Человек дела. Петрушечник — о трикстерах, традиционной культуре и детском насморке

В рубрике «Человек дела» «Инде» рассказывает о самых разных профессионалах. Бизнесмены и производственники, студенты и специалисты сферы услуг — все занимаются разными делами и отлично с ними справляются.

Традиционный народный театр Петрушки «Папьемашенники» появился в Мурманске в 2005 году. Всеволод Мизенин, работавший диджеем на местном радио, увлёкся фольклором, народной педагогикой и скоморошьей традицией, стал организовывать народные праздники и постепенно пришёл к площадным кукольным представлениям. «Пётр Петрович Уксусов, он же Петрушка и Ванька Рататуй, Марфа, Капрал, Доктор, Конь, Цыган, Дракон и Петрушкины дети — вот и вся моя труппа», — говорит Мизенин, показывая перчаточных кукол с деревянными головами. За десять лет «Папьемашенники» обосновались в Санкт-Петербурге, сыграли несколько сотен уличных представлений, выступили на нескольких российских фестивалях кукольников, съездили на заграничные гастроли, а на прошлой неделе дали несколько спектаклей в Казани.

В 2001 году в Мурманске мы с группой единомышленников, интересующихся народной культурой, решили организовать Масленицу.

Через год — ещё одну, потом Красную горку (есть такой народный праздник), Пасху и так далее. В какой-то момент нам в руки попала книга «Народные праздники» фольклориста, этнографа и театроведа Анны Фёдоровны Некрыловой, где Петрушка упоминается как важный элемент всех народных праздников. Мы поняли, что на наших гуляньях не хватает именно кукольного представления, но как сделать куклу и как ею управлять, никто не знал. Тогда и началась моя петрушечная карьера.

С первыми куклами нам помогала профессиональный театральный художник Елена Минина.

Сначала Петрушка был из папье-маше, но сейчас я делаю в основном деревянные куклы. Комедия Петрушки — яростный экшн с погонями и драками, папье-маше от такого накала страстей разбивается вдребезги. Петрушка должен звучать: он постоянно стучится головой, отбивает ритм ручками. Вся комедия — это ритм, и чем он чётче и звонче, тем веселее.

Срок жизни куклы зависит от экспрессии артиста.

Я играю очень рьяно, и за десять лет у меня уже третий Петрушка. Чтобы кукла стучала громче, её голова должна быть пустой, поэтому сначала ты вырезаешь из дерева форму, потом раскалываешь её топором напополам, потом стамесками выбиваешь сердцевину и в конце склеиваешь половинки. Кукла весит около 700 граммов, так что у меня тяжёлая физическая работа: всё равно что бегать с полукилограммовыми гантелями в поднятых руках.

Перчаточная кукла не подходит для монологов и диалогов, она создана для действия.

Человеческая рука — самый живой инструмент, и этот инструмент иногда устаёт. Попробуйте просто постоять с поднятыми руками две минуты. А теперь представьте, что артист находится в таком положении целый час и при этом всё время скачет, балагурит, жестикулирует и всеми силами удерживает зрительское внимание. Чтобы руки, плечи и спина были в тонусе, я регулярно тренируюсь. Мой комплекс состоит из йогических асан и силовых упражнений, обязательные элементы каждой тренировки — отжимания, работа с предплечьями, упражнения на ноги и позвоночник.

Чтобы понять Петрушку, нужно изучить феномен трикстеров.

(Trickster — англ. «обманщик, ловкач»; человеческий или животный персонаж мифов и сказок, отличающийся лукавством и хитроумием. — Прим. «Инде»). Петрушка проказничает и никому не даёт покоя, потому что, если он не будет этого делать, мир остановится и наступят холод и смерть. Дети очень любят трикстеров: по большому счёту, ни Карлсона, ни Винни-Пуха, ни Пеппи Длинныйчулок нельзя назвать положительными героями, зато с ними нескучно.

Одна из главных проблем современного общества в том, что мы все очень сдержанные, напускные, постоянно в социальных масках.

А у Петрушки этого нет. Понравилось — схватил, обидели — ударил. Осмысленности мало, морали нет, но очень много движения. Я думаю, этим он и завораживает.

У меня неплохо получается Петрушка, потому что я похож на него по психотипу.

Я тоже холерик, тоже люблю шалить и не выношу скуку. По образованию я педагог-психолог. Шесть лет работал на радио ведущим, был барабанщиком в группе. Как большинство современных молодых людей, лет до 25 я вообще не понимал, чего хочу, — полный туман в голове. От прозябания меня спасли традиционная культура и Петруха. Он — моё духовное кунг-фу. Благодаря ему я освоил профессию резчика, столярно-слесарное ремесло. Мне кажется, сейчас именно он задаёт траекторию моей жизни.

У Петрушки особенный голос — тонкий, звонкий, немного гнусавый.

Чтобы он получился, артисты используют модификатор голоса, который называется «пищик». Закидываешь его в рот, ставишь на уровне мягкого нёба, прижимаешь корнем языка, а разговариваешь кончиком. Чтобы хорошо звучать, надо много тренироваться, в итоге получается не у всех. Может быть, это связано с анатомическими особенностями: пищик — кусок металла с тканью, у кого-то он вообще вызывает рвотный рефлекс. Особый голос нужен только для Петрушки, за остальных героев я говорю своим, а пищик на это время убираю за щёку.

Петрушечная комедия состоит из традиционных сюжетов, которые мы хорошо знаем по историческим источникам.

В одной сценке Петрушка уделывает Капрала, который пытается забрать его в армию. В другой покупает Коня у Цыгана, едет на нём дальше и убивается. Потом Доктор приходит его лечить. Петрушка обязательно сватается, общается с Попом, а ещё всегда есть сюжет с существами из иного мира — Чёртом, Смертью или Драконом. Но у меня, например, нет сцены со Смертью. Кукла-Смерть есть, но что с ней делать, мне пока непонятно. Попа я тоже не делал по личным причинам, хотя в последнее время кое-что переосмыслил и задумываюсь о том, чтобы ввести его в спектакль.

О любом герое мы можем сказать что-то конкретное: вот Цыган, у него есть национальная принадлежность, по социальному статусу он торговец.

С Доктором тоже всё ясно, с Попом — тем более. А Петрушка загадочный, стоит особняком. У него большой нос, он смуглый и с раскосыми глазами. Говорит: «торгую ветром и пеплом, в одном кармане дыра, в другом — блоха повесилась», и это вообще никак не проясняет его социальное происхождение.

Каждый петрушечник сам прописывает канву внутри традиционных сюжетов — тут полная свобода.

Что-то вычитываем в литературе, что-то придумываем, что-то подсматриваем друг у друга. В конечном счёте выигрывает тот, кто лучше отыграет, так что нет смысла говорить про плагиат. Иногда на уровне импровизации я включаю в спектакль какие-нибудь злободневные аллюзии: например, когда Геннадий Онищенко выпустил постановление о запрете чёрной петрушки как наркотического средства, оно мне показалось таким адским абсурдом, что я просто не мог об этом не шутить. Но менять сюжет на какой-то остросоциальный я не хочу. Всё-таки это сказка, и мне нравится, что во время представления мы попадаем в состояние безвременья. В какой-то момент ты понимаешь, что многие вещи, а может быть, и вообще вся жизнь — неизменны. Да, перестраиваются здания и меняется облик города, но всё это шелуха, и когда начинается уличное действо, она исчезает.

Русская петрушечная традиция фактически прервалась после революции, поэтому современный Петрушка у нас мягче исторического прототипа: бьёт, но не убивает, обнимает невесту, но без натуралистичных сцен.

А у англичан традиция сохранена, там до сих пор есть династии и даже профсоюз панчманов, в котором состоят около 300 человек. Там такое: «Да мой прадедушка уже в 1695 году на Ковент-Гардене Панча показывал! А ты кто такой? Первый в династии? Свободен!». В 2010 году в Царском Селе был фестиваль петрушечников, куда съехались народные театры со всего мира. У панчмана из Лондона Конрада Фрэдерикса в представлении был полный Тарантино: Петрушка на глазах у детей взобрался на свою жену, выкинул детей в окно, убил полицейского и по дороге на плаху повесил палача. Родители негодовали, а детей от зрелища было не оторвать. Думаю, русский Петрушка когда-то был примерно таким же.

Настоящего традиционного Петрушку — «на голосе», с драками, погонями и дубинкой — в России играют, может быть, четыре театра.

Это «КукАртель» из Питера, «Бродячий вертеп» и «Тут и там» из Москвы и «Папьемашенники». По большому счёту, всё.

Для меня в петрушечной комедии очень важно отсутствие «четвёртой стены»: петрушечник постоянно общается со зрителями, вовлекает их в действо, импровизирует.

Однажды у нас были гастроли в Сочи. Вдруг посреди спектакля ни к селу ни к городу слышится детский бас с первого ряда: «Дядя! Дядя!». Я высовываюсь из-за ширмы: «Чего тебе, мальчик?». Мальчик басит: «У меня сопли!». В академическом театре такое просто невозможно. Подзываю этого мальчика, вытираю ему сопли о подол народной рубахи, тут же снимаю с него кепку, в шутку стираю сопли Петрухе, и мальчик садится на место. Все довольны. Театр — подобие жизни, и очарование площадного представления в том, что, когда в подобие врывается настоящая жизнь, условность не останавливается и не разрушается.

Фото: Даша Самойлова