«В таких местах кажется, что время застыло»: горожане вспоминают жизнь в Дербышках, Юдино и на Сухой Реке

Весной арт-директор «Инде» Настя Ярушкина придумала делать футболки с вышитой надписью «Сухая Река». Оксюморон показался ей настолько забавным, что она назвала так собственную линию одежды. Вскоре Настю засыпали просьбами вышить на майках народные названия других районов Казани — «Чешка», «Хади Такташ», «Вторые Горки», «Квартала». Неожиданно выяснилось, что молодые люди, многие из которых давно переехали в центр Казани или в другие города, ностальгируют по своей очень малой родине с обшарпанными домами и десятилетиями не меняющейся инфраструктурой. «Инде» собрал рассказы обладателей патриотических футболок об очаровании юдинских гаражей, приключениях в психбольнице на Волкова, барыгах с Северного и зловещем ресторане, со временем превратившемся в «Макдоналдс».

Однажды по дороге в детский сад мама зашла в хлебный магазин, а я осталась ждать у входа на улице. Как рассказывает мама, затем в магазин вбежала женщина, истошно крича: «Чей ребенок под лошадью?!». Мне повезло, что лошадь оказалась умной и не наступила мне на спину. Так что отделалась я синяками, а мама — испугом. Во времена моего детства телеги, запряженные лошадьми, периодически встречались в центре города — они забирали остатки пищи из детских учреждений.

За Чеховским сквером находится станция скорой помощи. В детстве еще на черно-белом телевизоре «Рекорд» можно было поймать их частоту и слушать вызовы в реальном времени. Жаль, что картинки не было, только «снег».

Летом мы с подругой забирались на забор психиатрической больницы на Волкова — нам нравилось срывать плоды бешеного огурца, который там рос, и лопать их об асфальт. И вдруг верхняя половинка моей куклы Барби выпала из кармана на территорию больницы. Бросить куколку я, конечно, не могла и спрыгнула за ней. Взяла игрушку, а выбраться назад не получается — забор метра два. Прибежали сторожевые овчарки, стали на меня лаять. На шум вышли люди в белых халатах, с недоумением посмотрели, подсадили на забор, и я наконец оказалась на свободе. Радость была недолгой: тут же вниз улетела нижняя часть куколки. Пришлось снова прыгать и, уже не дожидаясь собак и врачей, выбираться оттуда на адреналине, расцарапывая конечности.

Самое прекрасное в этом микрорайоне — это тишина и спокойствие. В городе все равно этот шум, он постоянно давит. Сухая Река находится в Авиастроительном районе, там часто летают самолеты, сейчас появились военные истребители. Бывает, что пролетит и очень сильно гремит. Это жутковато.

В таких местах кажется, что время застыло. Ты возвращаешься сюда через пять или десять лет, а появились только «Пятерочка» с «Магнитом», соседка умерла и кто-то родился. И все.

Юдино для меня не совсем родной район, но здесь я провел много времени до 17 лет — в Юдино работал мой папа, он преподавал историю и экономику в железнодорожном техникуме и даже написал книгу о районе и его жителях. Так вышло, что жизнь и заботы большинства жителей Юдино связаны с железными дорогами. В этом районе даже гаражи и складские помещения сделаны из старых вагонов, что выглядит очень забавно.

С Юдино меня связывает ностальгия: я вспоминаю, как мы вместе с папой ходили через лес в поселок Беляевский, как я катался там на лыжах. В детстве Юдинский лес с множеством тропинок казался мне сказочным. А еще в Юдино очень классные дворы — раздолбанные, разрушенные, складывается ощущение, будто в них ничего не поменялось с 1980-х годов. На улице Колымской есть трущобные дома. В одном из них — моя квартира, которую я сдаю соседям. По плану двухэтажные бараки должны были снести еще в 2010-м. Но наш дом все еще стоит. Две недели назад соседи попросили меня сходить в администрацию района и поставить подпись под просьбой присвоить дому статус ветхого жилья. Удивляюсь, почему этого не сделали до сих пор: он просто разваливается! Там нет ни воды, ни нормального туалета — даже на улице. Все очень плохо.

Ехать в Юдино за красотой бессмысленно: ее в традиционном понимании этого слова тут нет. Но старые дома, дворы и гаражи выглядят по-своему красиво — декадентски так. Я приезжаю сюда, чтобы вдохновиться. Юдино — район небольшой, и если вы все-таки захотите тут побывать, то лучше просто по нему побродить без особой цели, в таком urban exploration (исследование городской среды, заброшенных и разрушенных промышленных объектов и зданий. — Прим. «Инде») режиме.

Юдино в гораздо большей степени остается прежним, чем другие районы Казани, и это здорово. Но, с другой стороны, мне бы хотелось, чтобы район развивался и наш трущобный дом наконец-то снесли. Самое хорошее в Юдино — то, что этот район как окно в прошлое. И это же в нем самое плохое.

Я прожил 22 года у старого аэропорта, на Патриса Лумумбы. Люблю этот район по нескольким причинам: он очень зеленый, тихий, уютный и совсем близко к центру. Этот район, точнее, его часть, раньше назывался «Акчарлак» — по названию ресторана, располагавшегося на перекрестке улиц Ершова, Патриса Лумумбы и Гвардейской. Сегодня все, включая мое поколение, до сих пор по привычке зовут этот перекресток «Акчарлаком». Правда, сам ни разу не бывал в этом заведении — сначала из-за возраста, а потом его снесли и, к сожалению, закрыли чудесный сквер рядом с ним.

В «замке», который построили на пересечении Искры и Ершова, раньше был ресторан со швейцаром в красной мантии и зловещей подсветкой башен и елочек вокруг. Сейчас на его месте самый стильный «Макдоналдс» Казани. Искра была границей бывшего городка артиллерийского училища — «артухи». Раньше там располагалась военная часть, в домах жили офицеры и вообще было много военных. Помню, как по утрам солдаты бегали вокруг училища, постоянно перелезали через забор городка и устремлялись в магазин.

Неподалеку от училища, на улице Сеченова, располагается психиатрическая больница. С ней граничила школа, в которой я учился, — № 126. Это сейчас все нормально, а в начале нулевых через дырки в заборе больные прибегали на школьное футбольное поле. Но они были мирные, да и их ловили санитарки. Тем не менее больница для нас была сверхсекретным объектом с кучей тайн.

Летом мы с друзьями ходили на летное поле старого аэропорта, откуда нас усердно выгоняли охранники. Попасть туда было проще простого: никаких заборов на 90 процентах периметра летного поля не было. Однажды я даже увидел успешную аварийную посадку самолета. На поле играли в футбол, тренировали собак (кстати, тут до сих пор находится база дрессировки собак), устраивали пикники, шашлыки, смотрели салют — его раньше на территории аэропорта и запускали. В течение времени ты наблюдаешь, как аэропорт умирает. Сейчас на его территории осталось только безумно красивое здание аэровокзала с колоннами и расписными потолками.

Одним из моих любимых мест детства была горка Чкалова, где раньше стоял памятник прославленному летчику, но я его не застал. Сейчас на месте горки построили католическую церковь. Очень жаль. Признаки аэропорта исчезают, осталась разве что маленькая тупиковая улица Аэропортовская.

К переименованию части улицы Искры в Шуртыгина я отношусь абсолютно негативно. Шуртыгин был главой Советского района. Почти все улицы в районе носят старые названия, переименовали только часть Искры. А еще вспоминается трагичная история улицы Взлетной: вместо этого прекрасного названия улицу, которая частично проходит по старой взлетно-посадочной полосе бывшего аэропорта, назвали именем Альберта Камалеева. В Казани ужасная ситуация с названиями улиц. Старые топонимы бесследно исчезают и забываются, а бесконечные татарские фамилии надоедают. Жаль, что в моем родном районе дело обстоит не лучше.

Мне кажется, что район потерял свой дух из-за закрытия артиллерийского училища. Аэропорт закрыли еще раньше, лет 16 назад. Новые дома здесь пока практически не строят, но скоро все изменится за счет перестройки территории артиллерийского училища: будет большой жилой район.

Я жил в Дербышках с рождения и до первого класса, потом мы с семьей переехали в Ново-Савиновский район. В последние пару лет у меня проснулись ностальгические чувства, и я стал периодически ездить в тот район один или с друзьями — с Сашей Барышевым, который сам из Юдино, и с Азимом, который из Северного.

В начале 1990-х мы с семьей жили в кирпичном девятиэтажном доме на Парковой, 12. Мама и папа получили там квартиру вместе с десятками других рабочих завода «Хитон» (производство бытовой химии. — Прим. «Инде»). Еще хитоновским давали гаражи и дачи в одних и тех же местах, и детей они водили в один садик, с которым у меня, кстати, как-то не заладилось. Недавно проходил мимо, а там стоят те же архитектурные конструкции: горки и лесенки за 20 лет только пару раз покрасили.

Вообще с 1990-х в Дербышках мало что изменилось. Появились «Бахетле» и «Макдоналдс», парк на пересечении Мира и Главной привели в порядок, многие магазины изменили названия, а в остальном все по-старому. Рядом с моим бывшим домом есть киоск, который открыли в конце 1990-х, и на нем до сих пор висит старая выцветшая вывеска — кажется, ей уже лет 20. Я помню, как в детстве взрослые сопротивлялись буму стихийной застройки: все ругались на эти киоски, а когда у нас прямо перед подъездом построили несколько гаражей, соседи звонили на канал «Эфир». Убрали эти гаражи только пару лет назад.

Больше всего времени в детстве я проводил в диком лесном парке на так называемом майдане — месте, где проводится Сабантуй. Это большой овраг, в котором разместилась закатанная асфальтом площадка со сценой и деревянными конструкциями. На мой взгляд, тогда страшных мест и неприятных людей в Дербышках не было, поэтому я всегда удивляюсь, если Дербышки сравнивают с Жилкой или Хади Такташ. Ну да, у мамы как-то украли кошелек в автобусе, но это единственный инцидент на моей памяти.

В Ново-Савиновском и других спальных районах люди живут отчужденно, у них нет общего прошлого. При плотной высотной застройке невозможно знать всех своих соседей, а в Дербышках большинство домов двух-, трехэтажные и есть какая-то атмосфера большой деревни. Там люди до сих пор сидят перед подъездами и общаются.

Судя по генплану, не то к 2035, не то к 2040 году за Гаврилова, чуть дальше железнодорожного моста, планируют провести прямую дорогу до Дербышек. Ее пустят через полосу дач. С одной стороны, будет грустно, если ради такого проекта у людей отберут землю и дома. С другой, это бы сильно упростило транспортную ситуацию — сейчас в район ведет одна четырехполосная дорога, где вечная пробка. Если бы мне предложили выбрать квартиру в любом районе Казани, я бы хотел жить на Вишневского или Лесгафта, потому что из Дербышек очень тяжело добираться до центра. Но если бы работал из дома — жил бы в Дербышках... Или все-таки у себя на даче.

Я прожил в Северном всю сознательную жизнь. Первое мое воспоминание: чувак с самодельным луком целится в прохожего, а я уговариваю его не стрелять. Пацан был чуть старше меня, а мне тогда было года четыре. У меня татарские корни, но в какой-то момент поколение семьи, предшествующее моим родителям, переехало в Среднюю Азию — угорели по климату и всяким персикам, которые можно срывать прямо на улице. В начале 1990-х у местных начались националистические и сепаратистские настроения, и родителям пришлось вернуться на историческую родину. Они купили землю в Северном — тогда это было огромное поле за садовым обществом «Березка». Теперь у нас там практически коммуна — семь домов, в которых живут переселенцы из Средней Азии. Курицы гуляют, белье сушится. Всех мужчин принято называть дядями, даже если они тебе не родственники. Все дружат, ходят друг к другу в гости — когда я переехал на Квартал, очень удивился, что там никто никого не знает.

Во времена моего детства в Северном было два магазина — в честь них назывались остановки. Вообще названия там забавные: сначала «Школа», потом «Баня», «Первый магазин», «Девятиэтажка», «Второй магазин». Я жил на «Втором», но в этом году его снесли — теперь вместо него «Элина». Постепенно вокруг наших домов построили кучу коттеджей. А рядом начинается Сухая река, которая полностью оправдывает свое название: ширина два метра, глубина сантиметров 30. Но в детстве она была шире и глубже, в некоторых местах можно даже было по пояс искупаться.

Сейчас Северный — очень спокойный район, хотя в 1990-е все было иначе. Помню, что на некоторые улицы я просто старался не ходить, потому что там была реально агрессивная молодежь. Недавно узнал, что в Северном до сих пор существуют ОПГ — пару недель назад у ребят был корпоратив в лагере «Лесной» на местном озере. Раньше была еще ОПГ «Огонек», которую назвали в честь одноименного кинотеатра, но она распалась. Не помню, чтобы кинотеатр работал, — может, только в советское время. При мне там были уже только каркас и горелая вывеска — возможно, сами же огоньковские его и подожгли, чтоб название оправдать. Сейчас самые ушлые и деятельные люди Северного — это барыги, которые покупают машины, страхуют их, ставят старые битые детали, а потом попадают в аварию и живут на страховку. Это реально очень популярный способ заработка. Надо помнить, что со смертью Путина неизбежно придут новые 1990-е, и на этот раз точно надо брать с ребят пример: не пить пепси и играть в денди, а заниматься важными вещами.

Я учился в школе на границе Жилки и Северного. Не знаю, почему родители меня туда отдали, но контингент там был дикий: представьте себе среднестатистических жителей Жилки и Северного начала 1990-х, перемножьте их в уме, и все поймете. Классе в седьмом я уже передрался со всей школой. Это было азартно: просто находишь причину и дерешься. Сейчас драка значит, что конфликт достиг апогея, а тогда можно было без особого повода поколотить друг друга во время физры и вместе пойти шататься по району. Потом мне все это надоело, и я сменил школу.

Местом силы Северного всегда были Сухая река и прилегающий лес. В лесу во времена моего детства был овраг, где мы катались на ледянках даже летом: как-то раз туда ссыпали землю, и получилась горка, которую мы тут же приспособили. Еще одно классное место — озеро, которое называется Третье; с названиями в Северном особо не заморачиваются. До недавних пор на «Втором магазине» был киоск, где продавали алкоголь после десяти вечера, и это был желудок Северного — там всегда кипела жизнь. Еще у нас есть кафе-бар «Ирландия», которое держал бывший опэгэшник, — место, мягко говоря, своеобразное, но пользуется популярностью.

Думаю, до этого района еще долго никому не будет дела. Но, возможно, я сам смогу что-то изменить: сейчас мы с партнером строим на огромном пустыре в Северном базу для игры в пейнтбол. Там дешевая земля, мне кажется, туда можно привлечь инвестиции. Пока это только планы — сейчас до того места, где мы строимся, даже электричество не доведено. Нам пришлось поставить генератор, потому что тянуть провода полтора километра до ближайших столбов жутко дорого. Но мы уверены, что пейнтбольная площадка — это только начало. Возможно, со временем в Северном появится свой парк развлечений. Кстати, когда мы регистрировали предприятие, назвали его «Северный возрожденный». Еще я мечтаю сделать там пруд раков. Проблема этого бизнеса только в том, что у него очень долгая окупаемость: пруд роется быстро, но раков нельзя трогать в течение трех лет, потому что они должны настроить свою экосистему и начать нормально размножаться. А если их побеспокоить, они будут друг друга жрать. Хотя в таком случае можно установить на дне камеру и наблюдать за их жизнью — тоже аттракцион.

Фото: Настя Ярушкина