Лингвист Александр Пиперски: «Я бы не стал объяснять свойства русской души исходя из того, что в русском языке нет неопределенного артикля»

Неделю назад в ЦСК «Смена» в четвертый раз прошел Зимний книжный фестиваль. Среди спикеров традиционного образовательного лектория был лингвист, автор книги «Конструирование языков. От эсперанто до дотракийского» Александр Пиперски. «Инде» поговорил с ученым о том, зачем изучать искусственные языки, что мешает эльфийскому развиваться и почему никто не придумывает новый язык международного общения.

Насколько я знаю, лингвисты относятся к искусственным языкам, мягко говоря, скептически: считается, что система, которая не проходила через естественные стадии развития, малоинтересна для изучения. Почему вы занялись этой темой? Это действительно маргинальное направление в современной лингвистике или у вас есть единомышленники?

Искусственные языки интересуют науку меньше естественных, это правда. Но надо понимать, что если мы будем заниматься только естественными языками, то не сможем в полной мере осознать, что же, собственно, изучаем. Можно бесконечно рассуждать о том, насколько человеческие языки разные и какие в каждом из них есть тонкости, но если постараться выйти из системы и взглянуть на нее со стороны, возможно, окажется, что интереснее и существеннее не разница между языками, а то, насколько они все одинаковые. Мы можем говорить по-русски, по-татарски или на языке навахо, но во всех них, несмотря на разность языковых семей, гораздо больше сходств, чем различий. И это не очевидно, пока живешь в мире, где нет других систем коммуникации, кроме естественных.

Что касается маргинальности — разумеется, я не единственный, кто занимается этой темой, но все же интересует это в основном ученых-одиночек. Хотя бы потому, что собственно лингвистических, научных конференций по искусственным языкам почти не проводят — как правило, их обсуждают на собраниях энтузиастов-любителей.

В своей новой книге вы говорите, что если задаться целью создать максимально универсальный язык, понятный каждому человеку в мире, смысловыми единицами в нем должны стать изображения. На таком языке можно обмениваться письменными сообщениями, но поговорить не получится. Каким, по-вашему, должен быть новый универсальный звуковой язык?

Чтобы у людей с разными родными языками возникало как можно меньше сложностей при его изучении, хорошо бы, чтобы он не содержал грамматических исключений и имел несложную звуковую систему. Эти условия кажутся очевидными, но на деле создать такой язык тяжело. Во-первых, понятия простоты или сложности не универсальны: у носителей русского и китайского языков будут очень разные представления о фонетической простоте. Во-вторых, нужно быть готовыми к тому, что если язык начнут реально использовать, исключения в нем будут появляться сами собой, как в любом живом развивающемся языке.

Кажется, создатели эсперанто или токипоны учли все перечисленные рекомендации, но в мире по-прежнему нет ни одного по-настоящему успешного искусственного языка. Почему?

Пожалуй, эсперанто — это не совсем провальный проект. Правда, используют его в основном на съездах и конгрессах эсперантистов, а не, скажем, на международных конференциях химиков или биологов, где все говорят по-английски. А вот все остальные языки действительно почти не используются, и тут сложно привести одну причину. Во-первых, ни у одного не набралась критическая масса спикеров. Когда английский выходил на первый план в мире, в экономически развитых странах было огромное количество носителей английского, игравших важную роль в культуре, политике, экономике. Для эсперанто это не так — всем приходилось его учить. И тут всплыли сложности: неожиданно выяснилось, что в этом языке, возможно, нет всех тех преимуществ, которые в него закладывал создатель. Простой пример: множественное число в эсперанто образуется при помощи суффикса j: domo — domoj (дом — дома). Казалось бы, очень просто и регулярно, но беда в том, что на слух эти два слова почти неразличимы — особенно в беглой речи. Из-за таких нюансов язык пытались реформировать, появился, например, производный от эсперанто язык идо. Но как только появляются расхождения, изводы, вариативность, становится непонятно, какой же язык международного общения учить. И в этой ситуации опять возвращается мысль об английском.

Еще одна причина, по которой ни один искусственный язык не смог завоевать всемирную популярность, — отсутствие институционального признания. Не исключаю, что если бы эсперанто удалось стать языком ООН, это бы сильно ему помогло. Недавно, кстати, я подписал петицию за признание эсперанто одним из официальных языков Европейского Союза, хотя не очень верю в успех. Когда глобальность языка закреплена политической волей, его шансы увеличиваются.

Кажется, в последнее время искусственные языки, претендующие на всеобщность, почти перестали создаваться. Это как-то связано с изменениями в мире? Глобализационный проект под вопросом?

Думаю, с глобализацией все хорошо, просто люди видят, что произошло с другими искусственными языками, и задумываются о целесообразности тех титанических усилий, которые нужно приложить к созданию языка и продвижению нового языка. Изобретатель эсперанто Людвик Заменгоф или изобретатель волапюка Иоганн Мартин Шлейер были людьми с довольно специальными чертами характера, среди которых, например, упертость — не всегда приятная. И да, мир действительно изменился: думаю, в конце XIX века, когда людей пугала надвигающаяся глобализация, они относились к идее международного языка открыто, с надеждой. Сейчас мы на своем примере знаем, что можно счастливо жить и без него.

Если бы вам сказали, что Земля взрывается, вас берут на космический корабль вместе с командой специалистов, которым предстоит воссоздать нашу цивилизацию на другой планете, и у вас есть возможность взять с собой учебник по грамматике одного любого языка, какой бы вы выбрали?

Пусть будет исландский — мне он очень нравится.

То есть вы бы думали только о себе?

Так все остальные же взорвутся. Возможно, с исландским в моей голове конкурировал бы древнегреческий.

Но ведь они неудобны для изучения?

Мы любим не то, что удобно. Но если серьезно, я не вижу никаких когнитивных преимуществ ни у одного языка на фоне других. Конечно, есть языки с более простой грамматикой — английский, китайский. Мы привыкли думать о китайском как о невероятно сложной системе, но есть закономерность: чем шире распространен язык, тем проще его грамматика. Чтобы на латыни заговорили за пределами Рима, ее пришлось сильно изменить — так исчезли многие грамматические категории. Ни в одном современном романском языке не встретишь пяти падежей существительных. Что касается китайского — если бы он записывался латинской графикой, уверяю, западная цивилизация воспринимала бы его как гораздо более простой.

Как вы относитесь к идее о том, что язык определяет матрицу мышления? Иллюстрируют ли ее те, пока немногочисленные, дети, для которых эсперанто — родной язык, мыслят ли они более четко и логично?

В случае с эсперанто это не так показательно, потому что его все-таки создавали по лекалам естественных языков. Теорию интересно было бы проверить на детях, которых с рождения обучали бы, например, ложбану («логический язык» с однозначными правилами морфологии и синтаксиса; создан в конце XX века Группой логического языка. — Прим. «Инде»). Но это был бы ужасный с этической точки зрения эксперимент — в научных целях с рождения учить языку, на котором человеку толком не с кем поговорить. Есть история про американского ребенка, которого отец обучал клингонскому, в то время как мать говорила с ним на английском. Лет через пять такого общения мальчик с отвращением перестал отвечать отцу, потому что ему стало очевидно, что с окружающими проще общаться по-английски. Не говоря уже о том, что в клингонском нет множества слов для описания земной цивилизации.

А что вы думаете о лаадане — феминистическом языке, который создавался, чтобы максимально четко выражать мысли и чувства женщин?

Им никто не пользуется, что неудивительно. Но тут интересно другое: метод, которым создатели лаадана привлекли внимание к проблеме. С чем-то подобным мы сталкиваемся, когда нам говорят, что правильно — «авторка», а не «автор». В каком-то смысле это тоже конструирование искусственного языка внутри русского. Кому-то феминитивы могут казаться смешными, кому-то — единственно правильными, но на самом деле не важно, получится ли у адептов «авторки» утвердить этот вариант, потому что они уже повысили интерес к проблеме дискриминации женщин. Если я задумываюсь о слове, которым я называю какую-то категорию людей, я задумываюсь и об этих людях. То есть в некоторых случаях конструирование языка — это социальное или даже политическое высказывание.

Есть еще подобные лаадану примеры?

Тут уместно вспомнить оруэлловский новояз — язык тоталитарного общества, доведенный до абсурда. Оруэлл блестяще раскрыл идею о том, как язык, призванный служить определенным политическим целям, влияет на сознание. Он иллюстрирует то, что лингвисты называют гипотезой Сепира — Уорфа (гипотеза лингвистической относительности, предполагающая, что структура языка определяет восприятие и воззрения его носителей. — Прим. «Инде»). Для лингвиста проблема только в том, что совершенно неясно, как эту связь измерить. Очевидно, например, что язык влияет на ориентацию в пространстве: люди нашей культуры мыслят в координатах «лево — право», а для некоторых привычнее система «юг — север». Но в этой ситуации сложно проверить: дело именно в языке или все же во влиянии более широкого культурного контекста? Найти человека, который ориентируется в пространстве исключительно по сторонам света, но при этом вырос в культуре, где все говорят «право» и «лево», невозможно. Но только ли язык повлиял на него?

Еще одна сфера, в которой активно создаются и функционируют искусственные языки, — художественные произведения. Какой из артлангов кажется вам самым состоятельным, а какой — самым приятным и почему?

Самым успешным в долгосрочной перспективе проектом мне видится клингонский язык из сериала Star Trek. Утверждается, что в мире есть несколько десятков людей, которые способны поддерживать беседу по-клингонски. К нему приближаются языки Толкина, у которых тоже есть свои фанаты, но эльфийские наречия слабее распространены в живом использовании. Из новых проектов довольно успешными выглядят языки из «Игры престолов» — дотракийский и валирийский, хотя я не готов обещать, что через пару лет их не забудут. Сам я ни на одном из этих языков свободно не говорю, хотя все в той или иной степени изучал, поэтому мне сложно ответить на вопрос о личных симпатиях. Наверное, я бы выделил язык на’ви из фильма «Аватар» — просто потому, что фильм вышел, когда я начал активно интересоваться этой темой. Но вообще мне кажется, что языки из литературы и кино, которые воспроизводят естественные, повторяют их структуру, менее интересны, чем тот же эксперимент Оруэлла, у которого язык наделен новыми, не существовавшими ранее свойствами.

Возможна ли миграция артлангов в реальную жизнь или все они настолько заточены под вселенную, в которой существуют, что не приживутся?

Думаю, это маловероятно, хотя тот же клингонский делает шаги в этом направлении. Во-первых, есть институт клингонского языка и множество энтузиастов, которые подгоняют его под нужды окружающей действительности, ведь лексика в фильмах заточена в первую очередь под разные виды звездолетов и многих простых слов в ней нет. Во-вторых, жив автор языка, который продолжает работать над словарем и грамматикой. А вот в случае языков Толкина автор мертв, и фанатов останавливает его авторитет: «кто я такой, чтобы взять и придумать еще пять слов на эльфийском?».

Сколько лет нужно, чтобы создать искусственный язык, на котором можно будет свободно общаться на любую тему?

История знает случаи, когда люди тратили на это всю жизнь.

А сколько ушло, скажем, на дотракийский?

Дотракийский пока не завершен — в интернете уже сейчас можно скачать довольно большой словарь, и он продолжает расти. Это интересный случай: в книгах у Мартина на дотракийском написано от силы три десятка реплик, поэтому перед Дэвидом Питерсоном, который создает язык для экранизации, стояла задача сделать так, чтобы новые слова и формы развивали написанное, но не противоречили ему. Вообще, для создания искусственных языков нужно быть человеком особого склада характера. По одной из легенд, Толкин говорил: «Я изобретаю не языки для своих миров, а миры для своих языков». На создание семьи эльфийских языков у Толкина тоже ушла вся жизнь — он видоизменял, исправлял, доводил до совершенства. Что, к слову, стало проблемой для тех, кто изучает его наследие, потому что словарь 1930-х годов может не сходиться с заметками 1950-х, и это надо учитывать.

Можно ли дешифровать язык и письменность гептаподов из фильма «Прибытие»? На что опирались его авторы и есть ли у него аналоги среди других языков?

Символы языка гептаподов устроены очень необычно — такой системы письма нет ни у одного естественного языка. С другой стороны, многие свойства гептаподского не так уж удивительны: например, радикальное различие между устным и письменным языком похоже на ситуацию в средневековой Европе, когда все уже давно говорили на германских и романских языках, а писали по-латыни.

А если теория Сепира — Уорфа все же имеет смысл, что мы можем сказать о существах, которые говорят на языке, не имеющем временных категорий?

Увы, ничего определенного. «Прибытие» возвращает нас как раз к той теме, с которой начала развиваться гипотеза лингвистической относительности: Уорф исследовал язык индейцев хопи и утверждал, что у них нет слов и грамматических категорий для выражения времени, к которым мы привыкли в западноевропейских языках. Но, во-первых, последующие работы показали, что индейцам хопи не так уж чуждо понятие времени и они вполне способны его выражать, а во-вторых, непонятно, что следует из наличия или отсутствия какой-то грамматической категории. Я бы не стал, например, объяснять свойства русской души исходя из того, что в русском языке нет неопределенного артикля.

Насколько похоже на реальную работу лингвиста то, что делает в кадре главная героиня «Прибытия»? Не стереотипизируется ли, на ваш взгляд, в фильме образ ученого?

Конечно стереотипизируется — как и любая профессия в кино. Ученый на экране обычно совершает какой-то гениальный прорыв, открытие на совершенно новом материале, хотя в реальности обычно приходится долго трудиться, чтобы сделать небольшой шажок в уже изученной многими вашими предшественниками области. Гениальных дешифровщиков, сумевших разобрать неизвестную письменность, в истории лингвистики насчитывается самое большее пара десятков (вспомним Шампольона и египетские иероглифы, Вентриса и линейное письмо B, Кнорозова и письменность майя), и это совсем не основное занятие лингвистов.

Фото: Даша Самойлова