«Крупный спортивный турнир вообще не обогащает принимающую страну». Отрывок из книги футбольного журналиста Саймона Купера и экономиста Стефана Шимански «Футболономика»

Первая неделя чемпионата мира по футболу позади: сыграно почти 30 игр, и пока больше всех мячей (четыре) забил Криштиану Роналду. Однако анализировать событие интересно не только с точки зрения голевых передач, сейвов и прочих данных турнирных таблиц. «Инде» публикует сокращенную главу книги Саймона Купера и Стефана Шимански «Футболономика: Почему Англия проигрывает, Германия и Бразилия выигрывают, а США, Япония, Австралия, Турция и даже Ирак выходят на первый план» (вышла в издательстве «Альпина Паблишер» в 2018 году). В ней рассказывается, почему финансовая выгода от строительства огромных стадионов и проведения крупных спортивных событий сомнительна, зато социальная превосходит все ожидания.

Счастье

Чем выгодно принимать у себя чемпионат мира по футболу

В 1920-х гг. среди беднейшего черного населения Транскея, региона в Южной Африке, зародилось странное поверье, что скоро к ним на самолетах прилетят чернокожие американцы, чтобы уничтожить белых и спасти избранных. Называлась даже дата, 1927 г.

В сегодняшней Южной Африке можно обнаружить во многом схожую веру: в 2010 г. богатые со всего мира прилетят на самолетах, чтобы принести спасение всей нации. В тот майский день 2004 г., когда ЮАР избрали хозяйкой мундиаля, жители Соуэто приветствовали это событие криками: «К нам идут деньги!»

Половина людей, которых мы встретили в Йоханнесбурге, как выяснилось, уже имели стратегический план на 2010 г.: купить квартиру в городе, чтобы в дни чемпионата сдать туристам; или открыть продажу сосисок и маисового пудинга на подходах к стадионам; или собрать деревенских женщин, чтобы плели из бисера сувениры в виде национальных флагов стран-участниц чемпионата. В Южной Африке только и говорят о такого рода планах, а знаменитости, рассказывая газетам, над чем сейчас работают, не забывают добавить: «Самое важное, чтобы все было готово к 2010 г.». Этот год стал магическим числом, совсем как год Апокалипсиса или тот 1927 г., о котором грезил народ Транскея.

Все это выглядело так, словно южноафриканцы всем скопом участвуют в организованном правительством коллективном космическом путешествии, которое закончится в заранее намеченный день — 12 июля 2010 г., следующий после финала ЧМ-2010. А между тем это всего лишь облеченное в крайнюю форму традиционное верование, что принять у себя крупное спортивное мероприятие — верный способ обогатиться. И правда, всякий раз, когда то или иное государство планирует участвовать в конкурсе на проведение чемпионата мира или Олимпийских игр, его политики начинают пророчить ему «экономическое процветание», иными словами, перед такой страной открывается золотое дно, откуда черпать не перечерпать всевозможных благ. Изображаются отрадные картины толп туристов, обуянных жаждой скупить все, что только ни подвернется, превозносятся выгоды от всемирной бесплатной телевизионной рекламы городов, где будут проходить матчи, а также долгосрочных выгод от современных дорог и стадионов, которые будут построены в преддверии События. Не приходится удивляться, что сегодня чуть ли не каждая страна только и мечтает принять у себя какое-нибудь крупное спортивное соревнование. Особенно острая конкуренция развернулась за право принять ЧМ-2018.

На самом деле крупный спортивный турнир вообще не обогащает принимающую страну. Причина, по которой государства так бьются за это право, лежит совсем в иной плоскости: чемпионаты хороши тем, что делают вас счастливыми. И довольно странно, что жаждущие этой чести, судя по всему, сами не понимают, что ими движет.

В 1989 г. на американские экраны вышел фильм «Поле его мечты» (Field of Dreams), подкупающая сентиментальная история с Кевином Костнером в главной роли. Он сын бейсбольного фаната и сам, хотя и фермерствует в Айове, с детства мечтал стать звездой бейсбола, ведь его покойный отец был страстным поклонником этой игры. В последнее время фермера преследует странный потусторонний голос; он все время нашептывает ему идею устроить на своей кукурузной плантации бейсбольное поле. «Если ты построишь его, он придет» — эта фраза проходит рефреном через весь фильм. Мораль истории проста: построить стадион на новом месте — значит возвысить себя и получить немалую выгоду. Зародившаяся в Америке, эта идея со временем покорила и Европу, прежде всего затронув футбол.

Сегодня в США выделилась небольшая отрасль «консалтинга», чья узкая задача в том и состоит, чтобы давать экономическое обоснование для этого пресловутого «если ты построишь его, он придет». Чуть не в каждом городе Америки чуть не в каждый период времени обязательно найдется кто-то, кто вынашивает планы строительства грандиозного спортивного комплекса. Какой из крупных американских городов ни возьми, каждый мечтает заполучить крупный приз — стать вотчиной какой-нибудь из спортивных команд в составе лиги, в идеале — той, что имеет франшизу от НФЛ. Если не получается, то можно бейсбольную или баскетбольную, а коли не выгорит и с этими, так хоккейную или на самый худой конец — футбольную. Стать домом для какой-нибудь американской спортивной «франшизы» считается примерно такой же удачей, как принять у себя чемпионат мира. По сути, «франшиза» — такое же перекатиполе, как и чемпионат мира; ее владельцы неустанно ищут, где лучше, и готовы перебазироваться туда, где предложат самые лучшие условия. В США владельцы спортивных команд привыкли требовать, чтобы город, который они собираются осчастливить своим присутствием, построил им стадион на средства местных налогоплательщиков, непременно с парковкой, причем такой, чтобы приносила доход. Затем сооружение передается в руки владельца франшизы, а тот милостиво соглашается заодно и распоряжаться средствами от продажи билетов. За последние 20 лет в США было возведено десятков семь новых стадионов и спортивных арен для ведущих спортивных лиг. В общей сложности на это было затрачено $20 млрд, причем половина — непосредственно за счет налогоплательщиков. Например, жители Нового Орлеана «раскошелились» на строительство стадиона «Супердом», вместо того чтобы усовершенствовать дамбы, защищавшие город от наводнений.

Один показательный случай произошел в 1989 г., когда группа из 70 инвесторов, среди которых был и сын тогдашнего президента США, Джорджа Г. У. Буша, приобрела бейсбольный клуб «Техас Рейнджерс» за $83 млн. Новые владельцы пожелали иметь для своей команды стадион побольше. И что довольно странно для группы миллионеров правого толка, они решили, что платить за новый стадион долж ны местные налогоплательщики, и для вящей убедительности пригрозили, что в противном случае перебазируют «Рейнджерс» в другой город. В итоге горожане техасского Арлингтона послушно проголосовали за повышение местного налога с продаж на полпроцента, что позволило собрать требуемую для строительства бейсбольного стадиона сумму — $191 млн.

Генеральным управляющим «Рейнджерс» стал сын президента и будущий президент Джордж Уокер Буш. В основном его обязанности сводились к исполнению роли официального лица клуба. Во время матчей «Рейнджерс» Буш-младший неизменно восседал на трибуне и раздавал желающим бейсбольные карточки со своим собственным фото. Об этой своей причастности к бейсболу Буш широко распространялся во время предвыборной кампании 1994 г., когда баллотировался на пост губернатора штата Техас. Впрочем, других достижений, которыми он мог бы похвастать, у него было мало. Тем не менее Буш-младший был избран и в первые же дни украсил свой кабинет в Остине двумя с половиной сотнями бейсбольных мячей с автографами известных бейсболистов. В 1998 г. группа Буша сбыла «Рейнджерс» Тому Хиксу, выручив за сделку $250 млн. Характерно, что самым ценным активом был домашний стадион команды, построенный на деньги налогоплательщиков. Лично Буш заработал на этой операции $14,9 млн. По его собственным словам, «если обо всем этом будет договорено и все сделано, я заработаю столько денег, сколько и не мечтал». А между тем в то время он уже нацелился на более амбициозную, нежели губернаторство, политическую цель.

Из сказанного видно, что фирменный трюк владельцев американских спортивных клубов состоит в том, чтобы заставить налогоплательщиков раскошелиться на строительство стадионов. Вот тут-то и вступают в игру ушлые экономисты. Они любят повторять, что человек чувствителен к поощрительным стимулам. Во всяком случае, сами экономисты куда как чувствительны. Любой, кто в США вознамерится склонить налогоплательщиков выложить свои кровные на постройку стадиона, заказывает экономисту исследование «экономического эффекта» сего начинания.

По странному совпадению, любое такое исследование доказывает как дважды два, что строительство стадиона обогатит местных налогоплательщиков (об этом вымогательстве написана книга с метким названием «Поле для махинаций» (Field of Schemes)).

Типичный аргумент pro выглядит так: строительство стадиона создаст рабочие места сначала для строителей, а потом для тех, кто будет там трудиться. Спортивные мероприятия привлекут болельщиков и зрителей со всей округи («Если ты построишь его, он придет»), а те будут вовсю тратить деньги. Чтобы обслужить нужды толп зрителей, к стадиону подтянется бизнес. Территория вокруг стадиона в экономическом плане оживится, что умножит число желающих поселиться в данном районе. Это, в свою очередь, привлечет самые разнообразные виды бизнеса и трансформируется в увеличение числа рабочих мест. «Строительство стадионов на общественные средства заменило собой все прочее, что когда-либо составляло суть городской политики», — отмечает Дэйв Зирин в книге «Народная история спорта в США» (People’s History of Sports in the United States).

Исследование «экономического эффекта» строительства стадиона снабжает эту схему внушительными цифрами. Если вчитаться в текст, сразу станет понятно, что выгода исчисляется, чуть ли не миллиардами, причем независимо от того, в какой валюте они выражены. Но самое замечательное, что опровергнуть эти выкладки практически невозможно. Допустим, вы сулите общественности, что строительство стадиона за десять лет даст экономическую выгоду в $2 млрд. Если доходы города (а их-то как раз труднее всего подсчитать) за десять лет вырастут не на два, а на один миллиард, вину за это всегда можно свалить на какие-нибудь внешние факторы, никак не относящиеся к строительному проекту (хотя бы на трудности в мировой экономике). Доказать, что начальные расчеты были неверны, можно только в том случае, если рассчитать, каким был бы за этот период экономический рост города, не имей он никакого стадиона. Но такой «сослагательный» показатель расчету не поддается, хотя бы потому, что у него нет фактической основы. От школы консультантов «если ты построишь его» отпочковалась отдельная отрасль, посвященная изучению или, лучше сказать, оправданию еще более непомерных финансовых трат на такое масштабное мероприятие, как Олимпийские игры. Наверное, ни у кого не поднялась рука подорвать основы этого бизнеса чем-то столь же неудобным, как истина. Но тут на сцену вышел Роб Бааде. Сей скромный уравновешенный ученый муж едва ли подходил на роль смельчака, не побоявшегося бросить вызов стадионному лобби. Ведь и сам он недавно еще входил в когорту спортсменов топ-класса. В университетские годы Бааде был капитаном баскетбольной сборной штата Висконсин. Когда разгорелся конфликт между белым тренером и темнокожим большинством игроков сборной, как-то само собой получилось, что Бааде возглавил мятеж против тренера; по его признанию, то был самый тяжелый год в его жизни.

Впоследствии Бааде, работая над дипломным проектом, стал специализироваться на государственных финансах — экономической дисциплине, весьма щедрой на формулы и скупой на словесную шелуху. Одновременно он хотел тренировать, чтобы на практике применить знания, накопленные в баскетбольной сборной Висконсина. Кто-то из коллег рассказал ему о колледже в городке Лейк-Форест, идиллическом местечке в пригороде Чикаго. К огорчению своих профессоров, поборников чистой науки, Бааде отправился в Лейк-Форест для временного замещения вакантной должности, да так и остался там на 18 лет, в течение которых не только тренировал местную команду, но и добился места штатного профессора экономики. В тренерской работе он тоже отличился: за год до его прихода тамошняя баскетбольная команда не выиграла ни одного матча, зато стараниями Бааде через четыре года она стабильно выигрывала 85% матчей.

Вступая на стезю академической науки, молодой ученый, как правило, старается заявить о себе исследованием в каким-нибудь нетривиальной области. Бааде решил задействовать свой спортивный опыт, чтобы углубиться в изучение экономической подоплеки спорта, что в то время оставалось невспаханной целиной экономической науки. На семинаре в Нью-Йорке он представил свой доклад, озаглавленный «Спортивный налог». Случилось так, что в зале присутствовали репортеры из New York Times и Wall Street Journal. Вот они-то и зацепились за походя брошенный Бааде тезис, что государственные инвестиции в строительство стадионов не обеспечивают налогоплательщикам достойной отдачи. Казалось бы, как спортивный тренер Бааде должен был примкнуть к стану поборников строительства спортивных сооружений. Пойди он этим путем, и ничто не помешало бы ему заработать хорошие деньги на «консультировании». А молодой ученый взял да и выступил на стороне противников стадионного лобби.

Словом, Бааде заметили, и мозговой центр консервативного толка Институт Хартленд попросил его изложить свои соображения. В американской политической жизни можно по пальцам пересчитать проблемы, относительно которых правые солидаризуются с позицией либерально настроенных интеллектуалов, к каковым относится Бааде, но с опубликованным им в 1987 г. докладом сложилась именно такая ситуация. Там черным по белому было написано: «Вопреки заявлениям городских властей, данное исследование установило, что спортивные мероприятия и стадионы зачастую не оказывают сколько-нибудь существенного позитивного эффекта на экономику города, а в региональном контексте могут и вовсе способствовать сокращению вклада «спортолюбивого» города в доходы своего региона».

Бааде поставил неудобные вопросы, которые стадионное лобби всегда предпочитало обходить стороной. Например, откуда возьмутся строительные рабочие для возведения нового стадиона? Неужели у них сейчас нет работы? Если так, то не спровоцирует ли их привлечение на строительство стадиона дефицит рабочей силы соответствующей квалификации там, где они трудились прежде? Более того, если потребность в них возрастет в связи с началом нового строительства, то не повлечет ли это роста затрат?

Словом, экономическая сторона вопроса теряет оптимистическую окраску, стоит только понять, что те, на кого вы рассчитываете, скорее имеют альтернативные варианты выбора, нежели сидят сложа руки в ожидании, пока не появится проект нового стадиона. Не исключено, что каждый доллар, направляемый на проект стадиона, оголил другой участок, не менее нуждающийся в финансировании. Возьмем, в частности, городской бюджет — если власти города направляют некоторую его часть на строительство стадиона, то, учитывая необходимость сбалансировать бюджет, это может означать недофинансирование, скажем, содержания городских парков и школ. Негативный эффект от утраченных вследствие этого рабочих мест снизит ожидаемые выгоды от нового стадиона. Если же город не сбалансирует бюджет, не повлечет ли это накопления налогового бремени, которое ляжет на плечи будущих поколений налогоплательщиков, вынуждая их в какой-то момент поступиться чем-то, что для них важно?

Уже это само по себе плохо, но что, если стадион не оправдает возлагаемых на него ожиданий по части выгод? Разве стадионы не используются каких-то несколько часов в неделю, и то в сезон? Что тогда говорить о несезонном периоде? Даже если учесть возможность проводить время от времени рок-концерты (а как вы думаете, сколько раз ваш город посетит с гастролями Элтон Джон?), все равно значительную часть года стадион и прилегающая к нему округа будут погружены в сонную тишину. И много ли найдется желающих поселиться в таком мертвом месте? Например, районы, прилегающие к стадионам «Янкиз» и «Ши», едва ли высоко котируются среди ньюйоркцев как желаемое место жительства. Помимо того, Бааде сомневается, что иногородние посетители стадиона оставят в городе так уж много денег. Большинство приезжих спортивных болельщиков разве что купят себе хот-дог и пиво на время матча, а потом уедут домой — и какое же это экономическое процветание? Торговый пассаж, многоэкранный кинотеатр или госпиталь способны обеспечить городу куда бóльшие траты со стороны приезжих. К концу 1980-х гг. неудобные вопросы начали ставить и другие экономисты. Но Бааде предпринял кое-что получше. Желая доказать, что в расчетах поборников стадионов концы не сходятся с концами, он произвел собственные вычисления. Вряд ли Бааде мог рассчитать «сослагательный» показатель, однако достаточно близко подошел к нему путем сопоставления экономического роста городов, где базировались команды ведущих спортивных лиг, с городами, где их нет. В конце концов, рассудил Бааде, если поборники правы, со временем благой эффект от наличия в городе стадиона должен отразиться на его экономических показателях.

За основу сравнения Бааде взял душевой доход, а также количество новых бизнес-предприятий и рабочих мест. Чем больше он углублялся в исследования, тем меньше разницы находил. Получалось, что экономический профиль городов со стадионами мало отличался от экономического профиля городов без стадионов. В общем, дополнительные траты, о которых так много рассуждали поборники стадионов, не давали никакой дополнительной экономической выгоды.

<...>

Но! — скажут сторонники строительства стадионов — не забывайте, что самые крупные экономические выгоды имеют нематериальный характер. Майкл Кац — юрист и йоханнесбургский миллионер, председательствующий в оргкомитете по проведению ЧМ в ЮАР. Посиживая в своем офисе с кондиционером, расположенном в престижном деловом районе Сандтон, он заявляет, что Кубок мира продемонстрирует «иностранцам, что в этой стране можно безопасно инвестировать и торговать». Словом, чемпионат мира послужит укреплению бренда Южной Африки.

Однако случится это, только если все пройдет гладко. А вдруг через три дня после старта турнира на какого-нибудь английского фаната нападут автограбители, а позже негодяи изнасилуют американскую спонсоршу, прибывшую в Йоханнесбург, чтобы посмотреть матчи и обзавестись полезными деловыми связями? Кто усомнится, что CNN распространялась бы о таких инцидентах днями напролет и неизвестно сколько времени? Статистика говорит, что такого рода события вероятны. Вооруженные грабители Йоханнесбурга уж наверняка объявили режим трудовой вахты на июнь — июль 2010 г., отменив отпуска и выходные.

На это Кац возражает, что «тогда нужно навеки отказаться принимать у себя чемпионат мира и вообще вести какой бы то ни было бизнес, потому что какие-нибудь неприятности всегда могут случиться». Нам хорошо известно, что прием спортивного турнира, особенно крупного, может и серьезно навредить бренду хозяина. Такое уже случилась в 1972 г., когда Мюнхен принимал Олимпийские игры, и в 1996 г. на Олимпийских играх в Атланте. ЧМ-2010 продемонстрирует миру одно из двух: либо что Южная Африка — страна, в которой нет места бедности, коррумпированности, антисанитарии и преступности, либо что Южная Африка как раз и есть средоточие всего этого.

Большинство экономистов сегодня склонны согласиться с мнением Бааде, что принимать спортивный турнир — не значит обогатиться. Тогда возникает вопрос, почему столько стран не ленятся подавать заявки? С чего бы это США, Россия, Австралия, Англия, Индонезия, Мексика, Япония, Испания, Португалия, Нидерланды и Бельгия изъявили желание стать хозяевами чемпионата мира 2018 г.? Ответ не имеет никакого отношения к деньгам. Скорее он раскрывает нам нечто интересное о новой политике обретения счастья, которая постепенно становится все более популярной в богатых странах.

В последнее время социологи далеко продвинулись в изучении такого понятия, как счастье. Лучшим источником для них служит исследовательская программа «Евробарометр», которую финансирует Европейская комиссия. В рамках программы ежегодно проводится опрос тысячи жителей каждой европейской страны о том, насколько они счастливы. Вот как в точности сформулирован вопрос: «В целом как вы ощущаете — вы очень удовлетворены, достаточно удовлетворены, не очень удовлетворены или вообще не удовлетворены жизнью, которую ведете?»

Опросы проводятся вот уже 40 лет подряд. Сейчас уже накопилась информация, позволяющая сделать кое-какие заключения. Наверное, самое интересное — это что само по себе наличие денег счастливым их обладателя не делает. «В самой сердцевине нашей жизни кроется парадокс», — такими словами Ричард Лэйард начинает свою книгу «Счастье: уроки, почерпнутые у новой науки» (Happiness: Lessons from a New Science), одну из целого ряда литературы на данную тему. «Большинство людей желают иметь более высокие доходы и стремятся к этому. Тем не менее, хотя западные общества все богатеют, их народ счастливее не становится». Лэйард (иногда его называют «главным по счастью в британском правительстве») утверждает, что в США, Англии и Японии люди не ощущают себя счастливее, хотя за последние 50 лет средний доход в этих странах более чем удвоился.

Судя по всему, нам, людям, свойственно быстро привыкать к изменившимся обстоятельствам. То, раньше считалось предметами роскоши, перешло в разряд необходимых атрибутов повседневного обихода (хотя по этому же принципу наше ощущение благосостояния быстро адаптируется к потере половины привычного дохода). Нас больше заботит не столько абсолютная величина нашего богатства, сколько занимаемое место на общественной лестнице. Самый главный «счастьевед» Рут Винховен говорит: «Стоит нам обскакать каких-нибудь Джонсов, нашим социальным ориентиром становятся стоящие выше Смиты, и мы опять чувствуем себя несчастными».

Лишь в странах, где средний годовой доход на душу населения ниже отметки примерно в $15 000 (таких, как Мексика, Филиппины, Индия), рост богатства сделал их жителей немножко счастливее. «Причина ясна, — отмечает Лэйард, — дополнительный доход по-настоящему ценится, когда он позволяет человеку вырваться из тисков абсолютной, физически ощущаемой бедности». В Европе такое давно стало редкостью.

Данные «Евробарометра» подводят и еще к нескольким интересным выводам. Так, скандинавы очень счастливы, а жители Восточной Европы — нет. Удивительно счастливы ирландцы, как к югу, так и к северу от границы. Свою роль в представлениях о счастье играют, конечно, возраст, пол и социальный статус. Счастье среднестатистического западноевропейца имеет тенденцию убавляться по мере взросления лет примерно до 26, а потом возрастать. Женщины, похоже, обычно ощущают себя более счастливыми, чем мужчины, что могло бы пролить свет на причины более низкого уровня женских самоубийств. Чем люди образованнее, тем они более склонны быть счастливыми. Состоящие в браке в целом счастливее одиночек. Имеет значение и климат в обществе: в период роста безработицы и инфляции люди в основном чувствуют себя менее счастливыми. А общение с друзьями и родственниками усиливает ощущение счастья.

И точно так же, как мы установили, этому способствует принятие страной международного футбольного турнира. Если ваша страна проводит у себя чемпионат мира, вы не станете богаче, но наверняка почувствуете себя счастливее.

За день до финала Кубка мира 2006 г. один из нас, Саймон, побывал на берлинской улице, где в свое время жил. Так вот, 15 лет назад Гогенфридбергштрассе была унылой и безрадостной, с выстроившимися по обе стороны шеренгами одинаково закоптелых жилых домов — из тех, где вход в уборную с лестницы, а квартиры отапливаются пожароопасными угольными печами. Под стать были и ее жители; годами живя бок о бок, они не общались друг с другом никогда. Теперь же улица настолько преобразилась, что Саймону пришлось свериться с указателем, потому что он решил, что ненароком ошибся. И было от чего: из всех окон свешивались национальные флаги Германии, пусть и китайского производства, а также флаги других стран. И еще повсюду на Гогенфридбергштрассе играли дети, что в общем-то чудо для Германии, где инстинкт продолжения рода, как считается, постепенно исчезает. Вот ведь как — чемпионат мира превратил обычно угрюмую нацию в счастливцев.

История типичная. Георгиос Каветсос и Стефан Шимански взялись определить, есть ли корреляция между счастьем и спортивными соревнованиями (в чем большое содействие им оказал гуру в вопросах изучения феномена счастья Роберт Маккуллоч). Они взяли в Европейской комиссии данные, отражающие, насколько счастливыми ощущают себя граждане 12 западноевропейских стран за период 1974–2004 гг., и соотнесли их со всеми данными о спортивных мероприятиях. Первый из поставленных ими вопросов лежал на поверхности: становятся ли счастливее граждане страны, когда ее сборная делает успехи? Выяснилось, что нет: видимой корреляции отмечено не было. Затем Каветсос и Шимански вычислили корреляцию между уровнем счастья и проведением спортивных состязаний и обнаружили взаимосвязь. Опрос, проведенный после того, как страна приняла у себя спортивный турнир, показал, что ее граждане более счастливы, чем раньше.

Каветсос и Шимански действовали так: сначала повторили проведенные ранее исследования уровня счастья с привлечением обычного набора показателей (таких, как уровень дохода, матримониальный статус и пр.), а затем выяснили, добавляется ли счастья гражданам страны, которая выступает хозяйкой крупного турнира.

Исследования проводились по восьми случаям, когда страны Западной Европы принимали у себя крупные футбольные соревнования: чемпионаты мира 1990 и 1998 гг. соответственно в Италии и Франции и европейские чемпионаты в Италии (1980), Франции (1984), Западной Германии (1988), Англии (1996) и Бельгии с Нидерландами (2000). В семи случаях из восьми наблюдалось значительное повышение уровня счастья среди граждан стран-хозяек. Исключение составила Великобритания, где после Евро-1996 уровень счастья граждан несколько снизился, но ведь мы знаем, что Великобритания и Англия — совсем не одно и то же.

Свидетельство убедительное, не правда ли? Тем не менее известно, что ощущение счастья формируется под влиянием множества разнообразных факторов, а потому мы решили проверить, можно ли вычленить и измерить влияние только одного из них — футбольного — в указанных странах, отделив его от остальных. Пришлось объединить несколько крупных баз данных, но при этом из нашего исследования выпала информация за ряд лет. Выяснилось, например, что не каждый год респондентов при опросах просили указать свой доход. В итоге для исследования у нас остались данные только по пяти странам-хозяйкам: Италии (ЧМ-1990), Франции (Евро-1984), Западной Германии (Евро-1988) и Бельгии с Нидерландами (совместно принимавшими Евро-2000). Признаем, что выборка невелика, но во всех пяти странах проведение турниров делало граждан более счастливыми, даже если внести поправку на прочие факторы, влияющие на формирование ощущения счастья. Опросы показали, что жители каждой страны-хозяйки ощущали себя более счастливыми в год, следующий за турниром, чем в год, ему предшествовавший. Аналогично, в год проведения чемпионатов осенние опросы (т. е. сразу после соревнований) выявили у граждан более высокий уровень счастья, чем весенние за тот же год. Скачок был довольно значительный. Чтобы испытать аналогичный взлет счастья от повышения материального достатка, жителям богатых стран, например Нидерландов или Франции, потребовалось бы увеличить свой месячный доход на многие сотни долларов. Для сравнения заметим, что среднестатистический гражданин становится в два раза счастливее, когда в его стране проводится футбольный турнир, чем когда он получает высшее образование. Эффект от проведения чемпионата можно сравнить с эффектом от внезапного увеличения дохода, причем такого, который обеспечивает рывок с низших позиций в низкодоходной половине населения в высокодоходную половину, причем на средние позиции. Это не какой-нибудь выигрыш в лотерею, а что-то более существенное. Если рассчитать подобный эффект в масштабах страны в целом, то взлет счастья населения от проведения в стране футбольного турнира может быть равнозначен нескольким миллиардам долларов. По странам-хозяйкам наибольший «прирост» счастья отмечается среди лиц старшего возраста. Предположительно по той причине, что большинство пожилых людей значительную часть времени проводят дома у телевизора и больше практически ничем не занимаются. Другая особенность состоит в том, что люди менее образованные чаще становятся счастливее, чем более образованные. Из всех исследованных нами подгрупп населения лишь одна (причем существенная) вообще не испытала счастья от проведения в стране футбольного турнира — это женщины.

«Прирост» счастья ощущается жителями страны-хозяйки как минимум два месяца, учитывая тот факт, что крупные турниры обычно проходят в середине лета, а опросы приходятся на осень. Что касается чемпионатов мира, то эффект дополнительного счастья довольно устойчив: каждая исследованная нами подгруппа все еще ощущала его на себе даже два, а то и четыре года спустя. Европейские чемпионаты дают «прирост» счастья лишь на небольшой срок. Как мы обнаружили, тот факт, что год назад данная страна принимала у себя Евро, никак не влияет на то, насколько счастливыми ощущают себя ее граждане.

Но если жители страны-хозяйки чувствуют прилив счастья после проведения турнира, то перед ним их счастье несколько убывает. Обусловлено это традиционной лихорадкой накануне события. Успеют ли построить новые стадионы, не понаедут ли толпы английских болельщиков-хулиганов, не станет ли национальная сборная всеобщим посмешищем — эти тревоги и сомнения, судя по всему, рождают всеобщий стресс. В целом за шесть лет и за четыре года до главного турнира в изученных нами подгруппах населения стран-хозяек наблюдался некоторый спад в уровне счастья. Итак, выясняется, что чемпионат по футболу не приносит богатства, но жители страны, в которой он проводится, определенно становятся счастливее. Возникает резонный вопрос. Допустим, часть стран стремится принять у себя футбольный турнир (так же, как все американские города хотят стать хозяевами чемпионата какой-нибудь ведущей спортивной лиги), рассматривая это как один из способов осчастливить свой народ. Тогда почему бы им открыто это не признать? Зачем скрывать свое истинное намерение за ворохом экономических небылиц, выдавая их за строго научные аргументы?

Ответ на этот вопрос кроется в том, что у политиков ушло чертовски много времени на освоение языка счастья. До самых недавних пор европейские государственные деятели говорили преимущественно о деньгах. А то, что их не приносило, зато могло добавить людям немного счастья, повергалось осмеянию и презрительно называлось «фактором комфортности», как будто политика должна быть выше таких тривиальностей. Государственным деятелям представлялось, что главная забота правительства — сделать свой народ богаче. Тем более что уровень дохода всегда определить куда проще, чем уровень счастья. Поэтому-то, выступая за подачу заявки на проведение крупного турнира, политики привычно аргументировали свою позицию на языке денег.

«Футболономика: Почему Англия проигрывает, Германия и Бразилия выигрывают, а США, Япония, Австралия, Турция и даже Ирак выходят на первый план», Саймон Купер, Стефан Шимански, «Альпина Паблишер», 2018 год. Перевод: Н. Захарович