Кинокритик Антон Долин: «Российское кино не должно соперничать с „Аватаром“ и выставлять себя на посмешище»

В рамках книжного фестиваля в центре современной культуры «Смена» состоялись лекции из цикла «Теории современности» — образовательного проекта «Инде» и «Смены». Мы поговорили с одним из спикеров — кинокритиком Антоном Долиным о том, кому нужна кинокритика, каким стало кино в 2010-х и что происходит с российским кинематографом.

Какую функцию выполняет кинокритика сегодня, если зритель ориентируется на рейтинги «Кинопоиска», а жюри фестивалей зачастую принимают решения, диаметрально противоположные мнению критиков?

Критики и жюри реагируют на разные вещи, поэтому результаты фестивалей редко совпадают с мнением критиков. Жюри набирается из людей, делающих кино, это взгляд людей, находящихся внутри кинопроцесса. Он ограниченный. Чаще всего режиссёры, сценаристы, актёры, заседающие в жюри, не обладают знаниями о трендах, течениях и моде в кино. Они часто зацикливаются на одной стороне фильма — операторской работе или игре актёра — и не задумываются о том, привносит ли этот фильм что-то новое в киноязык. Критики не делают кино, они его смотрят, поэтому наш взгляд — извне. Наш взгляд тоже ограниченный, потому что мы не способны оценить техническое совершенство фильма.

Можно бесконечно спорить о том, кому нужна кинокритика. Думаю, кинокритика — это сервис для думающих людей, который помогает осмыслить просмотренное. Зрители, которые пользуются кино только для развлечения на вечер, к этому сервису не прибегают. Им действительно достаточно рейтингов и яркой рекламы. Кроме того, кинокритика банально помогает ориентироваться. Эту функцию выполняет даже критика низкого уровня. Рейтинг есть и у многомиллионного блокбастера, и у видео, снятого тремя людьми для ещё пяти. Критик помогает выбрать, что из массы существующего кино стоит вашего внимания. В этом смысле мы являемся гидами. Но читатель вполне может не слушать нас. Точно так же с путешествиями: кто-то едет организованно с путеводителем, кто-то справляется один. Моя медиаизвестность помогает только в одном — меня больше читают.

Ваша работа в «Афише» сильнее соответствует функции гида?

Конечно, «Афиша» — это ресурс, который в основе своей говорит о том, как провести время в городе. А кино — один из вариантов досуга. С другой стороны, «Афиша» кокетничает, говоря о себе как о журнале о развлечениях в городе. Она занимается осмыслением культуры и искусства. Но, если написать об этом прямо под заголовком, тебя будут меньше читать. Поэтому приходится прятать рефлексию под понятными сервисными жанрами. Я говорю о стратегии издания. Для меня функция осмысления и функция сервиса («что посмотреть вечером?») неразделимы, и, мне кажется, совмещать их можно без особенного труда. Качество зависит только от планки, которую ты себе ставишь. «Афиша» мне такой планки не ставит, а просто говорит, что нужно бы написать обзор какого-то фильма. А напишу я его с цитатами из Делёза и Витгенштейна или нет — это мой выбор.

В одном интервью вы назвали себя «кинокритиком широкого профиля». Что это значит?

Это значит, что я не критик-синефил, который глубоко погружён в контекст какого-то конкретного кинематографа или жанра. Мне интересно любое кино, хотя нравится, конечно, не всё. Но я не вижу противоречия в том, чтобы с утра посмотреть мультфильм Pixar’а, днём — греческий арт-фильм, а вечером — экспериментальный видеоарт. И заранее не известно, что из этого растрогает и заинтересует меня больше. Я стараюсь говорить обо всём, что показывается в России, хотя делаю свою выборку исходя из того, что кажется важным именно мне.

Насколько личный вкус влияет на мнение кинокритика?

Если под статьёй моя подпись, то это моё мнение, которое я не выдаю за истину в последней инстанции. Я стараюсь в текстах делать так, чтобы люди, для которых этот фильм делался (я могу не входить в их число), узнали о нём. Если мне не нравится фильм «Черепашки-ниндзя-2», я попытаюсь написать о нём так, чтобы моим единомышленникам было понятно, что фильм не для них, а любители подобного кино, наоборот, получили представление о нём. Разумеется, внутри каждого жанра бывают фильмы, не удавшиеся в этом жанре. И я должен встать на позицию аудитории данного жанра и объяснить, получился ли фильм. Это моя задача, которую не всегда удаётся выполнить. Личный вкус я ни от кого не скрываю и стараюсь заранее обозначить в тексте, что тот или иной режиссёр является моим любимым, чтобы читатель знал о моей пристрастности. Таких любимцев немного, и, учитывая, что в среднем в разных формах я обозреваю пять фильмов в неделю, о большей части я пишу беспристрастно.

Кинокритика претендует на объективность?

Я не думаю, что каждый критик считает себя правым. Каждый составляет свою повестку. В сущности это про то, что кому нравится. Если Маша Кувшинова говорит, что «Кинотавр» ей интереснее Канн, это не значит, что фильмы из Сочи лучше фильмов из Канн. Просто её российский кинопроцесс интересует больше. А Боря Нелепо априори далёк от мейнстрима. Это, опять же, не значит, что для него всё массовое кино неликвидно, а ценно только кино, снятое для посвящённой группы синефилов. В этом случае Нелепо сам — один из этих синефилов, это его поле интересов. Об этом он и говорит.

Можно ли уже говорить об особенностях кино 2010-х?

Десятилетие развивается, и уже скоро будут итоги. Можно начинать эти разговоры. Мне кажется, кинематограф преодолевает ту тягу к реалистичности, которая была характерна для 2000-х. Сегодня кино снова испытывает нужду в более экстремальных способах выражения себя, поэтому оно идёт в сторону метафизики и гротеска. Мир радикализируется и бросает вызовы. Чудовищные теракты в Париже, Брюсселе, Орландо сами по себе гротескны в том смысле, что превосходят наше представление о допустимом, реальном и возможном. Если раньше для соответствия реальности нужно было усмирять стилистические и эстетические игры, которым был подвержен кинематограф постмодернизма 1980−1990-х, то сегодняшний кинематограф может выиграть гонку с реальностью только своей фантазией. Это заметно по фильмам последнего «Кинотавра» и Каннского кинофестиваля. Но это промежуточный итог.

Российский кинематограф развивается в этом же русле?

Да, но я не уверен, что российский кинематограф способен это увидеть и отрефлексировать. Фильмы «Ученик» Кирилла Серебренникова и «Зоология» Ивана Твердовского, безусловно, говорят об этом. «Ученик» реальнее, чем сама реальность, это гротескный сгусток проблем, внутри которых мы живём. «Зоология» реалистичным способом рассказывает о женщине, у которой вырос хвост. От контраста метода съёмки и содержания сюрреалистичность замысла становится ещё более яркой. Но главный приз «Кинотавра» получил фильм «Хороший мальчик», который, напротив, тяготеет к сглаживанию острых углов и рассчитан на потенциальную широкую аудиторию. Говорю «потенциальная», так как не верю, что люди будут его смотреть. Это не критика в адрес фильма, но такое кино может существовать только внутри страны и никак не отражает глобальные мировые процессы.

Выполняют ли кинофестивали задачу отражения процессов, происходящих в кино?

Решение фестиваля — это мнение жюри, состоящего из отдельных людей. В этом году жюри «Кинотавра» возглавлял режиссёр-синефил Николай Лебедев, который, тем не менее, снял самый коммерчески успешный российский фильм года «Экипаж». Этот выбор говорит, что фестивалю важен финансовый успех российских картин. Для другого это может быть не важным. Я затрудняюсь ответить, кто прав. Я сужу фильмы в рамках экспертного совета «Фонда кино», и многие мои коллеги ставят высокие оценки фильмам, которые, по их мнению, могут быть успешными в прокате. Я стараюсь выделять потенциально талантливые работы. Мы можем спорить друг с другом, но факт в том, что для результата нужны голоса всех.

Много талантливых работ среди этих сценариев?

Талантливых работ всегда и везде мало. 50 процентов — всегда шлак, 30 — средние качественные фильмы, 10 — хорошее кино и 10 — выдающееся. И это нормально, для добычи золота нужно намыть много пустой породы.

Какой этап сейчас переживает русское кино?

Российское кино на том этапе, когда оно должно забыть о блокбастерах или, по крайней мере, о тех, которые снимаются за государственные деньги. Потому что государство даёт большие деньги фильмам, выполняющим идеологические задачи. Соответственно, сейчас нужно серьёзно думать о возврате потраченных денег. За последние пять лет стало очень мало авторского кино, и я надеюсь, что кино снова повернёт в его сторону, получит новый импульс для смелых и нестандартных ходов. Создатели будут думать о том, как воплотить талантливые идеи, а не о маркетинге. Кино можно снять бесплатно, просто нужно воспринимать это как данность. Тогда многие ворота, которые кажутся сейчас закрытыми, откроются.

С чем вы связываете желание российских режиссёров снять блокбастер «как в Голливуде»?

Это советское наследие. В СССР был великий кинематограф, и у нас ошибочно думали, что он конкурирует с Голливудом на равных. Это соперничество выигрывал СССР только потому, что здесь был закрыт прокат западной продукции. Как только появилась честная конкуренция, стало ясно, что мы проигрываем, не от того, что мы хуже: Голливуд снимает всемирное кино и его смотрят все, мы снимаем кино о нас и для нас, точно так же, как это делают французы, румыны, немцы. Поэтому замашки должны соответствовать. Никто не пытается снять датский блокбастер, который серьёзно конкурировал бы с «Властелином колец» или даже с «Черепашками-ниндзя». А в России серьёзно пытаются делать фильмы о супергероях. Фильм «Чёрная молния» делали талантливые люди, но они провалились, потому что в конкурентах был «Аватар». Не нужно соперничать с «Аватаром» и выставлять себя на посмешище. Или конкурируйте, но не ждите сенсационных результатов. Лучше сразу обозначить, что это авторский эксперимент, а не тяжёлый подступ индустриального кино.

В чём причина того, что российское кино, за исключением единичных авторов, остаётся вне внимания европейских фестивалей?

Причина простая и грустная. Кинематограф внутри себя должен расставить приоритеты. Приоритеты российского кино и его спонсоров со стороны Минкульта — это коммерческое и идеологически выверенное кино. Весь мир знает и любит Россию благодаря авторскому кино. Если вы хотите, чтобы вас любили и ценили в мире, сами научитесь дорожить тем, в чём вы сильны. Когда фильм «Русский ковчег» Александра Сокурова собирает, условно, 600 тысяч долларов в одном кинотеатре в Москве и шесть миллионов долларов в США, это повод задуматься, как мы показываем кино. Фильм Сокурова однозначно должен собирать в России больше, чем в Европе и США. Иначе просто стыдно. Как только мы поставим в приоритет авторское кино, в котором Россия была сильна абсолютно всегда, из сумрака начнут выходить талантливые люди. И если правильная государственная политика позволит им реализовывать свои идеи, то их будут смотреть во всём мире, заставляя нас гордиться этим.

Но согласитесь, что европейские фестивали ждут от российского режиссёра фильма «под Тарковского», а не чего-то жёстко реалистичного, «как у Бруно Дюмона»?

Мы должны переломить этот стереотип. Для этого нужно просто много снимать. Количество всегда переходит в качество. На самом деле Андрею Звягинцеву удалось переломить эту ситуацию. Мы можем сказать, что «Возвращение» наследует традиции Тарковского, но сказать это по поводу «Елены» или «Левиафана» категорически нельзя. Это социальные драмы о современности. Фильмы, которые хоть как-то бы подходили под это определение, Тарковский никогда не снимал и не пытался. Тарковский занимался поэтическим кино, выражавшим его внутреннее представление о мире и о себе. Звягинцев говорит о внешнем через внутреннее. Он, как и Сокуров, поэт не лирический, а эпический. Фильм Серебренникова «Ученик», участвовавший в Каннах, получил прекрасную прессу. А этот фильм не имеет совсем ничего общего с метафизической традицией Тарковского.

При этом в России есть признанные классики вроде Алексея Балабанова, которые совсем не известны за рубежом?

Балабанов ещё будет открыт. То, что его не брали на фестивали международные отборщики, к сожалению, прямо связано с его взглядами, которые он высказывал и в своих фильмах. Реальность такова, что фильм, в котором есть фраза «Бей жидов!», не может попасть на Каннский фестиваль. Это неприлично и не прощается никому. Но это был осознанный выбор Балабанова, ему хотелось выражать неполиткорректные идеи в фильмах прямо. Гении имеют на это право, а Балабанов, безусловно, гений. Но нужно быть готовым к последствиям.

Что значит быть радикальным режиссёром в нынешней политкорректной реальности?

Мы живём в мультикультурном мире. Ярчайшим свидетельством этого являются фестивали. Здесь беженцы в кинотеатре могут смотреть фильм о беженцах. И сам процесс просмотра в тёмном зале свидетельствует о том, что все должны иметь равные права. Это то, чего нарушать нельзя. Считайте, что мы живём в мире необъявленной войны. Во времена Нюрнбергского процесса невозможен фильм о подлости еврейской нации, точно так же, как и в нацистской Германии не могло быть фильма о благородном еврее. Это не вопрос политкорректности. Это невозможно, потому что невозможно. Оставим оценки. Сегодня идёт война, и западный мир представляет собой широкий фронт отстаивания того, что называется западными ценностями. Поэтому единственная недопустимая вещь — это ксенофобия. Любые попытки выразить её будут немедленно маргинализированы. Все остальное можно.

Какие перспективы у национального кино?

Национальное кино вполне может существовать. Якутия это доказывает. Но нужно соизмерять амбиции с возможностями, и тогда всё получится. В Якутии работает простой расчёт. Есть какое-то количество кинотеатров, готовых показывать кино на якутском языке. По их количеству можно вычислить примерное число зрителей. Затем просчитываются возможные сборы, а из этого легко определить максимальный бюджет фильма, при котором он не будет убыточным. Такое кино осядет внутри региона, но, уверяю вас, как только вы снимете что-то гениальное, вас заметят. Мир полон фестивальных отборщиков, которые, как хищные акулы, бродят в поисках чего-то нового. А критериев нового всего два: оригинальность и талант. Казалось бы — просто, но этого сложно достичь. Я видел превосходные якутские хорроры, которые были сняты в духе японских фильмов ужасов, но на местном материале. Такую кальку, даже если она приходит из неожиданного региона, фестивали не возьмут. Если они смогут придумать якутский хоррор, которого нигде больше нет, то их заметят.

Фото: Даша Самойлова