«Я хотел поставить скульптуру под стенами Кремля, но труханул. Поставлю попозже». История художника Димы Шленкина

Поздно вечером 12 июня в Казани на Профсоюзной, возле разрушенной гостиницы Дворянского собрания, появилась фигура, покрытая фольгой. Ее автор — казанский музыкант и уличный художник Дима Шленкин — планирует выставить в общественный доступ еще четыре скульптуры: своей акцией он хочет изменить отношение людей к окружающему пространству. Диалог людей со скульптурами Дима собирается фиксировать в инстаграме, для чего завел специальный аккаунт. Выпускающий редактор «Инде» Александр Шакиров рассказывает историю художника, который создает арт-объекты, чтобы их сломали.

Проходя днем по Кремлевской, казанцы, а уж тем более туристы, вряд ли обратят внимание на окна двухэтажного дома, в котором расположена мастерская художника Димы Шленкина. Другое дело ночью: пересекая улицу от заведения к заведению, можно заметить в горящих окнах несколько статуй, обернутых в фольгу. Самыми любопытными оказались мои друзья — они обошли дом, нашли дверь в мастерскую, познакомились с мастером, а потом написали мне, что об этом художнике обязательно нужно рассказывать.

Сообщение я прочитал только утром, когда одна из пяти блестящих статуй уже переселилась на Профсоюзную.

Человек, который упал в чан с травой*

«Я помню, что в детстве отец делал из проволоки какие-то прикольные фиговины и нам с братом отдавал. Мне тоже понравилось мастерить, — Дима начинает свой рассказ по дороге от Профсоюзной, где мы договорились встретиться, к его мастерской. Точнее, к учебному помещению школы «СОлНЦе», в которой Дима работает учителем технологии. — И вот спустя много лет, когда я учился на втором курсе и работал в музыкальном магазине, где клиентов особо не бывало, мне захотелось что-нибудь поделать руками. Сначала сложил поделку из бумаги, а потом вспомнил о проволоке… А в магазине как раз были проволочки, которыми сматывали провода от оборудования. Вот из них сделал дракончика — это была моя первая скульптура, она до сих пор хранится дома. Потом заказал проволоку и соорудил дракончика побольше — хотелось сделать как в „Игре престолов“».

Мы заходим во двор дома на Кремлевской и садимся на лавки напротив друг друга. Я прошу Диму кратко рассказать о своей биографии, и поначалу он ограничивается казенными фразами вроде «29 лет назад я родился на той стороне Казанки, на границе Московского и Ново-Савиновского районов», но когда речь заходит о школе, подробностей становится больше. «Учился в средней школе 91 — бандитской. Ну чтобы ты понимал: один раз я пришел с утра пораньше, а на полу валялись выбитые зубы. Или когда пошли в десятый класс, нас распределили так: в «А» класс — богатые, в «Б» — бедные. Окей, пошли в бедные. В десятом же классе четверо из «Б» сели в тюрьму за изнасилование… Еще помню, как я дрался с главным злодеем школы. Потом он меня нашел, позвал других — меня били человек двадцать... Проснулся утром, а глаза не открываются! На самом деле там были детские причины для конфликта: кто-то что-то кому-то сказал. Нелепая ссора. Правда, тогда я даже ходил с ножом — боялся, что меня еще раз побьют. Но главное, что каким-то удивительным образом у меня и моих друзей, с которыми я до сих пор общаюсь, в те годы изменилось сознание — мы поняли, что мир не заканчивается бандитами и захолустьем, где правит насилие, и есть что-то другое. Это произошло, когда мы собрали нашу первую группу, называлась она „Живые“. Все ее участники состоялись в жизни и заняты своим делом».

Разговоров о музыке, будь то обсуждение новинок или собственных предпочтений, Дима не любит, да и названия треков не запоминает. «Начинал с русского рока, как и все любители дрынди-брынди на гитаре, потом были Blink-182, Green Day. Мы любили Beatles, в то же время и Rammstein. Во многом из-за того, что нам нравилась разная музыка, мы разошлись как музыкальный коллектив».

Учебу в Казанском государственном институте культуры Дима называет временем поиска. А еще «продолжением формирования его шатающейся личности». «Не могу сказать, что получил там много знаний, — учился на звукорежиссера. Но я приобрел много знакомых и вошел в ту среду, в которой нужно мыслить. Хотя в „кульке“ я был незаметным чуваком — там даже угорали, что меня в детстве уронили в чан с травой. Просто все носились со своими творческими идеями, а я всегда был расслаблен. Но я, разумеется, против наркотиков».

Другие выпускники «кулька», которых я спрашивал о Диме, в своих мнениях сходятся на «классном чуваке, всегда доброжелательном, но с отсутствующим видом». «Дима с очень раздолбайским, но при этом философским отношением к жизни и характером, если можно так сказать, направленным внутрь себя», — сказал один из собеседников, учившихся вместе со Шленкиным. Люди, игравшие с ним или просто видевшие его выступления, говорят, что, в отличие от большинства начинавших в то время музыкантов, Дима на сцене не зажимался и все партии на бас-гитаре играл без ошибок.

На четвертом курсе появилась группа Doratti. «Виталик [Киселев] — барабанщик, вернулся из летного училища, и мы с Булатом Абдуллиным решили собрать группу. Пригласили Машу (Мария Диброва, вокалистка Doratti. — Прим. «Инде»), с которой в студенчестве выступали. Позвали на гитару Камиля [Гимаева]. Я рад, что мы не превратились в кабачную группу, за что спасибо Булату: он смог донести до нас свои мысли, и мы собрали программу поп-песен в электронном формате, нетипичную для банкетных кавер-групп. Мы стали много зарабатывать, и я ушел с телека (работал ассистентом режиссера на ВГТРК. — Прим. «Инде»). Вообще, у меня было много разнообразных работ. Лет с 14 я три лета подряд работал на заводе пластиковых изделий — не знаю, существует ли он сейчас. Я вставал в шесть утра, ехал на автобусе в Авиастроительный район, там меня забирала машина и везла на завод. Работал в бригаде женщин. Они были весьма пошлые, с шутками про размер члена, но тогда я не понимал их намеков. Затем ушел на стройку, потому что там платили больше. Работал подсобником в паре с мужичком лет 50. Но музыка всегда находила меня сама. И вот сейчас я переключился на скульптуры, хотя у меня остался мощный гештальт, что нужно чего-то добиться в музыке. Прийти к чему-то важному хотя бы для себя».

Человек, который соорудил скульптуру на берегу Дуная

В 2016 году Шленкин вместе с Doratti отправился в Китай — по условиям полугодичного соглашения музыканты должны были выступать в ресторане при отеле. Дима, как он сам признается, затосковал, а потом начал творить: сначала из проволоки сделал медведя с бас-гитарой (патриотично-антимилитаристский презент ушел приятелю из Шри-Ланки) и приступил к более масштабной работе. «Создавал объект по частям: сделал голову, потом ноги, и тут пришло время уезжать. Ноги я оставил, голову забрал с собой и потом потихонечку, в течение трех лет закончил все тело. А прошлым летом построил еще и шар. Супердолгий проект завершился в 2019 году, когда я замотал все это дело колючей проволокой. Сейчас „Человек на шаре“ стоит на фабрике Алафузова».

Осенью 2019-го Дима поехал в Будапешт, правда, вместо прогулок по городу он засел на берегу Дуная и начал работать над новой скульптурой. «Классный город: я был в Будапеште раньше и просто влюбился в него. Там я и понял, что Казани не хватает скульптуры малых форм. А еще там Дунаем на берег прибивает много красивых коряг. И я решил, что из них что-то нужно делать. Забил на свой культурный досуг и вместо того, чтобы смотреть местные памятники, начал делать свой».

На арендованном велосипеде Дима отправился в строительный магазин, где купил пассатижи и проволоку, которой скручивал деревяшки. Во время работы он дважды сталкивался с полицейскими: в первый раз они на венгерском просили прекратить свою работу и уйти — Дима покинул берег, но как только они уехали, вернулся; во второй раз он увидел их издалека и успел спрятаться. Скульптуру они, кстати, не тронули. «Получился какой-то деревянный монстр, — говорит Дима. — Причем он стоял на берегу в одном из самых респектабельных районов (между мостом Свободы и мостом Эржебет, со стороны холма Геллерт. — Прим. «Инде»). Я получил обалденные отзывы от жителей Венгрии, которые меня очень вдохновили. Писали в инстаграм на венгерском, я им отвечал через гугл-переводчик и даже попал в их газету, в рубрику «Культура». Вот только не успел сделать скульптуре глаза и, когда вернулся в Казань, смастерил и попросил друзей, которые поехали в Будапешт, прикрепить их — с глазами скульптура бы ожила. Но, видимо, вода поднималась, и скульптуру смыло. Надеюсь, она плавает сейчас где-нибудь в море. Или ее разбросало по Дунаю. Короче, есть в этом что-то символическое».

szeretlekmagyarorszag.hu

Из Будапешта Дима собирался в Берлин — и потерял всю наличку. Благо билеты на самолет были куплены заранее. По уже сложившейся традиции, вместо осмотра достопримечательностей немецкой столицы художник отправился искать берег водоема, на котором он смог бы построить еще одну скульптуру. При этом денег на инструменты, и уж тем более на аренду транспорта, у него не было.

В самом центре Берлина — парке Тиргартен — Дима нашел велосипед, на котором и передвигался те два дня. Обнаружив поблизости стройку, он украл там веревку, а потом вернулся в парк, где с ее помощью соорудил из валявшихся деревяшек собаку. «Она так органично вписалась, что выглядела как парковая скульптура! Как смог сделал ей медальон и написал на нем свой инстаграм. Потом мне даже писали люди из Берлина… Да, когда я уже заканчивал, ко мне подошел бродяга и сказал: „Это наш велосипед, верни“. А велосипед был детский, с корзиночкой и маленькими колесиками сзади...»

Сделать для пса поводок и ошейник Дима не успел, но, кажется, он больше расстроился из-за пассатижей, купленных в Будапеште: немецкие пограничники не дали им попасть в Казань.

Человек, который не боится изменений

Напротив окон мастерской стоят четыре скульптуры — металлические каркасы, обернутые фольгой. Один такой персонаж весит килограммов десять. Внутри они набиты полиэтиленовой пленкой.

Почему проволока, я понял, теперь расскажи про внешний вид объектов и как все это создавалось.

— Моя знакомая Катерина Смирнова — стилист, отлично видит цвет и свет, сказала, что эти чуваки выглядят слишком простовато, и предложила покрасить их в черный, а сверху сделать решетку. Так и сделали… Потом я не спал несколько дней, пребывая в жутких сомнениях. В итоге вернули серебряный цвет. Для консультаций я позвал Тимофея Зверко (казанский художник. — Прим. «Инде») — он человек опытный. А в работе над скульптурами мне помогала моя команда. Сейчас я понимаю, что с точки зрения дизайна черный цвет круче, но для улицы серебряный подойдет больше, поскольку он заметнее.

Для меня также важно, чтобы было недорого по стоимости материалов, легко в установке, достаточно крепко и ремонтопригодно. Потому что такого чувака (показывает на скульптуру. — Прим. «Инде») можно пырнуть ножом, а я приду и залеплю дыру скотчем. Даже на ту, с Профсоюзной, уже покушались: ударили в грудь и лицо. Я пришел, вытянул лицо и разгладил вмятину — у меня это заняло 30 секунд. Но главное, что люди выплеснули свою энергию, пообщались со скульптурой и пошли дальше. Я гнался именно за такой реакцией.

И теперь мы подходим к главному: зачем оно тебе надо, Дима?

— Опыт Будапешта помог мне прозреть, и я понял: люди хотят видеть то, что произошло из ничего. Бронзовые скульптуры неискренние, в них слишком много академичности, они не цепляют глаз, выглядят как элементы архитектуры, но не более. Кроме граффити у нас практически нет уличного искусства, если сравнивать с Европой. Поэтому мне хочется развивать это в Казани. Да, я призываю всех художников выйти на улицу — это моя сверхзадача.

Я много чего хочу. Я хочу, чтобы люди думали шире, начали делать что-то красивое на улице. У меня на Волгоградской такие раздолбанные тротуары, такие палисадники… Там прикольный зеленый райончик, но все нужно приводить в порядок — тогда и люди станут добрее. Мне кажется, благодаря этому мир станет чуточку лучше.

Почему для установки первого объекта ты выбрал именно это место на Профсоюзной?

— С Профсоюзной вышло неожиданно. Мне кореш говорит: «Здесь сортир, люди ходят в кусты». А я знать не знал, сам-то я не хожу туда! Видишь, они (скульптуры. — Прим. «Инде») еще очень эротичные сзади, я им сделал жопы. И подумал, что этот холм у дороги — классное место: рядом с мастерской, жопу не видно, плюс земля — я закрепил их на трубах, которые идут от ног и выше. Конечно, я хотел поставить скульптуру под стенами Кремля, но труханул. Поставлю попозже, пока рано.

Есть мысль поставить еще одиночку и сразу трех в парке Эрмитаж. Получится такая групповая скульптура, немножко будет выглядеть по-советски. Если ты заметил, у чувака на Профсоюзной в руках такой ромбовидный предмет, а внутри шарик. Задумка такая: прилетел некто и с помощью этого предмета позвал своих друзей. Сначала появится еще один, а потом эти в треху высадятся в парке. И там же установлю большой корабль… Хотя, может, это будет портал. Реально оценить нас могут только представители другой цивилизации. Ну вот они и прилетели. Но непонятно, как с ними общаться — у них нет ни рта, ни ушей. А может, и не нужно этого делать? Те, кто способен, будут с ними общаться; моя задача — транслировать это общение в соцсети. И эта трансляция и станет результатом, по которому мы сможем судить, кто мы такие. Такой сериал про общение, хотя в основном про разрушение. Вообще, я мечтаю запечатлеть, как люди ломают скульптуры, надевают шапочку или разрисовывают. Мне жутко нравится сочетание скульптуры и акционизма! Так что эта история даже и не про космос.

Я был на Профсоюзной, когда скульптура уже стояла. Ты знаешь, люди по очереди выходили из туристического автобуса, шли в кусты мимо твоей работы, даже не обращая внимания.

— Это значит, что, когда ты идешь исполнять свои биологические потребности, тебе не до искусства. Грубо говоря, когда ты хочешь поссать, тебе не хочется смотреть на что-то красивое. Значит, нужно работать дальше… Но даже если они бы обоссали скульптуру, это стало бы индикатором состояния нашего общества.

А если их сломают, ты не расстроишься?

— Расстроюсь, конечно. Я каждый день езжу [к скульптуре] на Профсоюзную, переживаю. Но в этом и есть смысл моей художественной акции — а я это так называю, потому что с точки зрения скульптуры мои работы слабоваты. Ломание — это мощный диалог. В историю входят только те, кто создал и кто разрушал. А безучастные наблюдатели — нет.

Для чего тебе нужен этот диалог?

— Ну это мои амбиции, тщеславие.

Ну что-то же ты хочешь сказать людям? В современной России вообще возможен акционизм без политического подтекста?

— У меня есть одна задумка с политическим подтекстом — я хочу сделать из телевизора кое-что. Но пока мне ближе вечные проблемы. Хотя, по сути, политика — это не причина нашей плохой жизни, а следствие того, какие мы существа: нами правят примитивные позывы. Поэтому такая политическая ситуация. Но по-настоящему сильные культурные акции могут изменить мир. Сейчас так много свободных людей, что можно сделать супермощные проекты нового масштаба.

Что в этом случае изменится: люди станут говорить о том, что их действительно волнует?

— Во-первых, изменится мир идеалов. Например, если поставить огромный объект вместо памятника Вахитову, Казань получит с этого миллионы, туристы попрут сюда так же, как на Эйфелеву башню. Я утрирую, но я имею в виду, что станет ясно: надо вкладывать в красоту, в искусство и культуру. Это привлекает людей и изменяет среду существования. Если бы я жил, окруженный прекрасными объектами, рос среди всего этого, я бы был нереальным чуваком. Но я вырос, когда вокруг меня была грязь, поэтому я до сих пор мыслю приземленно.

Я примерно представляю, сколько денег вложено в благоустройство парков. Это очень изменило среду, и люди стали добрее, они начали одеваться красивее. Ну не пойдешь ты в парк как колхозник! Потому что там красивые люди, и тебе тоже хочется быть красивым, улыбчивым и успешным. Ездить на чистом велосипеде!

Если вложить деньги не в музейное искусство, хотя это тоже важно, а во что-то новое, нетипичное, очень смелое, я уверен: это оправдает себя, будет полезно социально и финансово.

У меня есть мечта — создавать максимально большие вещи. Человечество в XXI веке перестало строить большие монументальные скульптуры вроде Иисуса в Рио-де-Жанейро или Родины-матери (скульптура «Родина-мать зовет!» в Волгограде. — Прим. «Инде»). Думаю, я начну собирать в интернете деньги, чтобы купить под Казанью участок в поле и построить там скульптуру с пятиэтажный дом. Город разрастется, окружит участок, а скульптура останется.

Я верно понимаю, что своей художественной акцией ты хочешь добиться, чтобы люди начали разговаривать с пространством вокруг?

— О, отличная мысль. Люди должны вкладывать силы, время и мысли, чтобы сделать его [пространство] лучше. Ну да, даже те же люди, которые придут в парк Эрмитаж бухать и сломают скульптуры, проснутся с утра, откроют инстаграм и подумают: «Я сломал скульптуры...» И что дальше? В следующий раз он не будет ломать, потому что свой детский разрушительный инстинкт он удовлетворил, и подумает: «А может, я могу сделать такую же?».

Я считаю, что у нас в России люди талантливо создают красоту. Но все это прячется за заборами и не оказывается дальше входной двери. Вот если мы направим свои силы на благоустройство пространства вокруг, все изменится. Какое удовольствие люди получают, сажая у себя на дачном участке цветы. Но ведь они не делают это перед своей пятиэтажкой в палисаднике. Потому что цветочек на даче в безопасности — это его микромир, где спокойно и хорошо. А у подъезда цветок могут сломать или кинуть туда окурок. Или, может быть, люди просто не считают пространство, в котором они живут всю зиму, своим.

Диалог со скульптурой — первый шаг к изменению мира. Я призываю людей к инициативности. И более того, я приглашаю к себе в мастерскую: я дам инструменты и мы вместе что-нибудь построим. Одно условие: объект нельзя уносить к себе на дачу — только общественный доступ.

Надеюсь, коммунальщики не вмешаются, как в случае с инсталляцией об обществе потребления Алеши (уличный художник. — Прим. «Инде») на Булаке. Год назад он пустил по воде «мину» из манекенов и одежды.

— Тут есть удивительная штука. Если мы шли со своим предметом — и оставили его в парке, тут никакого акта вандализма быть не может. Как можно осудить человека, который потерял велосипед? А я, может, скульптуру потерял.

Раз про Алешу вспомнили: девизом одной из его выставок была фраза «Местный стрит-арт настолько бедный, что я чувствую себя богатым». У тебя какие мысли на этот счет?

— Полностью поддерживаю. У меня есть финансовые проблемы, но я от них настолько далек. За эти два месяца я мог заработать денег, но занимался скульптурами и стал духовно богаче. Теперь мне нравится Алеша.

Я вообще не очень знаком с миром искусства, и, возможно, в этом моя сила. Потому что, если бы я видел работы Алеши, постеснялся бы сделать то, что сделал, начал бы копать глубже, и это копание могло исчерпать мои ресурсы. И ничего бы не получилось. Было бы классно с ним познакомиться и сделать вместе что-то большое.

Еще в последнее время я думаю о том, что много талантливых людей творят в стол. Или просто дарят свои работы кому-нибудь на день рождения. При этом многие другие талантливые люди думают только о монетизации. Мне тоже говорят об этом: «А ты бы мог делать красивые детские кроватки и продавать их за десять тысяч». Да, мог бы, но тогда я бы не смог работать над скульптурами. Я все время сомневался, но сейчас сделал выбор. Музыкальная движуха откладывала мое увлечение скульптурами на потом. И в 26 лет я созрел. Прихожу, включаю подкаст и часов на 12 с перерывом на обед ухожу в работу. Мне нравится, когда из каких-то маленьких ингредиентов получается что-то большое и красивое.

* Вы уже поняли, что текст был не про наркотики, но все же мы обязаны напомнить, что наркотики — это зло. Мы против.

Фото: Даша Самойлова