Пёстрая Казань: куда уходят корни городской полихромии?

«Казань — это купеческая дочка, которая норовит надеть всё самое яркое», — говорит моя знакомая, разглядывая столпотворение разнопородных зданий в центре города. «В Татарстане главная концепция — чтобы твой забор был зеленее», — вторит ей и другая, поясняя специфику нашего менталитета.

Мы и в самом деле любим, чтобы у нас было лучше, чем у прочих. И если уж у соседа появился, скажем, слон, то у нас по участку должен выхаживать не простой слон, а как минимум нанотехнологичный, со специальной обработкой хобота термопластиками и ушами-покрывалами. И желательно, чтобы окрас у него был ярким и заметным.

Является ли это стремление к заметности, яркости, блеску и переливам чем-то сугубо провинциальным, едва ли не деревенским, как в том пытаются меня убедить «поуехавшие» в Москву и Питер? Не комплекс ли это заброшенного ребёнка, что пытается компенсировать трескучей упаковкой подарков недостаток внимания?
Ни фига подобного.

Просматривая на «Арзамасе» лекцию искусствоведа Ольги Улемновой о казанском авангарде 1920-х, я узнал, что после революции в глаза всем приезжим бросалась в первую очередь цветастость Казани. Это легко можно увидеть в картинах художников того времени Баки Урманче и Фаика Тагирова.

Столь броское и, чего уж там, порой непредсказуемое сочетание ярких цветов не встречалось более нигде в России, а на волне послаблений национальным республикам прорвалось, проявилось, выцветилось на фоне повального увлечения авангардом. У явления этого, оказывается, есть и научное наименование — «полихромия».

Можно копнуть глубже. В небольшой работе Карла Фукса «Казанские татары в статистическом и этнографическом отношении» слова с корнем «ярко-» встречаются шесть раз, с корнем «пестр-» — десять!

Было ли это последствием влияния ислама, который негласным запретом на изображения живых существ поднял искусство каллиграфии, орнамента и сочетания цветов на запредельный для других культур уровень? Или же прорывались отголоски древних верований народов, пришедших на эту землю когда-то, да так и не забывших былой яркости и пестроты своей прародины?

Так или иначе, казанский менталитет, ругаемый то за излишнюю суетность, то, напротив, за осторожность ко всему новому, сумел до нынешних времён пронести это запредельное порой многоцветье, щедро раздающее свежие оттенки налево и направо, приложив её и к архитектуре, и к одежде, и даже к поведению.

Так что в следующий раз, собираясь в гости к татарским родственникам, я обязательно надену ту самую ярко-розовую рубашку, что давно отвисает в шкафу. И, конечно же, золотую цепочку на шею — «полихромия», знаете ли, обязывает!

Фото: prodazakartin.ru, tatar-congress.org, all-pix.com, art16.ru