Антрополог Станислав Дробышевский: «Хотелось бы побольше „хоббитов“»

Если случится глобальное потепление, выжившая часть человечества станет выше, стройнее и смуглее, у этих людей увеличатся губы, начнут виться волосы, а нос станет более плоским. Если Землю покроет очередной ледник, мы пойдём другим путём: эволюционируем в приземистых, густо покрытых волосами существ с внушительным слоем подкожного жира. На лекции «Прекрасное далёко. Биологическое будущее человека», которая проходила в «Смене» 30 января, кандидат биологических наук, доцент кафедры антропологии биофака МГУ и научный редактор портала «Антропогенез.ру» Станислав Дробышевский рассуждал о возможных эволюционных сценариях вида Homo sapiens. Журналист «Инде» Лена Чеснокова выяснила у учёного, зачем он отнял у своих детей планшеты и как холодильники повлияли на здоровье человечества.

Про еду

Антропологи доказали, что у тех предков человека, которые имели постоянный доступ к мясной пище, мозг развивался быстрее и качественнее, чем у травоядных. Если сегодня взять двух студентов — мясоеда и вегетарианца — и допустить, что они одинаково способные и старательные, будет ли вегетарианец учиться хуже?

— Если абсолютно все другие показатели совпадают, то да. Другое дело, что на успеваемость влияет куча факторов, и в реальной жизни невозможно найти двух абсолютно одинаковых студентов. Ещё надо понимать, что мясная пища определяла развитие мозга на этапе его эволюционного формирования, а мы с вами говорим об особях с уже «готовым» мозгом. На самом деле предки человека были всеядны, и сегодня это даёт нам возможность быть и вегетарианцем, и хищником, и обладателем промежуточных пристрастий, прекрасно себя чувствуя при любом рационе. Но если взять две группы людей и заставить первую питаться только крупами и овощами, а второй разрешить есть всё подряд, включая мясо, через какое-то время популяция вегетарианцев будет проигрывать мясоедам по весу и росту и выигрывать по детской смертности и болезням.

Учёные проводили такие исследования?

— Нам известны группы людей, которые вынужденно не питаются мясом, — например некоторые касты в Индии. Низшие не едят мяса, потому что им его не дают, и у них дистрофия, высокая детская смертность, низкая продолжительность жизни и вот это всё. А представители высших каст — вегетарианцы идейные, плюс они в целом живут гораздо качественнее, поэтому у них всё в порядке. В общем, в благоприятных условиях быть вегетарианцем можно. Это называется «беситься с жиру». Можно подобрать индивидуальную растительную диету, которая будет поддерживать уровень белка в организме. Но обеспечивать качественной немясной пищей большие группы людей трудно и дорого.

Главные аргументы вегетарианцев — фасоль, бобы и чечевица. Но предки хомо cапиенс ещё не освоили земледелие. Получается, влияние растительных белков на мозг и тело не проверено эволюцией?

— В целом — да. Но какие-то дикие бобы у предков, наверное, были, хоть и не в промышленных масштабах. Бобы, кстати, содержат не только белок, и ещё неизвестно, к чему может привести такая диета, если продлить её на тысячу лет и расширить на большую популяцию. Наверное, у людей должны будут увеличиться челюсти, потому что жевать растения труднее. А если люди будут их как-то хитро готовить — вообще-то бобы трудно и долго варятся, — на приготовление пищи нужно будет много энергии, что не очень хорошо для экологии планеты. В этом случае идейный смысл вегетарианства пропадает.

Что об эволюционном будущем человечества говорят наши сегодняшние пищевые привычки? Мы изменимся, если ещё две тысячи лет будем есть фастфуд?

— Думаю, если мы будем есть только фастфуд, то вымрем. Но если просто продолжим умеренно его потреблять, сильно ничего не поменяется. Во-первых, человечество не ограничивается жителями мегаполисов, которые питаются фастфудом (да и не все жители мегаполиса им питаются — я, например, вообще такое не ем). Огромный процент населения планеты голодают и бегают по полям и лесам. Думаю, бушмены и пигмеи никогда не слышали слово «фастфуд». Во-вторых, две тысячи лет — не такой большой срок для эволюции. Вот если растянуть эксперимент на два миллиона лет, случиться может всё что угодно. Но предсказывать на такое время — дело неблагодарное. Я как-то вычитал у Маркова (Александр Марков — биолог, палеонтолог, популяризатор науки. — Прим. авт.), что есть два беспроигрышных варианта предсказания: в ближайшей перспективе всё будет примерно так же, как сейчас, а в дальней перспективе всё будет совершенно иначе. Вопрос в том, как это — «совершенно иначе».

За последнюю сотню лет люди стали лучше питаться, медицина продвинулась. К каким эволюционным изменениям это может привести?

— Добавьте к этим факторам появление холодильников — из еды исчезла тухлятина, что тоже положительно сказалось на нашем здоровье. Последние 150 лет развивалась акселерация — люди стали выше, тяжелее, в развитых странах остро встала проблема ожирения. Правда, сейчас рост замедлился. С эволюционной точки зрения, наш вид наконец-то достиг рая: тепло, не надо бегать от хищников, еды полно, она всегда разная. Трудно сказать, сколько будет продолжаться этот «золотой век». И нужно помнить, что, несмотря на акселерацию, глобальная тенденция развития вида в последние два миллиона лет — грацилизация. Скелет становится более хрупким, уменьшаются челюсти и зубы. Австралопитеки жевали сырые зёрна, и особь с неразвитой челюстью умирала с голоду, не успев передать гены дальше; сейчас генофонд размывается мелкозубыми персонажами, которые отлично выживают на йогуртах, пюре и кашах. Кстати, привет сторонникам палеодиеты: если современный человек будет питаться так же, как его предки в каменном веке, он, скорее всего, просто не выживет.

Благоприятные условия жизни ведут к распылению признаков: выживают и большие, и маленькие, и больные, и атлетичные. Вопрос в том, какие ограничения поставит нам будущее: если среда резко поменяется, адаптивной станет та часть людей, которая будет адекватна новому миру.

Про расоведение и расизм

В выступлениях и статьях вы часто говорите, что в западных странах запрещено расоведение. Как так вышло, что российские учёные до сих пор делают расоведческие исследования?

— Нам повезло. Со времён оформления антропологии как науки наши учёные позиционировали себя как последовательные борцы с расизмом. Во всех советских учебниках была обязательная глава «Ложность расистских взглядов». Во многих западных странах такого противопоставления не было. Более того, расоведческие исследования там часто были заведомо расистскими — вспомните ту же гитлеровскую Германию. При этом адекватные учёные в стране тоже были, но во время Второй мировой они тихо прятались по углам. В 1940–1950-е в Германии работали Карл Эйкштедт и Ильзе Швидецки — они застали время, когда слово «раса» стало запретным, поэтому приходилось писать исследования полулегально, в стол. Но самое страшное, что у них не было учеников, и крепкая немецкая расоведческая школа вымерла. Примерно по тем же причинам во Франции выродилась антропология. Англичане и американцы предполагали, что победят расизм, если докажут, что рас не существует. Научно доказать отсутствие рас, естественно, нельзя, но если стоит такая идеологическая задача — можно всё. Ирония в том, что запрет на расоведение в итоге спровоцировал рост расизма. Исчезли специалисты, которые могут адекватно объяснить, почему расы на самом деле равны, и это тут же сказалось на обществе.

Какие ещё побочные эффекты есть у запрета на исследования рас?

— Поскольку расы существуют в объективной реальности, западным учёным всё же приходится ими заниматься. Обычно эта миссия ложится на плечи генетиков, у которых нет расоведческой научной базы. В своих исследованиях они выдают откровенно расистские пассажи и сами этого не осознают. Например, пишут: «славянская раса» (ну, слово «раса» использовать нельзя, поэтому они употребляют эвфемизмы типа «этно-территориальная группа»). Или пытаются изучить генетику финно-угров и противопоставить её генетике славян. Но славяне и финно-угры — это языковые группы, а смешивать биологическое и этническое — классический приём немецкого нацизма.

Недавно американские генетики делали масштабное дорогостоящее исследование: хотели выяснить, как в генах кодируется форма лица. Это очень перспективный вопрос — если всё пойдёт хорошо, со временем мы сможем научиться, например, по ДНК преступника составить его фотопортрет. Но генетики взяли выборку «жители больших американских городов», смешали все данные и попытались вывести «среднее» лицо. Разумеется, в больших американских городах живут представители всех возможных рас, и результаты получились размытыми. Даже внутри одной расы одни и те же внешние признаки могут наследоваться разными генами. Если бы негры, белые, монголоиды, австралоиды исследовались отдельно, корреляция была бы очевидна, а так люди просто зря потратили время и деньги.

Где, кроме России, занимаются расоведением?

— Всех толковых расоведов в мире можно по пальцам пересчитать. В России работают человека три, но даже три — это больше, чем у остальных. Хорошие расоведы есть в Японии. Ещё есть один американец — Михаил Петрушевский, живёт на Гавайях. Видимо, пользуясь тем, что Гавайи далеко от остальной Америки, он прекрасно себя чувствует и пачками выдаёт шикарные классические расоведческие статьи по Тихоокеанскому региону. Кстати, в Америке в последнее время всё-таки наметился сдвиг. Учёным трудно отрицать, что представители разных рас отличаются друг от друга по генетике и биохимии, а оба этих параметра имеют медицинское значение. Можно делать разные лекарства для чернокожих, белых и монголоидов, и они будут эффективнее универсальных медикаментов. В перспективе это сулит гигантскую прибыль, поэтому запрет на расоведение потихоньку смягчается.

Чем ещё занимаются современные расоведы?

— Начнём с того, что большая часть населения планеты пока просто не исследована. Хорошо изучены народы бывшего СССР — это наследие советских экспедиций. Есть добротные старые исследования по жителям Европы. Южная Америка для расоведов — огромное белое пятно. Северная Америка — тоже (в 1930-е годы там работал антрополог Алеш Грдличка, но его данные устарели). Центральная Америка — никаких исследований. Не охвачены жители Полинезии, фрагментарны данные по Китаю, Индия с огромным расовым разнообразием почти не исследована. Про Африку — три с половиной работы, и те устарели. Австралия — данных очень мало. Индонезия — невероятно интересный регион, но и он почти не изучен. В прошлом году две российские студентки съездили на остров Сулавеси и измерили там две популяции — фактически это единственное нормальное расоведческое исследование Индонезии за последние 100 лет.

Полученные данные — если они у нас появятся — нужно будет постоянно актуализировать. Есть пример саамов: впервые их описали в 1920-е, а во второй раз — несколько лет назад, и за это время они сильно поменялись. Ещё момент: все классические расоведы прошлого по понятным причинам не исследовали генетику. В идеале, нужно создавать исследовательские группы, состоящие из антропологов и генетиков. В России есть очень крутой тандем: мать и сын Балановские. Она — антрополог, он — генетик, недавно выпустили книжку про генофонд Европы. Но это чуть ли не единственный случай в природе.

Когда мы наконец поймём, как выглядят все жители планеты, можно будет переходить к более глобальной задаче — изучению истории рас. Зная историю, мы можем предположить, как они будут развиваться дальше. Ещё есть прикладные исследования. Люди с разной биохимией и генетикой болеют по-разному. Зная эти особенности, мы сможем, например, предотвращать типичные заболевания мигрантов, переезжающих из тепла в холод.

Про «недостающие звенья»

Каких археологических находок сегодня не хватает палеоантропологам, чтобы полностью восстановить эволюционную цепь?

— Тут такое дело: чем больше находок, тем больше белых пятен. Если у нас два звена, между ними образуется один пробел, если звена три — пробела уже два, и так далее. Вероятность того, что когда-нибудь мы найдём все скелеты всех видов людей, когда-либо живших на Земле, нулевая. Нам достаются крохи от большой истории, и те с переломами и дырами. Если глобально смотреть на человеческую эволюцию, сегодня есть три главных пустых промежутка. Первый — переход от человекообразных обезьян к австралопитекам, то есть интервал между пятнадцатью и семью миллионами лет назад. Жутко интересный этап эволюции — именно тогда возникало прямохождение. Находки есть, но их мало: челюсть накалипитека с тремя зубами, кости из Танзании. Хочется целый скелет, а в идеале — три: самца, самки и детёныша.

Второй интересный интервал: переход от рода «Австралопитеки» к роду «Хомо». Самому младшему известному нам австралопитеку три миллиона лет, а самому старшему хомо — два с небольшим миллиона. Что там между ними — мы можем только предполагать. В 2015 году археологи раскопали челюсть в Леди-Герару, возраст — 2,8 миллиона лет, но это всё же не целый скелет. Сейчас антропологи ждут, когда будут описаны три скелета, относящиеся к этому временному промежутку, — их не так давно нашли в Кении, но исследование пока не кончилось и данные не опубликованы.

Третий пробел — очень важная «дыра» между 100 и 40 тысячами лет назад, период становления человека разумного. Тут с находками всё гораздо лучше, но, как обычно, хочется, чтобы их было ещё больше. Есть и более мелкие интриги: найти «денисовца», который известен по трём зубам, фаланге и генам. Ещё хотелось бы побольше «хоббитов» — у нас есть один скелет, челюсть и тазовые кости, но этого недостаточно, чтобы разобраться, патология это или отдельный самостоятельный вид.

Антропологи страдают от профессиональной ревности? Есть желание непременно самому найти древнего человека?

— «Чем древнее, тем круче» — это забавный стереотип. Учёные так не рассуждают. Кроманьонца изучать так же здорово, как австралопитека. А может, даже интереснее — мы будем вечно спорить, какой вид австралопитека был предком современных людей, а с кроманьонцем всё понятно: расшифровал ДНК и обнаружил, что раскопал своего пращура. Вообще в России очень древних людей можно найти в лучшем случае на Кавказе или на Тамани. За настоящей древностью надо ехать в Африку, но я не очень хочу рыться на пыльной жаре, мне и здесь по уши хватает приключений. Ну, найду я какую-нибудь челюсть, так ведь она в любом случае будет не моя личная. А потом, современные технологии позволяют делать цифровые копии костей и выкладывать их в интернет. Можно купить муляж или даже распечатать кости на 3D-принтере и самостоятельно их обмерять и исследовать.

Про мозг

В одной из статей вы дали эволюционный прогноз: со временем коллективное знание людей будет увеличиваться, а мозг конкретного человека — уменьшаться. Если темпы компьютеризации и технического прогресса сохранятся, когда человечеству грозит глобальное отупение?

— Прогнозы хороши для популярного изложения, но для науки они почти не имеют ценности. Хотя, конечно, мы можем попытаться предугадать будущее, опираясь на знания о прошлом. Если мы построим кривую изменения размера мозга за последние семь миллионов лет, это будет график быстрого неуклонного роста. Если взять кривую за последние 20 миллионов лет и включить туда наших самых дальних предков, рост замедлится. А если мы построим график по данным последних 25 тысяч лет, обнаружим, что наши мозги уменьшаются гораздо стремительнее, чем росли последние два миллиона лет. Такими темпами можно скоро уйти в минус. Но возможны разные варианты. Допустим, ресурсы планеты истощатся, и снова начнётся естественный отбор. Тогда глупые и слабые вымрут. Хотя ничто не мешает человеку снова одичать и начать скакать по ветвям. А вот если человечество придумает технологии, которые смогут поддерживать сами себя и обеспечивать его всем необходимым, нервная система со временем редуцируется. Пример — паразитические черви, купающиеся в еде. Единственная их развитая система — половая.

Есть классический эксперимент с крысами и кнопкой стимуляции удовольствия. Животные нажимали на неё, пока не дохли. Глядя на современных детишек с планшетами, понимаешь, что это вполне реальный сценарий развития. У своих детей я планшеты уже отнял, но авторитарно решить вопрос в масштабах человечества невозможно. Хорошая новость в том, что не все люди компьютеризированы. Так что, когда «развитая» часть мира деградирует и вымрет, папуасы и бушмены останутся и заново изобретут цивилизацию. А вообще, нужно помнить, что все виды со временем погибают. После потрясений — комет, метеоритов, экологических катастроф — остаётся самая убогая и универсальная форма жизни. Из всех млекопитающих времён динозавров выжили непритязательные крысоподобные твари, примитивнее утконоса, и они стали предками всех остальных животных. Человек специализирован, потому что у него есть чрезвычайно сложный мозг, а любая специализация рано или поздно ведёт в тупик. Можно только надеяться, что «золотой век» будет длиться как можно дольше.

Фото: Александр Левин