Кураторы выставки про НИИ «Прометей»: «Хочется, чтобы всероссийский центр медиаискусства был в Казани»

В начале 2018 года в Казани пройдет выставка, посвященная наследию казанских пионеров медиаарта из НИИ «Прометей» и его руководителю Булату Галееву. Этот проект станет продолжением совместной программы Республики Татарстан и Третьяковской галереи. Курировать выставку будут заведующий отделом новейших течений Третьяковской галереи Кирилл Светляков и руководитель сектора мультимедийных программ ГЦСИ Наталья Фукс. «Инде» поговорил с ними о том, что интересует российских и зарубежных искусствоведов в наследии Галеева и какие объекты «Прометея» планируют реконструировать к выставке.

В какой-то момент, без конкретного формального повода, «Прометей» и Галеев стали активно обсуждаться: в Казани реанимировали «Кристалл», потом прошла выставка в Москве («Прометей. Демоверсия: Эксперимент обещает стать искусством», организованная Department of Research Arts в поп-ап-галерее «НИИ х Alpbau». — Прим. «Инде»). С чем связан этот внезапный всплеск интереса?

Кирилл Светляков: Мне кажется, что в культурном сознании информация о Галееве откладывалась постепенно. С тех пор как Джеуза (Антонио Джеуза — искусствовед, специалист по видеоарту. — Прим. «Инде») делал первые публикации в своей энциклопедии («История российского видеоарта», 2007. — Прим. «Инде») и пытался вписывать Галеева в контекст современного искусства, прошло уже много времени. Но проблема Галеева была в том, что российская культура долгое время не считывала его как художника: искусствоведы им не интересовались, он не был вписан в поле искусства. Вторая причина, по которой история «Прометея» прорвалась именно сейчас, в том, что и художники, и кураторы ищут ресурс, который еще не возделан, пытаются нащупать новые идеи, а «Прометей» и его архив определенно дают корпус идей для современной культуры. Галеев — один из немногих деятелей, в которых сошлись наука, искусство, производство, музыка. Такие междисциплинарные фигуры сейчас иногда даже более интересны, чем художники.

Наталья Фукс: На мой взгляд, возросший интерес к работам Галеева связан прежде всего с невозможностью существования нового поколения медиахудожников вне исторического контекста. Потому что с этим связано как профессиональное развитие отдельных авторов, так и развитие художественной среды. Медиаискусство в России долгое время воспринималось как нечто пришедшее к нам из-за рубежа, вместе с прорывом границ в начале 1990-х, но изучение наследия Галеева позволяет понять, что в нашей стране сильная школа экспериментального технологического искусства на стыке науки и инженерного творчества существовала еще в 1960-х.

Знают ли о «Прометее» за рубежом?

Светляков: О НИИ знают, потому что в конце 1990-х Галеев стал единственным российским художником, упомянутым в «Энциклопедии новых медиа» Майкла Раша. В США его знали по публикациям в американском журнале «Леонардо». К тому же Галеев еще до появления социальных сетей смог установить сеть контактов с художниками и учеными по всему миру — о том, что он делал, было известно. Современные художники, работающие с саунд-артом и пространственным звуком, ищут для себя точки опоры и вдохновение в архиве Галеева. Да, «Прометей» работал со светом и звуком преимущественно до появления компьютеров, но новые технологии дают возможность создавать новые версии, новые редакции галеевских работ, поэтому его наследие будет переосмысляться. Как, впрочем, и наследие русского авангарда. Почему в СССР в 1960-е был всплеск нонконформистского искусства? Не только потому что была оттепель и авангард разрешили — просто культура оказалась готова к реализации ряда проектов. А в 2000-х и 2010-х, вместе с новыми технологическими рывками, искусство 1960−1980-х переосмысляется. Получается, что культура догоняет и адаптирует его.

Есть ли у Галеева «двойники» в истории зарубежного искусства или это исключительно местный феномен, который сложно с чем-то сравнить?

Фукс: Двойников, пожалуй, не было — в силу уникальности исторического момента. Сложно представить себе второй СССР 1960-х. Галеев существовал в совершенно особенном мире, при этом не теряя связи с реальностью. Об этом мы с Кириллом и будем рассказывать своей выставкой.

Чем лично вам интересна работа с наследием Галеева?

Светляков: Я делал выставку «Оттепель», которая только что закончилась в Третьяковской галерее, и там меня интересовала субкультура советских ученых. Их искусство было альтернативой официальному искусству и нонконформизму — такой третий путь. Меня интересовали фигуры, которые оказывались на стыке искусства и науки. В этом смысле Галеев — герой оттепели, он сформировался в начале 1960-х. И когда я думаю: «а почему в Казани?», то понимаю, что тут все оказалось очень близко: консерватория напротив авиаинститута. Близость физиков и художников стала мощным катализатором — сошлись музыка, искусство, приборостроение, технологии. Как куратор я люблю сопоставлять художественный и нехудожественный материал и переосмыслять нехудожественный материал в художественном контексте, а архив Галеева дает широчайшие возможности для подобной репрезентации. Приборы, лампы, фильтры — все это, безусловно, интересно и как вариант скульптуры, но это в первую очередь технический прибор, и ты должен придумать, как его представить. Архив «Прометея» нельзя просто вытащить и показывать как архив — он требует определенного хода, драматургии. Повторюсь, Галеев — идеальная фигура для столкновения в пространстве искусства художественных произведений и предметов материальной культуры. К тому же я очень люблю социальные феномены, а Галеев внедрялся во все: например, в начале 1990-х создавал световые установки и специальные методические пособия для дискотек. Один из разделов нашей будущей выставки — «Искусство в массы» — будет сделан в эстетике дискотеки. Выставка-дискотека — это же подарок судьбы! Но это, конечно, только один эпизод: гораздо важнее показать Галеева — инженера, художника, философа.

Фукс: Я начала сотрудничать с СКБ «Прометей» в 2015 году — за это время мы реализовали проект реконструкции светомузыкальной машины «Кристалл», побывали на гастролях в центре медиаискусства ZKM в Германии и представили проект в музее современного искусства «Гараж». Для меня это прежде всего профессиональный опыт, связанный с моими интересами в области аудиовизуального искусства и истории медиаискусства. То, что сейчас наше сотрудничество плавно перетекло в грандиозный проект под началом Государственной Третьяковской галереи, — событие мирового масштаба, которое позволяет мне как куратору соединить наши локальные контексты с глобальной ситуацией и внести свой вклад в развитие молодой художественной сцены.

Ну а сам Галеев для меня в первую очередь талантливый куратор. Его художественное видение объединяло вокруг него инженеров и ученых, художников, музыкантов, кинематографистов. Он был в полном смысле этого слова визионером и большим профессионалом в области междисциплинарного сотрудничества.

Где пройдет выставка?

Фукс: Мы планируем, что экспозиции разместятся в «Манеже» и в центре современной культуры «Смена». В «Манеже» мы хотим познакомить зрителя с историческим контекстом, а в «Смене» разместится раздел «Галеев и новая эстетика», где мы намерены представить современную международную аудиовизуальную сцену и современных российских авторов, связанных своим творчеством с экспериментальной отечественной школой. Мы не видим смысла просто привозить экспонаты на несколько месяцев, ведь цель проекта — развитие художественной среды, поэтому для меня очень важна работа с локальным художественным сообществом. В рамках подготовки к выставке мы откроем резиденцию для молодых художников Казани и Поволжья, которые смогут исследовать архив Галеева и создать собственные работы, используя раритетные компоненты и современные технологические средства. Несколько работ войдут в экспозицию и вместе с выставкой посетят другие города: после Казани и Москвы мы планируем представить проект в Германии, Финляндии, Франции и других странах.

Светляков: Для «Смены» мы готовим вариант инсталляции Галеева «Волшебный сад», включающей другие его социально-политические инсталляции. Например «Вперед к победе капитализма»: круг телевизоров, на экранах которых лают собаки, а в середине круга — миска супа. В этих работах Галеев дал яркий образ 1990-х, и я надеюсь, что этот «Волшебный сад» можно будет показывать отдельным проектом — в Ельцин-центре, например. В целом у выставки очень много ходов. Помимо «дискотеки» и «Волшебного сада» мы собираемся воспроизвести в отдельном помещении «Манежа» систему пространственного звука Галеева — оттуда зритель будет выходить совсем другим.

Каким образом будет организовано это помещение?

Светляков: Мы выделим небольшое пространство и построим светомузыкальный театр — результат экспериментальной деятельности Галеева, непосредственно связанный с искусством. Там одновременно смогут находиться до 20 человек, которые смогут увидеть записи слайд-фильмов, игры с полиэкранами и, собственно, программу пространственного звука — это система «блуждающих» звуков, меняющих траекторию движения. Это вещи довольно эфемерные, задействующие разные органы чувств и воздействующие на психику. Еще в «Манеже» планируется воссоздание комнат релаксации для сотрудников разных заводов и предприятий — тоже важное направление, которым занимался «Прометей». Будет множество документов из архивов, потому что необходимо показать еще и Галеева-исследователя, — не только его научные статьи, но и переписка с известными учеными и художниками, а также планшеты, на которых он излагал их идеи. Мы посвятим зрителя в учение Галеева о синестезии (цветного слуха) и покажем детские рисунки, сделанные под музыку Скрябина, Мусоргского, Губайдулиной. Это сложный материал — детский рисунок крайне редко появляется на серьезной, взрослой выставке.

Антонио Джеуза утверждает, что многим сейчас работы «Прометея» кажутся наивными. Вы тоже так считаете?

Светляков: Надо понимать, что Антонио сконцентрировался на инсталляциях Галеева начала 1990-х. Это отдельное направление, которое сам Галеев считал скорее юмористическим (инсталляции будут в нашем «Волшебном саду»). Мне кажется, что к современному искусству Галеев относился несколько высокомерно. Он считал, что занимается более серьезными вещами, и это такой снобизм советского ученого. Галеев ведь был физиком — а кто в Союзе мог быть круче? И с высоты физика он смотрит на совриск и понимает, что это что-то не слишком научно фундированное. Поэтому его инсталляции скорее направлены на популяризацию жанра, это «искусство в массы». В этих работах действительно много лубка, но Галеев делал это вполне осознанно. В культуре 1990-х вообще много лубка — он есть и в видеоработах других российских художников. У Галеева есть серия коротких статей об инсталляциях, и из них видно, что это очень ироничные вещи. Он много говорил и писал о ситуации 1990-х, когда светомузыкальный театр был уничтожен, а инсталляции стали формой вызова — чуть ли не критикой капитализма в широком смысле. И их пародийный по отношению к современному искусству характер был обусловлен критической позицией Галеева — это скорее постмодерн, чем «начало медиаискусства в России». Потому что у медиаискусства уже была история: кроме Галеева в разных городах СССР были и другие художники, которые занимались светомузыкой и слайд-шоу.

С какими технологическими проблемами вы столкнулись при подготовке выставки? Ведь вряд ли все устройства из архива «Прометея» работают в штатном режиме.

Светляков: Разумеется, нет. Для многих объектов нужно частично или полностью заменить устройства, перевести их на компьютерные программы. Некоторые объекты работают, но ограниченно и для выставки не подходят — ни слайд-проекторы, ни калейдофоны не смогли бы постоянно работать в экспозиционном режиме. Тем не менее представлены они в итоге будут — но уже в виде интерпретации с помощью современных технологий. Например, в инсталляциях с использованием ламповых телевизоров будут задействованы новые экраны. Это довольно масштабная работа — привлекаются инженеры, в том числе и из «Прометея», художники, которые пишут специальные программы и работают над переосмыслением устройств. Среди художников и :vtol:, который уже приезжал работать с «Кристаллом», и Лиллеван — медиахудожник из Германии.

Как вы думаете, как бы Галеев отнесся к такой «реновации»?

Светляков: Компьютеры Галеев застал и считал, что они отлично встраиваются в его систему. Просто в системе «человек — прибор» появляется третья компонента — компьютер. Главное, что в системе Галеева всегда есть человек — за каждым произведением стоит светомузыкант, инженер, художник. Поэтому, мне кажется, он бы хорошо отнесся к нашей затее. Сейчас ведь воспроизводятся идеи авангарда 1920-х годов, и никто не говорит: «давайте сделаем как тогда», потому что люди, работавшие «тогда», думали о будущем и жили за сто лет вперед. Просто у них не было нужного материала. Не думаю, что Галеев бы настаивал на аутентичности. Конечно, качество компьютерной картинки сильно отличается от ламповой, поэтому многие работы на нашей выставке будут реконструкциями. И надо понимать, что мы имеем дело с почти утраченным оригиналом.

Планируются ли во время выставки какие-то перформансы?

Светляков: Конечно! Мы нацелены на проведение выступлений саунд-художников и воркшопов. Какие-то работы будут создаваться в процессе — надеемся, пройдут резиденции, результаты которых, возможно, войдут в выставку. Первая резиденция должна пройти осенью.

Какое будущее ждет выставку после «Манежа»? Сможет ли она отправиться еще куда-то?

Светляков: Скорее всего, мы покажем ее в Москве на ВДНХ — там планируется одна из резиденций Третьяковской галереи — с дополнениями: к основной экспозиции добавятся темы «Галеев и Москва», «Галеев и ВДНХ», все-таки он там много работал на разных выставках. Также нашим проектом заинтересовался Питер Вайбель, директор Центра искусства и медиатехнологий в Карлсруэ. В перспективе, мне кажется, центр искусства и медиатехнологий появится в Казани. Мы хотим сделать большую, хорошую выставку, в том числе чтобы обратить внимание города на то богатство, которое здесь есть. Идея с музеем Галеева уже давно витает в воздухе, но власти пока не приняли какого-то волевого решения. Я очень хочу, чтобы всероссийский центр медиаискусства был в Казани. Нигде больше нет такого архива приборов — я уж не говорю об архиве идей. Могу предположить, что чиновники представляют проект скорее как мемориальный музей, но гораздо интереснее был бы действующий центр федерального значения. К тому же памятник такому человеку, как Галеев, не может существовать как нечто статичное, не развивающееся.

Фотографии: Анна Денисова, архив НИИ «Прометей»