«Я тебя изнасилую». — «А я тебя убью». История Олеси, пристававшего к ней отца и равнодушной матери

Этой осенью у «Чаши» прошла небольшая акция в поддержку закона о домашнем насилии: девушка вышла с плакатом, где говорилось, что отец домогался ее с трех лет. Оказывается, это не инсценировка для пущей драматичности, а то, что на самом деле случилось с девушкой. «Инде» поговорил с Олесей и рассказывает ее историю.

«Мой дом в тупике возле железной дороги»

Олесины родители познакомились в чувашской деревне. Отцу было 24, он только вернулся из армии. У него было два брата и вообще много родственников чуть ли не в каждом доме в деревне. Отец увлекался боевыми искусствами (переписал от руки учебник по карате) и воровской романтикой — даже мечтал отсидеть, чтобы все было по правде. Маме Олеси тогда исполнилось 15, она жила с любимым дедом, вместе с которым ей нравилось смотреть новости, и ненавистной бабкой, которая била ее палкой, запирала в подвале, а однажды обрила налысо. Ее родная мать жила в городе — они познакомятся только когда дочери исполнится 18. Олесина мама мечтала сбежать от бабки и ее побоев. А еще мечтала о нормальной семье, как на картинке: сильный мужественный папа, красивая мама — и дочка-куколка, милая, умненькая, она будет хорошо петь, танцевать и никогда у нее не будет такой кошмарной жизни.

Они поженились и переехали в город. Вернее, в поселок городского типа при железнодорожной станции. Папа устроился работать путейщиком, от работы им дали квартиру в бараке возле железной дороги — там родилась Олеся. Сначала больше обрадовался папа: он носил дочку на руках, менял пеленки и купал (мама поначалу боялась). Потом дочка из орущего комка выросла в лялечку, которую можно наряжать в платьишки и любить, и мама стала настоящей мамой.

Спали все на одной кровати: папа, мама и с краешку маленькая Олеся. Родители допоздна смотрели телевизор, а малышка засыпала. В полусне она закидывала ногу на маму, мама эту ногу гладила. Родители все время обнимались и целовались; папа был очень сильным и мужественным, мама — теплой и женственной, и все любили друг друга.

По выходным была большая стирка. Все белье выносилось во двор их барака, расставлялись тазы с водой. Мама стирала, они с папой носили и развешивали белье. Выносился магнитофон, обязательно включалась песня группы «Чайф» «Мимо»:

Хотя пройти мимо почти невозможно,
Чтобы не вляпаться, смотри под ноги.
Мой дом в тупике возле железной дороги.
Рельсы и шпалы вокруг этого дома,
Я бы переехал, да рядом нет другого.

Олеся всегда думала, что это про их дом.

Если бы не их дом, возможно, она бы меньше знала о мужской анатомии: многие воспринимали их двор как туалет. Заходили в кусты, а то и просто пускали струю в дырку в заборе. «В три года я уже знала, что такое член, откуда он писает и как он дрочит». Эксгибиционистов, которые пугали детей у железной дороги, тоже было много. Один гулял прямо возле школы, все про него знали. Выходишь за школу в овраг — а там мужик, нормально одетый, явно не бомж. Видит, что девочка идет метрах в ста, распахивает свою ширинку. Учительница говорила: «Ну что я теперь сделаю? Побегу его ловить?»

Папа часто приходил с работы пьяным. Так было принято у путейщиков: после смены начальник всем наливал по стопке, если не выпьешь — значит, начальство не уважаешь. Мама ворчала, но в целом это считалось нормальным, так жили и соседи, и, кажется, вообще все. Она просто укладывала папу спать, а Олесе велела его не трогать.

Картинка, которую Олеся не помнила все детство, но вспомнила, когда стала взрослой: ей три года, они в деревне у бабушки, папиной мамы. У нее всегда было очень хорошо, просто рай. В тот день ей разрешили поспать на бабушкиной кровати — кровать была очень высокая (такая советская металлическая, на ножках), она стояла у окна и перина была как раз вровень с подоконником. Спать на бабушкиной кровати — это честь, тем более отдельно от родителей... Ночью Олеся проснулась от того, что ей что-то тычут в лицо и кто-то говорит: «Поцелуй». Она открыла глаза, над ней стоял папа с расстегнутой ширинкой и тыкал членом ей в лицо. Олеся тогда не поняла, что произошло. И, конечно, никому не рассказала, а потом и вовсе забыла.

«Папина принцесса»

На Олесин день рождения у семьи была традиция — утром приезжали бабушки, дедушки, родственники из деревни и все вместе готовили праздничный стол, а в это время ставили видеокассету, где было две записи: свадьба родителей и выступление Олеси с танцевальным коллективом из детского сада. Мама в юности тоже танцевала, есть даже фотография, которую сделал папа: еще школьница, в чувашском наряде после выступления. Мама хотела, чтобы Олеся тоже хорошо танцевала и пела — в платье и с бантиками. То выступление на кассете — единственный раз, когда Олеся выходила на сцену. Мама тогда специально наняла видеографа. Через несколько лет, когда Олеся будет уже подростком, мама будет часто смотреть «Голос. Дети» и плакать каждый раз.

Олесе пять лет. На семейном празднике устроили танцы. Папа танцевал с какой-то родственницей, Олеся ревновала. Она подбежала к папе, обняла его и оттолкнула его партнершу по танцам: «Это мой папа! Только я с ним танцую». Мама была очень возмущена и теперь ревновала она.

С того дня, как Олеся пошла в школу, и пока ей не исполнилось 15 лет, мама била ее каждый день. А папа стал другом: играл с дочкой в куклы, отвечал на вопросы, почему трава зеленая, а коровы не летают. Он разрешал Олесе быть рядом, когда чинил маме обувь и объяснял, что делает. Несколько раз брал ее с собой на рыбалку, даже специально выходил попозже, чтобы не будить дочку рано.

Однажды папа сильно избил маму веником. Она сразу пошла в полицию, сняла побои и подала на развод. Но жить продолжили вместе, так же, как и раньше: «Мама развелась из чувства протеста, но у нее и мысли не было, что папа от нее уйдет».

Когда Олеся рисовала что-нибудь, она несла рисунок маме. Мама бросала: «Молодецкрасиво». Папа хвалил. Еще он говорил, что Олеся очень красивая, что она папина принцесса и что, будь он помоложе, он бы за ней приударил. Мама говорила: «шалава подзаборная», «пузо подбери», ругала за кривые ноги и советовала «вынуть язык из жопы». Мама никогда не обнималась. А папа обнимался. Иногда они валялись в кровати, смеялись и щекотали друг друга. Папа продолжал щекотать, когда было уже не смешно. Олеся просила прекратить и обещала защекотать его в ответ. «Я боюсь щекотки только в одном месте, — говорил папа, — но в каком, не скажу». Потом Олеся поняла в каком, но щекотать там не стала. Ей становилось не по себе, когда папа стал все чаще говорить: «Я бы за тобой приударил».

Олесе восемь лет. Возле их дома начали строить новый вокзал. Барак у железной дороги пошел под снос, и им предложили выбрать квартиру — трехкомнатную на всех или двухкомнатную для мамы и Олеси и отдельную однушку для папы, поскольку официально родители были в разводе. Выбрали второй вариант. У папы была мысль жить отдельно, но мама рассчитывала одну сдавать. Так и сделали. А у Олеси появилась своя комната — это была роскошь.

Олеся пришла из школы. Мама на работе, папа в дальней комнате, лежал под одеялом. Она вошла в комнату, спросила, как дела, села рядом и положила руку на папу, чтобы обняться. И почувствовала вибрацию. На папе массажный пояс для спины, но надет он ниже. Олеся отдернула руку. «И вот тут я поняла, что к чему: я была достаточно взрослая, чтобы понять, что он мастурбирует, а еще — что он слышал, как я вошла, и у него было достаточно времени выключить этот пояс. Но он этого не сделал, даже когда я заметила».

Олесе 12 лет. В семье было вполне нормальным звать друг друга в ванную, чтобы потереть спинку. Мама часто звала папу, Олеся — маму, но в тот раз мамы дома не было. Олеся сидела в ванне и позвала папу потереть спину, папа потер, потом помыл Олесю полностью, еще и между ног. Она была в оцепенении. Пыталась объяснить папе, что она уже взрослая и может сама, вообще мыло попадет и не надо. Папа оправдывался, что хотел о ней позаботиться. В тот раз Олеся рассказала все маме. Мама наорала на папу, а Олесе сказала: «Теперь только меня зови. И учись тереть себе спинку сама». С этого момента к маминому арсеналу добавилась фраза: «Иди к своему папочке-педофилу». Мама очень обижалась на обоих. Особенно на Олесю, что она папе все прощала, а ей — ничего.

«Вот будет у тебя мужик, ты ему давай. Мы, мужики, страдаем, нам это нужно»

С переездом в квартиру жизнь стала гораздо благополучнее. Мама впервые почувствовала, что жизнь налаживается: устроилась работать кассиром в магазин и свою работу очень любила. Мама захотела ребенка. Вместе с папой они пошли в больницу и убрали у мамы спираль. Вскоре мама забеременела — Олеся вспоминает, что это был самый счастливый период их жизни. «Я никогда не видела маму такой. Она просто порхала, она была счастлива». На лето они уехали к бабушке в деревню. Олеся с мамой ходили в лес за орехами, а однажды все втроем пошли на рыбалку. Раннее утро, они шли через поле к пруду, мама уже на большом сроке — и из камышей взлетел аист. Мама рассмеялась, все решили, что это символично.

Осенью, когда уже подходила пора рожать, папа начал пропадать. Возвращался всегда пьяным. Или не возвращался вовсе. Мама тогда не спала ночами, сидела и ждала. Олеся помнит, как одной ночью она тоже не могла заснуть, вышла на веранду — там сидела мама в одной ночнушке, обняв кота, — и неподвижно смотрела перед собой. Олеся села рядом, и они просидели так очень долго. Тогда она впервые почувствовала мамину боль и подумала, что папа к ним несправедлив.

В ноябре родился братик. Зиму они пережили на эйфории — в доме маленький ребенок. К весне папа снова пропал. Мама знала, что работать не сможет, пока малыш не подрастет, и накрутила банки с соленьями, которыми они питались. «У нас дома было лечо из банок, прогорклая овсянка и сыр, который мама воровала в магазине. Сыр был вкусный. Мама только это ела, хотя в тот момент кормила грудью. Денег у нас не было совсем. Для меня она выбила льготы — меня еще в собесе после школы кормили. Но я все равно всегда была голодная». Папа периодически уезжал на заработки, когда вернется — они не знали. Обычно он возвращался позже и половина денег была уже пропита.

Олесе 13 лет. Она шла домой из собеса. На ней черный пуховик с красивым мехом. У него сломана молния и застегиваться можно только на пуговицы. Олеся в маминых сапогах, которые носила на шерстяной носок, чтобы были по размеру. У одного сапога сломалась набойка. На каждом шаге каблук отлетал, ноги погружались в слякоть. Она шла дворами, потому что ходить по улицам ей стыдно, улицы — это для нормальных людей. Олеся ненавидела их всех: тех, у кого есть дом, нет проблем с семьей, а есть еда, хорошая одежда и друзья. Почему у кого-то все, а у нее ничего? Она ведь больше всех училась и читала, она заслуживала всего хорошего гораздо больше, чем одноклассники, которым благополучие досталось просто так. Олеся читала Ницще и Достоевского, «Преступление и наказание» она дочитала и перечитала заново. Она там всех поняла.

А еще Олеся решила быть эмо. Мама говорила: «гитлеровская челка» и «не носи это дома, что за проституция». Она приходила в школу с розовыми бантиками и завязывала их в школьном туалете. У нее были две любимые маечки — черная и розовая, обе с глубоким вырезом. Черная еще и с полосатым капюшоном — Олеся носила ее, когда мамы не было дома: это была ее самая крутая вещь.

Папа периодически возвращался пьяным и ложился спать. В такие дни у Олеси была миссия не дать папе уйти из дома, чтобы он не напился еще больше, — мама была на работе, и они созванивались каждый час. Папа часто звал дочку полежать с собой. Она ложилась рядом, чтобы его успокоить, и они засыпали. «Когда мы просыпались, часто было такое, что у него то член из штанов вываливается, то какой-то дикий стояк, который упирается мне в спину. Может, это просто утренний стояк и рваные трусы, но мне в любом случае было жутко и противно».

«Когда был пьяный, папа начинал заводить одну и ту же телегу. Что, когда он служил в Казахстане, его взяли в какой-то местный „отряд самоубийц“ и он типа был наемником. И что с тех пор он киллер — это вообще шиза какая-то. Каждый раз, когда напивался, он гнал эту телегу. Я в первый раз еще серьезно к этому отнеслась, но потом он стал рассказывать это постоянно. Он говорил это мне, потому что мама его уже не слушала. Он повторял: „На самом деле я киллер, у нас могли бы быть деньги и вообще все, но я решил, что больше не буду убивать людей“. Тоже мне, Бэтмен ****** (чертов)!»

Потом папа жаловался, что у них с матерью нет секса: «Вот будет у тебя мужик, ты ему давай. Мы, мужики, страдаем, нам это нужно».

В один такой день, когда Олеся должна была удержать папу дома, они играли: она убегала от папы по квартире (на ней была черная эмо-маечка с глубоким вырезом) и запрыгнула на кресло. Папа бежал за ней. Олеся повернулась. Из маечки выбилась грудь. Папа сказал: «Я твой ребеночек», — схватил ее за сосок и начал сосать. Олеся его оттолкнула: «Не надо, так мы не играем!»

В тот же год случается что-то страшное, чего она точно не помнит. Помнит, что папа вроде бы пришел ночью и полез ей между ног. С матерью в это время были постоянные ссоры и побои, в школе она была аутсайдером. Олеся вела дневник, и то, что с папой что-то случилось, она помнит, потому что записала в дневнике. Она решила, что так больше нельзя, что у нее нет никакого будущего. Она закрылась в ванной и записала по пунктам, почему так дальше нельзя: про маму, подружек, с которыми поругалась, и еще был пункт «мой отец воспринимает меня как женщину». Всего набралось пунктов десять. Олеся включила в наушниках группу HIM, вскрыла себе вены, очень испугалась и начала кричать. Услышал папа, начал долбиться в ванную, Олеся открыла ему дверь. Мама сказала что-то очень злое, папа накричал на нее, перевязал ей руку, и они пошли в травмпункт. Их встретил добрый дяденька хирург: «Ну что вы, такая молодая красивая девушка, у вас вся жизнь впереди». Рану зашили, они с папой пошли в парк, он купил чипсы, колу и сахарную вату — все, что она попросила. Они сидели на лавочке, смотрели, как играют дети в фонтане. Папа пил «Корону» с лаймом и даже дал Олесе глотнуть. Пиво было вкусное.

«Чьи это были руки?»

Через год эпизод с папой повторился, и это Олеся уже отчетливо запомнила. Тогда у нее появился парень — ей было 14, а ему 23, — он уламывал ее на секс, но Олеся соглашалась только на поцелуи и прикосновения через одежду — дальше была не готова. Однажды ночью ей снилось, что они с этим парнем целуются, его руки ее трогают, ходят по ее телу, залезают между ног, и Олеся думает: «Может, разрешить ему, это же так приятно?» Она проснулась и поняла, что находится в своей комнате, никакого ее парня рядом нет, но руки ей не приснились. Она лежала лицом к стене. «Я поворачиваюсь — так, чьи это были руки? И в дверном проеме вижу силуэт своего отца, который стремительно ********* (сваливает)».

Олесе 16 лет. Папа снова напился, его нужно удержать дома любой ценой. Он порывался уйти, Олеся позвонила маме: «Папа уходит, я не могу держать его, что мне ему сказать?» — «Скажи ему, что вскроешь себе вены», — посоветовала мама.

Олесе 17 лет, она была в 11-м классе, встречалась с одноклассником, и секс у них уже был. Папа появляется совсем редко: мама наконец разрешила не удерживать его дома. «У нас с Сашей безумный подростковый секс, и тут звонок в домофон — отец вернулся бухой в хламину, вместо того чтобы уехать в деревню к бабушке. Саша полуодетый бежит на пятый этаж. Потом он спрятался в кусты у подъезда и все это видел». Олеся впустила отца: «Либо ложись сейчас спать, либо уезжай». Отец попытался обнять и поцеловать Олесю. Она в бешенстве его отпихнула. «Я тебя изнасилую». — «А я тебя убью».

Они вышли из подъезда, Олеся шла за папой по городу: если не убедиться, что он уехал, он вернется домой еще более пьяный. Когда они вернулись к дому, он уже не стоял на ногах и падал на асфальт. Олеся пинала его ногами. Она говорит, что это было очень приятно.

«У меня больше нет родителей»

После школы Олеся поступила в университет и переехала в Казань. Родители с их проблемами оказались далеко, но вскоре оказалось, что семейный кошмар живет внутри нее. Олеся не могла проснуться утром, делать домашку, вообще заставить себя что-то делать. Она приезжала в университет, но это все, на что хватало сил: Олеся падала в кресло в коридоре и засыпала. Она постоянно сравнивала себя с другими девушками и ненавидела свое тело. Через некоторое время у нее началось расстройство пищевого поведения, она набрала вес. Со временем перестала переедать, но вес продолжает расти: каждые полгода Олеся полностью обновляет гардероб, покупая вещи на размер больше.

Три года назад Олеся стала ловить себя на том, что мысленно постоянно разговаривает с отцом. Она поняла, что не может забыть всего, что произошло. «Пик осознания пришел, когда я хотела выпить пива, зашла в ресторан, который уже закрывался, и администратор предложил меня угостить и поболтать. Я согласилась. Мы болтали, я становилась все пьянее и спустя пару часов поймала себя на том, что рыдаю на руках этого администратора и кричу: „Никогда не говори своей дочке, что она красивая!“ А он меня успокаивал и говорил: „У меня тут кровать есть, пойдем поспим“. Тогда я поняла, что с этим нужно что-то делать».

По совету своего партнера Олеся пошла на тренинг личностного роста. Стало еще хуже: на тренинге все проблемы вскрылись и стали мучить ее постоянно. «Там были люди без психологического образования, которые советовали выйти из зоны комфорта, всех простить и принять. Конечно, это не помогало мне справиться с травмой». Постепенно Олеся пришла к выводу, что ей нужна психотерапия. А параллельно начала интересоваться идеями феминизма: «Сначала я просто подписалась на группу „ВКонтакте“ с феминистскими мемами, мне они казались очень жизненными. Чем больше узнавала, тем больше соглашалась». Больше всего Олесю задевали истории про насилие, педофилию и движения #metoo и #янебоюсьсказать. Отправной точкой ее активизма стала история сестер Хачатурян: «Михаил Хачатурян — мои отец и мать в одном лице. И я прекрасно понимаю этих девочек. Когда я узнала, что за год их дело не сдвинулось с места и им предъявляют обвинение, я не могла ни есть, ни спать, ни жить». Тогда Олеся впервые вышла на одиночный пикет. Одновременно она начала терапию и пришла к психиатру. В 23 года ей диагностировали тревожно-депрессивное расстройство и назначили антидепрессанты.

Несколько раз Олеся пыталась поговорить с отцом. Однажды он даже приехал в Казань, потому что она позвала его поговорить. Несколько часов они говорили, отец просил прощения. Казалось, история закрыта. Год назад Олесе пришла эсэмэска: «Прости, я был плохим отцом». Отец периодически угрожал покончить с собой, так что Олеся сразу забеспокоилась и позвонила ему. Телефон не отвечал. Дозвонившись до мамы, она узнала, что случилось.

Папа с мамой почти не общаются, он живет в деревне со своей матерью. В той же деревне у него появилась новая женщина, которой он очень дорожит. Все началось с того, что Олесин братишка уехал к отцу в деревню погостить, и в тот вечер маме позвонили из МЧС: ребенок просил сообщить, что он в беде. Когда мама приехала, оказалось, что папа ночью пошел к своей женщине и оставил мальчика дома с престарелой бабушкой, которая почти не встает с постели. Ночью в дом вломился один из многочисленных отцовских родственников и начал буянить. Брат испугался, позвонил куда смог, потому что папа был неизвестно где. Утром папа вернулся и на возмущение бывшей жены ответил: «Ну и что, он уже взрослый, и вообще это твой ребенок, я его не хотел». Мама была в бешенстве и в отместку папе отправилась к его женщине и рассказала, что он педофил и приставал к собственной дочери. Папа пришел в ужас, что она теперь не будет с ним общаться, взял веревку и пошел в лес — вешаться. Маме было все равно.

Олеся дозвонилась до всех родственников, подняла их на поиски. В конце концов дозвонилась до отца и разговаривала с ним по телефону, выясняла, где он, и отвлекала: «Если хочешь, я сейчас позвоню той женщине и скажу ей, что ничего не было». Отца нашли. Когда Олеся перезвонила маме и сказала, что так нельзя, та ответила: «Но это же кошмар, он тебе всю жизнь искалечил».

Олеся поняла, что простить она не может. И что у нее больше нет родителей. Что ее предали все, что ее трагедия была важна матери только для того, чтобы манипулировать отцом, а отцу — чтобы жаловаться, какой он несчастный. С тех пор Олеся не общается с семьей. И собирается поменять отчество в паспорте. Она хотела бы совсем от него отказаться, но это юридически сложно, поэтому возьмет нейтральное — в честь дедушки, который был писателем, в детстве ее часто с ним сравнивали.

Пикет против домашнего насилия Олеся провела месяц назад (планировала это последние полгода). После пикета в поддержку сестер Хачатурян она начала общаться с «ФемКызлар» и решила присоединиться к серии акций за закон о домашнем насилии (первой была акция, где невесту у ЗАГСа обливали кровью, затем по Казани проходило несколько одиночных пикетов). В первый раз ничего не получилось: перед акцией Олеся от волнения начала задыхаться, и процесс остановили. Через месяц все-таки получилось: «Я ждала, когда моя психологиня вернется из отпуска, чтобы знать, что я могу рассчитывать на поддержку». В семь утра Олеся вышла к «Чаше» с плакатом о своей истории. Подруги из «ФемКызлар» сфотографировали ее и разослали пресс-релиз по казанским СМИ. «Конечно, большинство комментариев были ужасные, я боялась их читать, но мне пересказывали друзья. Поэтому для меня важно повторить еще раз: это реальная история, моя. Домашнего насилия много, это не выдумки феминисток. И если бы у меня в детстве была хоть какая-то поддержка, я не принимала бы антидепрессанты, не боролась с паническими атаками и не тратила много денег на лечение».

Олеся подчеркивает, что публичное высказывание, которое кажется пиком травмы, на самом деле результат ее проживания: «Это не просто травма, это ключ к моей жизни. И я вышла на улицу с плакатом потому, что уже проработала и прожила это. Если бы эта боль была так же сильна сейчас, я бы просто не смогла об этом рассказать».

Иллюстрации: Даша Черкашина