Burger
«Пикассо на меня обиделся, наверное, хотя ему все уже по барабану». Художник Ильгизар Хасанов рассказывает о новой выставке «4»
опубликовано — 05.03.2021
logo

«Пикассо на меня обиделся, наверное, хотя ему все уже по барабану». Художник Ильгизар Хасанов рассказывает о новой выставке «4»

Треугольники из пенопласта и Аленушка-филолог

4 марта в «Смене» открылась выставка Ильгизара Хасанова «4». Она состоит из четырех не связанных между собой проектов — художник рассказал «Инде» о каждом из них.


Проект «Деревянный, оловянный, стеклянный (нужное подчеркнуть)»

Коллекция из предметов быта ХХ века, изготовленных из дерева, без покраски и других материалов. Все это предметы, бывшие в употреблении, обладающие своей историей и превратившиеся в артефакты.

«Коллекция родилась случайно. Часто мне попадаются предметы, которые интересны по форме и смыслу. Когда вдруг собирается больше пяти, ты начинаешь их систематизировать — и понимаешь: все их объединяет то, что они деревянные. В данном случае это история некоего дерева. Есть история деревянного человека Буратино, но никто не знает, из какого дерева он сделан. А здесь деревья, которые росли когда-то. Из них сделали музыкальные, столярные инструменты. И это то, что сформировало человека.

Человека в принципе сформировало дерево: это и пропитание, и защита. А затем человек приспособил его под свой быт, создал материальную культуру. И вот получилась большая история дерева. Если перечислять, сколько всего было сделано, никакой энциклопедии не хватит.

Вот, например, старое деревянное корыто для замеса теста. Тесто замешивали в нем, а затем выкладывали в печку лопатой — тоже деревянной. У нас в Казани такой хлеб пек великий пролетарский писатель Максим Горький».

Проект «Общепит»

Инсталляция об истории советского общепита, показывающая, как жила и кормилась большая страна.

«Сейчас есть различные рестораны, столовые, кафе. Раньше было все иначе: очереди, скользкая посуда. Это моя личная история — мама была поваром шестого разряда в столовой № 1, известной тогда как „столовая в доме Кекина“. Она работала в цехе выпечки: каждый день делала сотни три вот таких треугольников.

Не могу рассказать большую историю общепита, но какие-то свои фишки знаю. Вообще я не очень любил в столовой кормиться. Я был стеснительный, и мне неловко жевать при людях, но был вынужден — нельзя же умирать с голоду.

Атмосферу общепита того времени воссоздают голубые столы, алюминиевая посуда. Винегрет, треугольники, селедка — все сделаны моими руками».

— Из чего сделаны муляжи еды? — спрашивают Ильгизара посетители выставки во время нашего интервью.

— Это пенопласт. Попробовать хотели? Невкусно, я пробовал. Вот мама выпекала вкусно, а я умею из пенопласта делать, хотя и внучкам настоящие треугольники готовил.

Кто-то хлопнул дверью, и затряслась алюминиевая посуда.

«А вот это уже музыка, звук времени. Сейчас они снова вместе собрались, воссоздают ту атмосферу и тоже имеют право голоса. Я человек, который запоминает время через предметы, запахи и общую атмосферу. Предметы — это самые емкие показатели времени. Вот я смотрю на сковородку — вам она может ничего не говорить, а я на такой яичницу жарил, и она все время сгорала. Я то с котом заиграюсь, то еще что-нибудь, и потом ее приходилось отскабливать. Алюминий — плохой металл для сковородки. Сейчас уже фирменные сковородки, антипригарные, а раньше приходилось использовать сноровку и быть щепетильным. Мы мало знали, поэтому вот так кормились весело.

Затертый общепитовский стул — сколько на нем сидели и сколько на нем, извиняюсь, было сожрано — даже сложно представить. Селедочница, тарелки для горчицы, для соли — целая армия стоит наполеоновская. Забавно, что даже подставку под горячее умудрялись сделать с советской символикой. А еще тут имитация плитки — уверен, такая до сих пор живет где-нибудь. В музее есть неприлично, а вот в этой зоне выставки можно спокойно есть. К сожалению, мамы уже нет в живых, не могу ей показать, а так бы она расхохоталась, увидев все это».

Проект «Селекционер»

Инсталляция из учебных пособий и гербариев, рассказывающая историю исследователя природы, культивирующего дикие растения в городской среде.

«Еще в детстве я знал людей, фанатов своего дела, которые ездили по стране, выбирали деревья и адаптировали их к местному климату. Селекционеры привозили саженцы, делали их морозостойкими. Такие экзотические растения высаживали на Черном озере. В нашей полосе они не росли, но благодаря этим людям растения смогли прижиться и даже дать какое-то потомство. Не у всех это получалось, а вот селекционер воткнет в землю палку, и из нее обязательно вырастет дерево.

Гербарий в основе этого. Это хорошая штука, когда лист для тебя не просто грязь, которая валяется под ногами, а когда ты можешь разглядеть его, изучить, аккуратно сложить — то есть на время стать друидом. Это история про некоторую ментальность. Такие люди и формировали мое поколение: они работали с природой, пытались ее адаптировать и оседлать, но при этом очень любили.

Здесь присутствует эфемерность — человек вроде есть, а вроде его и нет. Эта эстетика хорошо известна в истории искусств. Ногами и руками присутствует, потому что ходил и собирал растения, а голова отсутствует — почему, я сам до сих пор не понимаю, но мне так интереснее показалось.

В данном случае — контекст „непроявленного и исчезнувшего“. Бумага, на которой лежит гербарий, тоже ведь из дерева изготовлена. Как ни крути, все мы заворачиваемся в одну историю. А эту веточку липы я с разрешения у дерева срезал — растет у входа в „Смену“. Я говорю: мне для дела надо. Дерево отмолчалось».

Проект «Оммажи»

Артефакты из прошлого вступают в символический диалог с картинами-оммажами, отсылающими к истории искусств и поднимающими социальные вопросы.

«Оммажи — это обращения к культовым знаковым фигурам, картинам или персонажам. Здесь все располагает к шутке и веселью. Вот Пикассо — наш общий мучитель. Кто-то любит и поклоняется, кто-то завидует, а кто-то ненавидит. Можно по-разному к нему относиться, но он очень крутой субъект искусства — на нем сошлась история искусства XX века. И так получилось, что все его достают и вспоминают.

Мне понравилась фотография, по которой я нарисовал портрет. В детстве у меня была игра — дартс с мишенью и присосками, но они были такие поганые, что вообще не присасывались. Глаза Пикассо устремлены вверх, и мне показалось, что надо ему подобную присоску сделать — чтобы он на нее смотрел и говорил: „Ну вы меня задолбали уже все“. То есть некая озабоченность Пикассо. Вообще тут масса смыслов. Пикассо на меня обиделся, наверное, хотя ему все уже по барабану.

Я всегда использую какие-то предметы, артефакты. Например, у меня есть большая коллекция китчевых советских скульптур. Многие были совсем убитые, я их восстановил. Решил их переосмыслить и заставил жить своей жизнью. Теперь они имеют другие коннотации.

Вот две барышни всем своим видом будто говорят: „Так у нас не получится“. А другая: „Я так и знала“. Тут текст странный, но я как художник могу позволить его подселить. Далее история сложнее — оммаж в сторону Третьяковки, работа Васнецова „Аленушка“. Помните такую картину? Она у меня тоже из детства — плохая копия висела в чулане и пугала меня. Я знал, что там утонул Иванушка, поэтому мне было не очень приятно на нее смотреть. Я это запомнил, и теперь Аленушка — это не Аленушка, а филолог — она читает книгу. А Иванушка стал дворовым мальчиком, братаном.

Не я ищу предметы — это они находят меня и провоцируют на создание. Кто такой художник? Это человек, который при помощи красок и прочего должен создать образ. В мире уже много образов, но стоит дополнять еще. Из всего можно делать искусство — неважно, будет ли оно терапией или каким-то смысловым. Поэтому рекомендую: для дома, для семьи — терапия».