Никах или никак. Исламское бракосочетание как обряд, индустрия и фабрика лайков

Мусульманский обряд бракосочетания никах переехал из домов правоверных татар в мечети 11 лет назад. Казалось бы, ничего особенного не произошло — православные всегда венчаются в церквях, а хупу при желании можно провести в синагоге. Но простая перемена места навсегда трансформировала традиционное заключение брачного договора в доме у невесты в дорогой пышный праздник с банкетом, тамадой, фотосессией, сшитыми на заказ нарядами и прочими атрибутами светской свадьбы. В том, почему это произошло, что сегодня представляет индустрия никахов и что об этом думает мусульманское духовенство, разбиралась редактор «Инде» Лена Чеснокова.

Никах — важное и, учитывая, что в исламе нет монашества, обязательное событие для любого мусульманина. Без проведенной по особым правилам и с соблюдением определенных условий (речь о них пойдет ниже) церемонии никаха для верующих людей невозможно сожительство и заключение гражданского брака. Этот обряд вошел в традиционную культуру многих исповедующих ислам народов — в том числе, татар. Однако в последние годы в Татарстане никах стал чем-то большем, чем внутриисламский обряд — все чаще церемонию просят провести светские люди.

По данным сервиса Google Trends, число российских поисковых запросов, содержащих слово «никах», стабильно растет с 2008 года. Чаще всего информацию о мусульманском обряде бракосочетания искали жители Альметьевска, на втором месте — Набережные Челны, потом — Казань и Уфа. В аналогичном зачете в Instagram уверенно лидирует хештег #никахказань — почти 14 тысяч результатов против 6000 уфимских, 600 челнинских и 300 альметьевских (просто #никах — 57 тысяч фото, что всего на 14 тысяч меньше, чем у #венчания).

Большую часть снимков в Instagram выложили владельцы коммерческих аккаунтов: свои услуги рекламируют видеооператоры, фотографы, дизайнеры платьев и праздничных хиджабов, визажисты, флористы, ведущие халяльных банкетов и никах-департаменты при мечетях (сегодня такие существуют чуть ли не в каждой второй). Но есть и фотографии с торжеств, которыми делятся сами молодые пары. На одном из таких снимков — улыбающиеся жених и невеста в осеннем лесу. Он — в тюбетейке и галстуке-бабочке, она — в платье с закрытой шеей и в сложно завязанном хиджабе со вставными элементами в цвет его бабочки. За два снимка до — фото невесты в купальнике, через пять — молодожены сидят за праздничным столом, уставленным алкогольными напитками.

— Светских людей среди тех, кому мы проводим никах, однозначно больше, чем живущих строго по шариату, — говорит Рамиль-хазрат Мингараев, мулла из казанской мечети Аль-Марджани. — Но это не плохо: значит, народ постепенно возвращается к духовности. В этой ситуации мусульманскому духовенству предстоит большая работа — мы должны объяснить молодым людям, что это за обряд, зачем он нужен, как после него жить. К сожалению, пока мы замечаем в их поведении много ошибок.

Зина́

22-летняя Алина (все имена героев в материале изменены), дочь обеспеченных родителей и выпускница факультета международных отношений, почти не вспоминала о том, что она мусульманка, пока не забеременела. С Андреем — подрабатывавшим таксистом краснодипломником истфака — их познакомил общий друг. Встречались несколько месяцев, не планировали ничего серьезного, и тут — как гром среди ясного неба. Андрею было 27, он был разведен и, узнав о том, что девушка ждет от него ребенка, не раздумывая сделал предложение. Алина боялась даже представить, что привычная жизнь с путешествиями, шумными вечеринками и карьерными амбициями уйдет в прошлое, но перспектива аборта пугала еще больше.

— На никахе настояли мама и мои татарские тети, — вспоминает девушка. — Сама я была мусульманкой, но, как и большинство моих родственников, чисто номинальной: верила в Бога, не была против того, что он называется «Аллах», знала наизусть пару молитв — правда, что они значат, не понимала.

Андрей рос в православной семье, но христианином был тоже «чисто номинальным»:

— Честно говоря, в тот момент мне было абсолютно все равно — никак или никах, — шутит он. — Алина была беременна, я не нравился ее семье, ее родители — моим родителям, у меня не было денег, все летело с горки кувырком. В общем, никах был меньшей из свалившихся на нас проблем.

Алинина мама хотела, чтобы у ее дочки все было не хуже, чем у других, поэтому договорилась о собеседовании с муллой из Кул-Шарифа — главной мечети Татарстана. Предваряющий никах разъяснительный разговор священнослужителя с молодыми — обязательная процедура в республике.

— Жизнь буквально расползалась у меня на глазах, и мне была нужна поддержка, — говорит Алина. — В такие моменты важно получить подтверждение, что ты хотя бы что-то в жизни делаешь правильно, поэтому в мечеть я шла с искренней надеждой: ждала, что мулла поймет и успокоит словом.

Узнав, что Андрей — православный христианин и не собирается менять веру, хазрат отказался проводить никах. «А ничего, что я еще и беременна?» — парировала Алина. В результате почти все собеседование заняла тирада муллы о том, что зина (с ударением на последний слог; так в исламе называется прелюбодеяние) — страшный грех, за который молодым придется отвечать перед Всевышним. Из кабинета священнослужителя Алина вышла в слезах.

— Я запуталась в жизни и шла в мечеть с открытым сердцем, а меня чуть ли не в проститутки записали, — вспоминает девушка, — разве так работает религия?

Алинина мама не сдалась, и уже через пару недель нашелся мулла, который вошел в положение и не стал требовать от Андрея жертвенных вероотступнических жестов. На праздничном обеде помимо мусульман со стороны невесты присутствовала православная родня жениха. На их глазах Андрей повторил за муллой арабскую шахаду — молитвенное свидетельство о том, что нет иного Бога кроме Аллаха и Мухаммед — Его посланник. Произнося эти слова, человек становится мусульманином, поэтому формально мулла не погрешил против условий никаха. Правда, среди условий произнесения шахады — понимание ее смысла и искренность, поэтому вряд ли человека, который из-за языкового барьера не понимает, что говорит, можно было считать мусульманином.

Между семьями Алины и Андрея воцарился хрупкий мир. Через две недели молодые сыграли свадьбу на 60 человек — с алкоголем, музыкой, тамадой и конкурсами. Больше супруги к теме ислама не возвращались, а после рождения ребенка и вовсе перешли в лоно православной церкви.

Махры, махрамы и баракат

Услышав историю никаха Алины и Андрея, первый заместитель муфтия Татарстана Рустам-хазрат Батров хмурится:

— Так нельзя. Если мы узнаем, что какой-то хазрат нарушает шариат, передаем его казыям (шариатским судьям. — Прим. «Инде»). Как, вы говорите, его звали?

По словам Батрова, осознанная принадлежность жениха к исламу — одно из обязательных условий совершения никаха наряду с совершеннолетием вступающих в брак, их обоюдным согласием, одобрением родственников (особенно старших махрамов, т.е. мужчин из семьи невесты), наличием свадебного подарка (он называется махр) и присутствием свидетелей — двух мужчин-мусульман или одного мужчины и двух женщин.

— Как это «почему»? — удивляется Батров. — Очевидно же, что женщины более забывчивые.

Перечисленными критериями руководствуются последователи ханафитского мазхаба — одной из четырех правовых школ мусульман-суннитов. Помимо татар ханафитами в России себя считают, например, башкиры, ногайцы, адыгейцы и черкесы. А вот для жителей Дагестана, Чечни и Ингушетии, где распространен шафиитский мазхаб, допустимый возраст брачующихся снижается до 15 лет и присутствие женщин-свидетельниц невозможно.

— В исламе нет церкви и вселенских соборов, поэтому по многим вопросам не существует единственно верной официальной позиции, возможны только богословские толкования, — объясняет Батров.

Так что вариативность и неоднозначность — это примерно про все условия никаха.

Например, несмотря на то, что Коран не запрещает мусульманину жениться на христианке или иудейке (главное, чтобы девушка верила в единого Бога), многие татарстанские священнослужители настаивают, чтобы невеста во время никаха тоже произнесла шахаду.

— Это тонкая тема, — говорит Батров. — Хазраты призывают остерегаться жен-немусульманок, потому что наша нация на грани исчезновения: за последний век татары сильно ассимилировались, глобализационный каток прошелся и по нам. Получается, мы сращиваем национальное и конфессиональное, но ведь и никах в республике в последние годы стал отражением скорее татарскости, чем принадлежности к исламу.

С тем, что невеста обязательно должна принять ислам, согласен и руководитель благотворительного фонда ДУМ РТ «Закят» Ирек-хазрат Зиганшин. О своих взглядах он говорит с восточной хитростью:

— В исламе нет принуждения. Если ты искренне любишь человека, нужно уметь чем-то жертвовать. Я не читаю никах немусульманкам, но всегда объясняю, что после шахады невесте никто не запретит ходить в церковь. Просто делать это нужно будет как на экскурсии — не поклоняться иконам, не ставить свечки.

Другие спорные вопросы — согласие родителей и свадебный подарок, или махр.

— Смысл никаха — в его публичности, — рассуждает Зиганшин. — Конечно, можно ничего никому не говорить и провести обряд в присутствии друзей-свидетелей, но в таком никахе не будет того, что мы называем «баракат» — благодати. И если согласием родителей жениха еще можно поступиться, то присутствие на церемонии опекуна девушки обязательно.

Махр сегодня редуцирован до символического жеста — как правило, невестам дарят ювелирные украшения: кольца, серьги, цепочки. И, судя по вопросам на тематических форумах и в пабликах VK, молодые зачастую вообще не понимают, для чего это нужно. Этнограф Рауфа Уразманова, много лет изучавшая дореволюционный быт казанских татар, в одной из статей (pdf) пишет, что определение размера махра исторически было основной и самой долгой частью никаха: пока семьи не договорились о дарах, которые родители жениха преподносят родителям невесты (подарок самой девушке был вторичен), за праздничный стол никто не садился. Исламский же смысл махра в том, что мужчина, который, в отличие от женщины, имеет право инициировать развод (для этого ему достаточно трижды сказать слово «талак», или «уходи»), должен заранее позаботиться о безбедном существовании жены в случае разрыва.

— Лично я считаю, что в современных условиях махром должна быть квартира, — говорит Рустам Батров. — Если жилье будет принадлежать жене, мужчина трижды подумает, прежде чем сказать «талак». Сейчас разводятся из-за глупостей: ему не нравится, что она не каждый вечер готовит ужин, ей — что он приносит в дом мало денег. Но все это можно обсудить и уладить — было бы терпение.

Вторгающиеся в традицию технологии тоже не вносят ясности: на вопрос, можно ли провести никах по «Скайпу», хазраты ответить затрудняются:

— Лучше спросить у муфтия, — говорит Рамиль-хазрат.

Несмотря на все богословские противоречия, татарстанское исламское духовенство старается быть максимально лояльным к прихожанам: никах читают беременным (по идее, перед этим молодожены должны покаяться за зину, но часто этого не происходит — как в ситуации Алины и Андрея) и недавно родившим (если у родителей не было никаха, младенцу не проведут обряд имянаречения). Но, судя по тому, с какой легкостью православные женихи произносят шахаду, а светские львицы соглашаются надеть платок, кажется, что для многих пар никах — не более чем символический жест, дань моде или исполнение воли родителей.

— Светские люди, которые идут на это, как правило, не атеисты, — возражает Батров. — Просто свадьба, как, кстати, и рождение ребенка или похороны, — эпохальное событие в жизни каждого, и человек, стремясь убедиться в верности своего шага, интуитивно ищет поддержку в религии. А никах по принуждению родителей — вопрос внутренней честности, и если человек может лицемерить перед самим собой, это его проблема. Хотя сейчас действительно есть тенденция религии без Бога: суфийские зикры используют как дыхательные упражнения, из йоги убирают всю философию и оставляют одну гимнастику. Что-то подобное мы наблюдаем и у наших прихожан.

Из домов — в мечети

21-летняя Лиля из религиозной татарской семьи и 24-летний Анвар (мать русская, отец уйгур) прошли через три церемонии бракосочетания. Сначала был никах — для родителей Лили, потом регистрация в ЗАГСе — для государства, а в самом конце — пастафарианское венчание с ритуальными дуршлагами и спагетти с фрикадельками для молодых и их друзей. Лиля рассказывает, что им повезло с хазратом: он вник в ситуацию, поэтому тактично вел обряд поочередно на русском и татарском языках и на самом факте бракосочетания делал больший акцент, чем на его религиозном аспекте.

— Ни одна из трех церемоний не значила для нас больше, чем решение быть вместе, принятое, кажется, на второй неделе знакомства, — говорит Лиля. — Хотя мне приятно, что муж, несмотря на скептическое отношение к любым формальностям, согласился пойти на все это и даже подарил мне махр. Но вообще мы с ним сходимся во мнении, что в свадебных выкупах любой формы есть что-то от проституции.

Вопреки моде, никах проходил у молодых людей дома. Платье для Лили сшила мама, тюбетейку Анвару ребята сделали сами. В качестве пояса девушка использовала ленту, которая когда-то украшала свадебный кортеж ее родителей, а потом — одеяло, в которое маленькую Лилю укутали в день выписки из роддома. Банкета и фотосессии не было.

— Хоть я и не набожна, мне кажется странным сопровождать фотографиями и шумом исламский обряд, учитывая, что эта религия не одобряет изображение людей и музыку, — говорит Лиля. Дорогие навороченные празднества никаха девушка называет «пошлостью».

Мода на пышные никахи пришла в Татарстан в середине 2000-х, когда в Казанском Кремле открыли Кул-Шариф. Имам-хатыбом новой мечети стал Рамиль-хазрат Юнусов — харизматичный оратор, получивший богословское образование в Саудовской Аравии. На видеозаписи одной из проповедей он ругает западный мир и с интонациями Владимира Жириновского, прочащего Джорджу Бушу могилу в Багдаде, цитирует «малоизвестное предсмертное письмо Мэрилин Монро», в котором актриса якобы признается, что всю жизнь гналась за богатством и славой, из-за чего в итоге оказалась самой несчастной женщиной на земле. Эмоциональные проповеди и лекции Юнусова пользовались популярностью у татарской молодежи — стремящиеся разобраться в исламе парни и девушки знакомились на занятиях, часто знакомства увенчивались созданием семьи. Почувствовав сформировавшийся спрос, Юнусов открыл в Кул-Шарифе зал для никахов.

Постепенно к молитве и тематической проповеди хазрата — все это, кстати, священнослужитель обязан делать бесплатно, а брачующиеся при желании в знак благодарности могут угостить его праздничным обедом или дать садака, то есть добровольную милостыню, — добавились дополнительные платные услуги: фотосессия, видеосъемка, выдача красивого, но не имеющего юридической силы свидетельства о никахе. При зале для бракосочетаний организовали комнату для чаепитий — пять лет назад ее часовая аренда стоила от 3000 рублей. Совершить никах в главной мечети Татарстана считалось престижным: в конце нулевых на обряд нужно было записываться за полгода.

По документам Кул-Шариф функционировал не как мусульманская религиозная организация, а как структурное подразделение музея-заповедника «Казанский Кремль», а сам Юнусов числился заместителем директора заповедника по религиозным вопросам.

— По описаниям как дореволюционных, так и советских этнографов, никах татары всегда отмечали дома, — рассказывает историк и религиовед Раис Сулейманов, — поэтому Юнусову оппонировал Валиулла Якупов (богослов, имам, начальник отдела образования ДУМ РТ в 2011−2012 годах; в июле 2012 года убит Робертом Валеевым из банды «Моджахеды Татарстана»; следствие связывает произошедшее с профессиональной деятельностью хазрата. — Прим. «Инде»). Он считал никахи в мечети нововведением и призывал чтить традиции. Кроме того, Юнусову [руководители ДУМ] ставили в вину, что он материально обогащается за счет никахов — судя по всему, это был успешный бизнес без уплаты налогов.

У Юнусова действительно был конфликт с предыдущим муфтием РТ Илдусом Файзовым — Сулейманов предполагает, что причиной могла оказаться юридическая и финансовая неподконтрольность Кул-Шарифа муфтияту, а также ваххабитские взгляды имам-хатыба. В 2012 году после покушения на Файзова (в июле 2012 года машину муфтия взорвали, сам Файзов был ранен; виновные до сих пор не найдены, следствие связывает произошедшее с профессиональной деятельностью муфтия. — Прим. «Инде») и убийства Якупова Рамиль Юнусов уволился из музея-заповедника и покинул страну. Вскоре в Кул-Шарифе перестали проводить никахи. Зато специальные залы для обряда и банкетные пристрои постепенно стали появляться в других мечетях республики. По данным «Инде», только в Казани сегодня как минимум в 10 мечетях есть специальные помещения для празднования.

Праздник без бантиков и крантиков

Год назад шоумен Айрат Загриев решил, что больше не будет вести алкогольные мероприятия.

— Отказался по религиозным убеждениям: мусульманину нельзя находиться там, где пьют, — объясняет ведущий. — Конечно, раньше я был плотнее занят на свадьбах и корпоративах, но есть такой хадис: откажись от харамного, и Аллах заменит это халяльным. У меня так и случилось — сейчас работаю на выездных тимбилдингах, городских праздниках, выборах и, конечно, веду никахи.

Обычно на застолье по случаю никаха молодые приглашают только самых близких родственников, но в последнее время наметился тренд совмещать торжество в честь обряда со светской свадьбой «для друзей». Банкет, на котором зачастую присутствует мулла, длится около трех часов — бывает, что гостям приходится отлучаться на чтение намаза. Праздник проводят либо в специальном зале при мечети, либо в ресторане, где повара гарантируют халяльность продуктов.

— Некоторые ошибочно думают, что никах — скучное мероприятие, но мы там, извините за выражение, даже ржем, — рассказывает Загриев. — Отсутствие алкоголя не значит тоску, тут все так же, как на обычной свадьбе: тосты, конкурсы. Просто чуть скромнее. Обычно хазрат после проповеди говорит: «Передаю слово брату Айрату». Тут выхожу я и начинаю зажигать: «Поднимите руки, для кого свадьба Руслана и Альбины праздник! А теперь — обнимите соседа справа и скажите: „с праздником!“». И всё: люди заулыбались, веселье начинается.

В халяльных банкетах спорных моментов не меньше, чем в условиях никаха. Взять, к примеру, музыку: одни богословы называют ее «свирелью шайтана» и запрещают мусульманам наслаждаться мелодиями, другие говорят, что запрет не распространяется на нашиды (религиозные песнопения), третьи не видят в музыке никакой опасности. В банкетных залах, принадлежащих мечети Аль-Марджани, песни и танцы (сдержанные) разрешены, а вот владельцы ресторана «Регистан» запрещают диджеям ставить композиции эстрадных исполнителей.

— У меня, как у любого тамады, в арсенале куча музыкальных конкурсов: от банальной «угадайки» до танцевального баттла, — рассказывает Айрат, — но на никахах приходится заменять их застольными развлечениями. Без музыки поначалу странно: гостям, например, неуютно есть в тишине. Но они быстро привыкают. Мне самому пришлось приспосабливаться: когда после шутки просишь диджея включить отбивку и из колонок звучит очередной нашид, это выглядит нелепо. Шутки, кстати, на никахах тоже приходится корректировать: никаких «желаем, чтобы у вас было двое с бантиками и двое с крантиками».

В последние несколько лет никах стал прибыльным бизнесом не только для мечетей — за три часа халяльной работы Айрат получает минимум 15 тысяч рублей. Вокруг обряда выстроилась мощная индустрия дополнительных услуг. При мечети Аль-Марджани, которая после закрытия зала в Кул-Шарифе стала самым престижным и популярным местом проведения никахов в республике, почти пять лет работает агентство «Безнен никах» (с татарского — «Наш никах»). Там обряды бракосочетания делают, что называется, «под ключ» — от тюбетейки до магнитиков с фотографией молодоженов на фоне мечети. В Аль-Марджани едут жениться со всей России. При мечети работают четыре банкетных зала, самый большой из которых вмещает до 100 человек.

Все поверхности в офисе агентства — небольшой комнате на первом этаже мечети — покрыты свадебными фотоальбомами, тканями для хиджабов и корочками для свидетельств о никахе. На подоконнике — деревянные хештеги для фотосессий с надписями «гаилэ» и «мэхэббэт» (с татарского — «семья» и «любовь») — с ними можно сниматься, например, для инстаграм-аккаунта агентства. По словам администратора «Безнен никах» Алины Мифтяховой, самые популярные дни для обряда — суббота и воскресенье, высокий сезон — лето и начало осени.

Как и в любой индустрии, в никаховом бизнесе есть услуги эконом-класса, а за кастомизацию приходится доплачивать. К примеру, за повязывание платка «Безнен никах» берет от 500 до 1000 рублей, а частный дизайнер одежды Нажия Галимова попросит 3000 рублей — добавятся «авторский подход» и долгая индивидуальная работа с клиенткой. На стандартный праздничный хиджаб нужно два шифоновых шарфа, чепчик, объемная резинка, булавки и, возможно, диадема, причем все это не входит в стоимость повязывания.

— Допустим, вы хотите пригласить 25 человек, — Алина достает калькулятор. — По меню это будет стоить минимум 1100 рублей на гостя, то есть уже 27 с половиной тысяч. Плюс альбом — от 5000 рублей, плюс макияж и завязывание платка для невесты — еще около 2000. Плюс свидетельство о никахе — 500 рублей. То есть, даже если берем все по минимуму, получается в районе 35 тысяч.

— Это не нарушение, — уверен Рамиль-хазрат, помогающий вести дела в агентстве, — религиозная организация имеет право заниматься коммерческой деятельностью.

Отвечая на вопрос о среднегодовом количестве никахов в Аль-Марджани, Мингараев тоже использует калькулятор:

— Давайте возьмем неделю с минимальной загрузкой — примерно 40 обрядов. Умножим на четыре — 160 обрядов в месяц. Умножим еще на 11, потому что во время священного рамазана никахи из-за поздних разговений проводят редко. По скромным подсчетам, получим почти 1800 в год.

Несмотря на стабильный рост числа никахов в Татарстане, ДУМ республики не ведет сводную официальную статистику. Хотя единая база брачующихся спасла бы мечети от подозрений в утаивании сверхприбылей, а молодых мусульманок — от участи второй или даже третьей жены. Так как ислам допускает многоженство, мулла перед никахом не требует свидетельства из ЗАГСа, которое является обязательным условием того же православного венчания, и многие этим пользуются. Если за никахами молодежь еще приходит в мечеть, то талаки отследить просто нереально. Сегодня брачные отношения в исламе — обширная серая зона, которую не вполне контролирует муфтият и совсем не контролирует государство.

Чат имамов

— По моим наблюдениям, по наставлению родственников никах в последнее время проводят процентов 30 молодых людей, — говорит Рамиль-хазрат, который лично собеседует почти каждую пару, которая приходит в Аль-Марджани. — Но я замечаю, что постепенно таких становится меньше — как и тех, кто идет на этот шаг неосознанно, толком не понимая, что с ними произойдет в мечети.

Рамиль-хазрат считает, что одних проповедей для религиозного просвещения молодежи недостаточно — духовенству нужно заслужить уважение верующих, быть понятнее и ближе к умме. Поэтому Мингараев очень активен в соцсетях: отвечает на вопросы во всех аккаунтах мечети и консультирует молодых мусульман в собственной группе VK. Мингараев не единственный в городе мулла, понимающий силу технологий: по его словам, текущие вопросы казанские имамы обсуждают в специальном чате в WhatsApp на 80 человек. Такой же, к слову, есть у казыев. Судя по числу фотографий с никахов в Instagram (и стоимости работы фотографов), в моде на обряд огромную роль играет визуальная составляющая: во-первых, это красиво. Ситуация, когда внешняя, обрядовая сторона религии привлекает новых последователей и сподвигает старых продолжать попытки познать Бога (или делать вид, что продолжаешь), — типична. Десятки тысяч православных вспоминают о своем вероисповедании только во время покраски яиц к Пасхе; скорее всего, «Повесть временных лет» врет, но мысль о том, что Владимир решил крестить Русь, услышав красочный рассказ гонцов о поражающей воображение патриаршей службе в Константинополе («Мы не знали, на земле мы стояли или на небе»), до какого-то момента выглядела для историков весьма убедительно.

В эпоху соцсетей никах для зависимых от лайков и селфи миллениалов из важного события в жизни любого мусульманина превращается в нечто вроде разового флешмоба — этакого религиозного Ice bucket challenge.

— Молодые татарстанские мусульмане — дети советских родителей, и после тотального идеологического катка, ездившего по исламу в России 80 лет, они сами реконструируют свою религиозность, — рассуждает Рустам Батров. — Как Мюнхгаузен, который вытаскивает себя за волосы из болота. И если люди хотят обставить свой религиозный праздник по-особенному — что в этом плохого? Пусть даже это не вполне укладывается в традицию.