковых войск Германии Гейнца Гудериана в танковую школу «Кама» или приглашение титана аналитической философии Людвига Витгенштейна возглавить местную кафедру философии. По просьбе редакции «Инде» арт-директор центра современной культуры «Смена», один из кураторов одноименного книжного издательства Кирилл Маевский выбрал десять известных людей, которые учились в Казани.
Евгения Гинзбург, писатель
Казанский университет (1920–1922), Казанский Восточный педагогический университет (1922–1924)
Автор «Крутого маршрута», одного из первых произведений о сталинских репрессиях, соседствующего по своей значимости и известности с «Колымскими рассказами» Шаламова и «Архипелагом ГУЛАГ» Солженицына, Евгения Гинзбург получила в Казани высшее образование, здесь же работала преподавателем в первые годы существования Тюрко-татарского рабфака. Мать писателя Василия Аксенова была репрессирована в 1937 году по обвинению в участии в троцкистской террористической организации, после реабилитации так и не вернулась в Казань. Однако в 1962 году опубликовала беллетризированные рабфаковские воспоминания в книге «Так начиналось. Записки учительницы», важные, в первую очередь, как описание местной академической сцены и повседневности города в 1920-е годы. Несмотря на то что почти все фамилии заменены на ненастоящие, наиболее выразительные персонажи довольно легко считываются (например Константин Сотонин, автор книги «Идея философской клиники»).
«Никогда еще стены старого университета, уже вступившего во второе столетие своего существования, не видели ничего подобного. По-радостному неожиданно, небывало ново замелькали в строгом актовом зале яркие пятна полосатых шелковых халатов, причудливые орнаменты тюбетеек. Разноязычные разговоры наполняли зал. Тут были татарские, узбекские, башкирские крестьяне, рабочие казанских фабрик и заводов, татары шахтеры, приехавшие в свой рабфак с Донбасса».
«— Вы как, Александра Григорьевна, насчет восточных языков? — все с той же иронической интонацией продолжал Морозов. — Татарский в институте проходите? Глаголы-то их спрягаете? Без языбыс, сез язасыс — надеюсь, вы знаете? А то иначе ведь и не поймете своих новых воспитанников. Впрочем, я оратора этого, что без руки, почти полностью понял. Потому что коммунизм — так и будет коммунизм по-татарски, социализм — социализм, комсомол — тоже комсомол. А остальных слов не так уже и много потребуется, не правда ли?»
Сергей Аксаков, писатель, общественный деятель
Казанский университет (1804–1807)
Русский писатель Сергей Аксаков был одним из первых студентов Казанского университета, окончил его в 16 лет. Уже после переезда он выслужился перед историей как славянофил, цензор, друг, а потом недруг Белинского и приватизатор Гоголя. Казань как опыт возвращается к нему в старости — для благотворительного сборника «Братчина» в пользу местных студентов он пишет милый мемуарный очерк о своем знакомстве с Карлом Фуксом, увлечении бабочками, кулачных драках между татарскими и русскими слободами на замерзшем озере Кабан.
«Вдруг загорелось во мне сильное желание самому собирать бабочек. Я сообщил об этом другу моему, студенту А.И. Панаеву, и возбудил в нем такую же охоту. Сначала я обратился к Тимьянскому с просьбой научить меня производству этого дела; но он не согласился открыть мне секрета, говоря, что тогда откроет его, когда сделает значительное собрание, а только показал мне несколько экземпляров высушенных бабочек и насекомых. Это воспламенило меня еще больше, и я решился сейчас ехать к профессору Фуксу, который был в то же время доктор медицины и начинал практиковать. Я приехал к нему под предлогом какого-то выдуманного нездоровья. В кабинете у профессора я увидел висящие по стенам ящики, в которых за стеклами торчали воткнутые на булавках, превосходно сохраненные и высушенные, такие прелестные бабочки, каких я и не видывал. Я пришел в совершенный восторг и поспешил объяснить кое-как Фуксу мою страстную любовь к естественной истории и горячее желание собирать бабочек, прося его в то же время научить меня, как приступить к этому делу».
Евгений Чириков, писатель, драматург
Казанский университет (1883–1887)
Биографии писателя Евгения Чирикова и революционера Владимира Ленина развивались диалектически — оба они в 1887 году участвовали в студенческой сходке в Казанском университете, Чириков ее даже возглавлял, оба за это пострадали и были вынуждены уехать в другие города. Но последующее разделение единого революционного импульса разносит их в разные стороны — после череды ссылок, не приняв Октябрьскую революцию, Чириков, ранее высмеивавший в своих текстах русский народ, эмигрирует в Чехию, где продолжает литературную деятельность, начатую еще в местной газете «Волжский вестник».
«— Разбогатели вы, должно быть? — замечаю я одному казанскому обывателю...
— Какое там!..
— Да уж больно Казань-то прифрантилась.
— Оно так-то так... Только все равно, как это в песне поется: „Если барин при цепочке, значит, без часов“... Верите ли, гроша медного в кармане нет?.. Кругом в долгу... Недавно вот только всю голову изломал, изыскивая средства к расплате с железнодорожниками... Еще на первый случай „перехватили“ из водопроводных сумм, да ведь „водопроводный капитал“ уже иссякает, как и источник нашего водопровода... Это, батенька, „форс на голенищах“...
— Зато Прогресс!..
— Нельзя же его на содержание брать, батенька... Этак нашей красавице-Казани придется скоро запеть песенку Франтих из Суконной слободы:
Все я кольцы, все браслеты
С своим милым прожила,
Я последнюю цепочку
За свиданье отдала...»
Велимир Хлебников, поэт-футурист
Казанский университет (1903, 1904–1908)
Пойдя по стопам своего отца — Владимира Хлебникова, известного орнитолога, — будущий поэт после трехмесячного обучения на математическом отделении и месяца, проведенного в тюрьме за участие в студенческой демонстрации, поступает на естественное отделение физико-математического факультета Казанского университета. В этот период Хлебников увлекается изучением поведения, анатомии и среды обитания птиц, в чем определенно добивается натуралистических успехов. В процессе своих казанских исследований поэт-птицелов ездил в научную экспедицию на север Урала, после чего в журнале «Природа и охота» был опубликован отчет «Орнитологические наблюдения в Павдинском заводе», одна из его первых, еще допоэтических публикаций — своеобразный орнитологический триллер, написанный в духе дневников Уорхола. Многие исследователи творчества Хлебникова считают, что именно из этого научного опыта, в частности из попытки создать транскрипции пения птиц, берут свое начало его поэтические эксперименты.
«Пара дербников, по-видимому, гнездовала в хвойном лесу у Лялинского озера. Приходилось наблюдать, как дербник преследовал свиристелей. С 24/Х дербники появились на поскотинах, где останавливались пролетные Otocoris alpestris. У убитого 26/Х в желудке найден был целый полупереваренный жаворонок (не было лишь маховых и рулевых перьев), в зобу же сердце и куски грудины другого. Последний дербник исчез с поскотин 7/Х».
Афанасий Щапов, историк, философ
Казанская духовная академия (1852–1857)
Выпускник Казанской духовной академии, защитившийся диссертацией на тему «Русский раскол старообрядчества», кумир студентов Казанского университета и вожак демократической молодежи, один из немногих на тот момент преподавателей в России, открыто читавших лекции о декабристах, создатель университетского тайного общества «Библиотека казанских студентов», как и многие в этом списке, имел проблемы с законом из-за всего перечисленного — таков уж своеобразный казанский хронотоп. После пламенной речи на панихиде по расстрелянным безоружным крестьянам на Арском (тогда Куртинском) кладбище Щапова тихо высылают из Казани, задерживают и отправляют в Сибирь. Несмотря на короткий преподавательский опыт (всего один год), местные исследователи связывают с именем Щапова подъем революционно-демократического движения казанских студентов.
«На первую лекцию собралось народу столько, что в большой 7-й аудитории не хватило места. Перешли в актовый зал. Появился весь ученый совет с попечителем во главе. Перед взорами толпы появилась фигура величественная, при всей своей внешней простоте. С первых же слов лектора вся масса, точно морская волна, набегающая на берег, как-то разом подалась вперед, и Щапов стоял на своей кафедре, со всех сторон окруженный студентами. Со всех сторон было неподдельное внимание, наэлектризованное вдохновенной речью, затаившее дыхание. В своей лекции будущая Россия представлялась ему в виде федерации отдельных областей, пользующихся широким самоуправлением».
Александр Родченко, Варвара Степанова, художники-конструктивисты, дизайнеры
Казанская художественная школа (1911–1914, 1910–1913)
Самый известный семейный дуэт русского авангарда образовался в 1914 году в стенах Казанской художественной школы, где на тот момент Родченко учился в мастерской художника Николая Фешина, а Степанова уже год как отчислилась. Будучи студентом КХШ, Родченко, вслед за своим наставником, увлекается искусством модерна, но в какой-то момент расправляет присущие этому стилю завитушки в прямые линии и рисует свои первые конструктивистские графические работы. Помимо важной исторической составляющей творческой судьбы родоначальников советского дизайна казанский период пары интересен сохранившимися воспоминаниями и любовной перепиской, где помимо чудаковатого мира (в котором они называют друг друга Анти, Король Леандр Огненный и Нагуатта) можно обнаружить еще и поэтические, совсем небрежные опыты Степановой.
«Ходили гулять в Державинский сад Коля, Я и Лиза. Скоро она, Анта, уедет. Что я буду делать? Был в школе. На вечерних развесили работы. Про мои рисунки говорят: слишком смело, сумасшедший и т.п. Пускай...
[...] Сижу дома и приготовляю эскизы. 13 штук... Решил все... Пускай! Кричат, что я сумасшедший!.. Мимо!.. Я один... Завтра экзамены... Последний день...»
Владимир Ленин, политический деятель, теоретик марксизма
Казанский университет (1887)
В Казани студент юридического факультета Владимир Ульянов совершил довольно странный и не очень очевидный поступок. В, казалось бы, ничего не предвещающих условиях (конечно, за исключением истории с казненным братом и последовавшей за этим невозможностью учиться в столичных вузах, а в Казанском университете получать знания только платно) Ленин принимает участие в студенческой сходке, после чего высылается в село Кокушкино. С победой большевиков казанский период Ленина мифологизируется, покрывается мемориальной и символической картой — например, по воспоминаниям его дяди Николая Веретенникова, Ленин выбрал юрфак потому, что «теперь такое время, нужно изучать науки права и политическую экономию». Кстати, если после смерти Ленина в Москве создали целый институт для ухода за ним, то тело его другого дяди, по стороне Бланков, оказалось в распоряжении казанских студентов-медиков.
«Для добывания средств к существованию и для поддержки своей семьи я имею настоятельнейшую надобность в получении высшего образования, а потому, не имея возможность получить его в России, имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство разрешить мне отъезд за границу для поступления в заграничный университет.
Бывший студент Владимир Ульянов.
Казань, сентября 6 дня 1888 года»
Николай Ильминский, востоковед и педагог-миссионер
Казанская духовная академия (1842–1846)
Жизнь православного миссионера Николая Ильминского тесно связана с Казанской духовной академией — он был студентом первого набора, там же работал учителем по классу естественных наук и турецко-татарского языка, преподавателем на «противомусульманском отделении», членом комиссии по переводу на татарский язык Библии и богослужебной литературы, обернувшейся невостребованностью среди «целевой аудитории». Проповеднический и преподавательский пафос приводит к тому, что Ильминский создает два близких друг другу проекта — алфавит, построенный на основе кириллицы, и педагогическую систему, первым эмпирическим воплощением которой была Казанская центральная крещено-татарская школа, где дети из татарских деревень учились читать и писать на татарском языке, используя кириллический алфавит. Интересно, что в целях эффективной популяризации христианства он переезжает в Старо-Татарскую слободу, где изучает татарский язык и посещает медресе.
«Я вам расскажу, как все это дело шло по отношению к ироническому образованию, которому теперь исключительно посвящены мои заботы. Изучал я татарский язык путем эмпирическим, через непосредственное знакомство с татарами разных местностей, сначала, впрочем, большею частью магометанами, у которых своего рода наука, образование и книжный, по-нашему литературный язык, и я к нему возымел влечение. Но при этом случилось мне заходить в захолустья, где живут крещеные татары; — это было еще в 40-х годах, там не было ни грамотности, ни образования, ни литературного языка, — единоверцы в некотором отношении, — волосы длинные и тюбетеек не носят; — но как парии, стоят особняком, — от своих отстали, а к русским не пристали, и как-то им не весело».
Лев Толстой, писатель, философ
Казанский университет (1844–1847)
В 1844 году Лев Толстой поступает на восточное отделение философского факультета Казанского университета, но бурная светская жизнь порождает неуспеваемость и последующее наказание — университетский карцер, после чего писатель переводится на юридический факультет. Тем не менее и там он учился без особенного интереса, больше общаясь с казанскими контактами петрашевцев, пропагандировавших здесь идеи утопического социализма. После переезда Толстой продолжает интересоваться исламом, поддерживает связь с местными религиозными и общественными деятелями — встречается с руководителем мусульманского движения «ваисовцев» Гайнаном Ваисовым, Садри Максуди — будущим политическим советником Ататюрка и переписывается по вопросам веры с Асфандияром Воиновым, за что получает порцию критики от местного миссионера Якова Коблова.
«Меня мало интересовало, что читали наши учителя в Казани. Сначала я с год занимался восточными языками, но очень мало успел. Я горячо отдавался всему, читал бесконечное количество книг, но всё в одном и том же направлении. Когда меня заинтересовывал какой-нибудь вопрос, то я не уклонялся от него ни вправо, ни влево и старался познакомиться со всем, что могло бросить свет именно на этот один вопрос. Так было со мной и в Казани. Причин выхода моего из университета было две: 1) что брат кончил курс и уезжал; 2) как это ни странно сказать, работа с „Наказом“ и „Esprit des lois“ (она теперь есть у меня) открыла мне новую область умственного самостоятельного труда, а университет с своими требованиями не только не содействовал такой работе, но мешал ей».
Иллюстрации: Данила Макаров
