«Аллен Карр для меня неубедителен, потому что я слишком много знаю»

Сегодня в продаже появилась вторая книга Аси Казанцевой «В интернете кто-то не прав». Её первая работа «Кто бы мог подумать? Как мозг заставляет нас делать глупости» принесла автору премию «Просветитель» и популярность чуть ли не поп-звезды. «За последний год я объездила с лекциями пол-России от Иркутска до Калининграда», — рассказывает Ася, сидя в казанском баре после лекции о влиянии на мозг алкоголя и никотина. Время от времени собравшиеся отвлекались на пиво и перекуры, но в целом слушали внимательно: в отличие от классической плакатной пропаганды ЗОЖ, выступление популяризатора науки не вызывает отторжения. Журналист «Инде» Лена Чеснокова поговорила с Казанцевой о саморазрушении, новой книге и дивидендах, которые может принести «объективация себя как тёлочки».

Ася, во время вашей лекции одна половина слушателей нашла у себя симптомы алкоголизма, а вторая узнала, как наука объясняет её неудачные попытки перестать курить. Но ведь все и так понимали, что алкоголь и табак — это вредно, вряд ли кто-то порвёт с привычками после вашего выступления. Какого эффекта вы добивались?

— Моя задача не в том, чтобы пропагандировать здоровый образ жизни. Я за осознанность: каждый взрослый человек, решая употреблять наркотики, пить или курить, должен понимать, что с ним происходит. Тогда он сможет своевременно отследить возникновение физической зависимости и решить, готов он с ней жить или хочет бороться. Конечно, одной такой лекции недостаточно, чтобы помочь курильщику бросить. Но если человек и так об этом задумывался, ему будет легче справиться, когда он узнает, что никотиновая зависимость — не более чем примитивная биохимическая ловушка. Проблема классической антитабачной пропаганды в том, что она убеждает курильщика: ты не можешь бросить потому, что ты слабак. Это деморализует. А когда никотинозависимого человека что-то деморализует, его первая реакция — найти сигарету, чтобы утешиться. Многие из тех, кто прочитал мою первую книгу, где было много про влияние никотина на мозг, рассказывали, что бросали курить просто потому, что поняли, как примитивно устроен механизм зависимости.

Претендуете на славу Аллена Карра?

— Карра я не люблю — у него некорректно описаны биохимические механизмы развития зависимости. Он для меня неубедителен, потому что я слишком много знаю. Но если его книга кому-то помогает — пусть читают.

Вы лучше всех своих слушателей знаете, что курение — примитивная биохимическая ловушка, и всё равно курите...

— Между прочим, когда я написала книгу, бросила почти на год. Но потом опять начала, потому что у меня была неприятная работа. Курение — штука, которая невыгодна в стратегической перспективе, но бывает очень полезна в тактической. Сейчас я снова планирую бросить. Я не делала генетический анализ, но по косвенным признакам могу предположить, что предрасположена к формированию сильной никотиновой зависимости ещё и на генетическом уровне. Это плохо; но хорошо, что я хотя бы понимаю, что со мной происходит.

Какие гены отвечают за предрасположенность к никотиновой зависимости?

— Много разных. Некоторые, например, влияют на строение ацетилхолинового рецептора. Ацетилхолин — это нейромедиатор, одна из сигнальных молекул, используемых нервными клетками для общения друг с другом. Одна из его важных функций — активация системы вознаграждения в головном мозге. Никотин действует на те же рецепторы, но сильнее. У человека возникают ощущения удовольствия и сосредоточенности. Есть исследования, демонстрирующие, что у людей, чьи ацетилхолиновые рецепторы от природы работают не очень хорошо, первая в жизни сигарета вызывает бурю положительных эмоций, потому что система вознаграждения активируется так сильно, как никогда раньше, что, конечно, вызывает желание повторить такой опыт и способствует формированию зависимости. При этом нужно понимать: не курить можно с любой генетической комбинацией.

И всё-таки — почему, зная о вреде табака и алкоголя, мы продолжаем их употреблять? В нас встроен какой-то механизм саморазрушения?

— Скорее в нас встроен механизм, заставляющий постоянно искать источники удовольствия. Но человеческий мозг эволюционировал в условиях, когда система вознаграждения, отвечающая за ощущение удовольствия, активировалась только от чего-то полезного: например от еды или секса. Цивилизация подарила нам способы взломать этот механизм и активировать систему вознаграждения бесполезными или откровенно вредными веществами. Так как процесс эволюции довольно медленный, механизм контроля над такой ситуацией у нас пока не выработался.

Скоро в продажу поступит ваша вторая книга «В интернете кто-то неправ». В ней вы объясняете, каким научным материалам можно верить, а каким не стоит. Как человеку без профильного образования понять, насколько адекватна научная статья, которую он только что прочитал?

— Самая важная часть моей новой книжки — послесловие. Там я объясняю, какими поисковыми системами нужно пользоваться для нахождения достоверных исследований и как, ориентируясь на прямые и косвенные признаки, отличить более серьёзную статью от менее серьёзной. Самый главный и надёжный косвенный признак — импакт-фактор издания, в котором напечатано исследование. Импакт-фактор — это отношение частоты цитирования статей, опубликованных в журнале, к общему числу статей в нём. Система работает сама на себя: любой исследователь хочет публиковаться в издании с высоким импакт-фактором, поэтому в первую очередь несёт свою статью в престижную редакцию, а в престижной редакции особо строгая система отбора и рецензирования.

Судя по названию книги, в ней будет ещё и про интернет-дискуссии. Как грамотно и корректно победить оппонента в научном споре в «Фейсбуке»?

— Нужно сказать ему: «Не могли бы вы привести ссылки на надёжные исследования?». И не относиться серьёзно к тому, кто не может.

А если сам не можешь это сделать, но уверен, что прав?

— Надо учиться. Существует иерархия источников по степени достоверности. На самом верху этой иерархии — публикации в рецензируемых англоязычных журналах. Есть много исследований о том, что научные статьи, опубликованные не на английском, как правило, менее качественные. Считается, что, если у вас хорошие данные, вы, скорее всего, заморочитесь, переведёте свою работу и опубликуете её в международном журнале. Есть исключения: некоторые лингвистические или филологические исследования удобнее публиковать на языке оригинала. Но в естественных науках всё хорошее — точно на английском.

Остальные типы источников заведомо менее достоверны. Даже если вы пишете учебник, вы можете бессознательно выдать что-то, что просто кажется вам логичным, за результат научных исследований. Как правило, учебники рецензируют учёные, с которыми у автора хорошие отношения, и они на многое закрывают глаза. Статьи в обычных СМИ ещё на одну ступень ниже. Если вы научный журналист, вас сдерживает только страх за репутацию. Если вы обычный журналист, вас не сдерживает вообще ничего, потому что количество кликов и перепостов интересует вашего редактора больше, чем научная достоверность.

Ваши книги рецензируют?

— Нет. Важно понимать, что мои тексты не являются научными работами. Дело даже не в том, что я пишу простым языком и пересказываю чужие исследования, а не ссылаюсь на свои. Я даю читать свои тексты экспертам, но финальное решение о том, какие правки вносить, а какие нет, принимаю сама. Но есть и хорошая новость: в моих текстах много ссылок на научные публикации, и в случае любых сомнений меня можно и нужно проверять по первоисточникам. Кажется, после моей второй — довольно холиварной — книги многие так и сделают.

Думаете, она не понравится учёным?

— Учёные как раз хорошо относятся ко мне и к книге. Уверена, что будут возмущённые гомофобы, гомеопаты и производители органической пищи, которых я критикую. Именно для них я написала послесловие с мануалом по поиску научных статей. Если я подвигну хоть кого-то из них обратиться к хорошей научной литературе, буду считать, что многого в жизни добилась. Среди вещей, в которые я верю без ссылок на научные исследования, — а таких не очень много — мысль о том, что мы бы жили в более благополучном обществе, если бы люди умели читать научные публикации. К примеру, если бы россияне были менее восприимчивы к лженауке, они бы более рационально расходовали ресурсы: по подсчётам аналитиков, российские потребители тратят 2,5 миллиарда рублей в год на гомеопатический противопростудный препарат «Оциллококцинум». Эти деньги можно было бы пустить на что-то более полезное — например, отдать просветительскому фонду «Эволюция». Критическое мышление помогает быть менее восприимчивым к рекламе, политическому пиару и другим манипуляциям, позволяет чувствовать себя в большей безопасности и даже более счастливым. Люди, интересующиеся наукой, лучше других осознают, в каком интересном мире живут, — потому что видят, сколько крутых исследований регулярно публикуется.

Вы правда верите, что можно массово приучить людей читать научную литературу?

— Я верю, что стоит попробовать.

Если в вашей ленте в «Фейсбуке» кто-то спорит о гомеопатии, вы ввязываетесь в дискуссию?

— В последнее время я считаю, что лучше потратить время на написание главы книги, которую прочитают тысячи людей, чем несколько часов переубеждать одного человека в сети. Но если я понимаю, что кроме меня больше некому вступить в спор, я ввязываюсь, хоть мне это и не нравится. Во время учёбы в Израиле я столкнулась с человеком, который с университетской кафедры пропагандировал креационизм. Там я много шумела, потому что было ясно: если я не буду шуметь, никто не будет. Конечно, я понимаю, что в интернете всех не переспоришь. Но со споров когда-то начинался мой интерес к популяризации науки, и такая история есть почти у каждого популяризатора. Ты живёшь в своём заповеднике — приличном университете, где все и так умные и всё понимают, — и однажды в интернете натыкаешься на живого креациониста или противника ГМО. Изумляешься, начинаешь с ним полемизировать, читаешь научные статьи, набираешь базу внятных доказательств и пишешь свой первый материал о том, как всё устроено.

Насколько я знаю, у вас нет кандидатской степени. Можно ли быть популяризатором науки, не являясь при этом учёным?

Если вы поступите в магистратуру, вам придётся заняться исследованием для диссертации. О чём оно будет?

— Мне интересны когнитивные ловушки — искажения восприятия, иллюзии, к которым наш мозг эволюционно предрасположен.

Недавно вы написали в «Фейсбуке» пост о краудфандинговой кампании фонда «Эволюция» (Ася Казанцева — член совета нового просветительского фонда, занимающегося книгоизданием и организацией научных событий. — Прим. авт.), в котором использовали выражение «объективация меня как тёлочки». Вас задевает, что фонд продал ужин с вами за шестьдесят тысяч рублей?

Ужин со мной принёс «Эволюции» деньги, которые пойдут на книгоиздание и на научно-популярные лекции. С какой стати я должна обижаться? Оскорбить легко того, кто уже чувствует себя уязвлённым. Если бы в моей жизни существовала какая-то гендерная дискриминация, возможно, меня бы это оскорбило, но, кажется, ни разу не было такого, чтобы кто-то не публиковал мою статью или не звал меня читать лекцию потому, что я девочка.

А как относятся к женщинам-учёным в российском научном сообществе?

— Мне трудно ответить на этот вопрос. В моей второй книжке будет подраздел про гендерную дискриминацию в науке — там я ссылаюсь на резонансное американское исследование. Учёные разослали профессорам университетов абсолютно одинаковые резюме студента-бакалавра, претендующего на вакансию лабораторного менеджера. Половина работодателей получили письмо от Джона, а вторая половина — от Дженифер. Выяснилось, что при прочих равных Джона оценивают как более компетентного сотрудника, заслуживающего более высокой зарплаты. Через пару лет после этого в Америке провели похожее исследование, только теперь соискатели претендовали на позицию профессора. В данном случае работодатели чаще отдавали предпочтение женщине. Дело в том, что женщины в среднем реже делают серьёзную карьеру, потому что чаще сходят с дистанции из-за родов. И когда на высокую позицию претендуют одинаково компетентные мужчина и женщина с ребёнком, работодатель думает: «Ух ты, если она добилась таких успехов даже с перерывом на роды, значит, она более работоспособна. А когда её дети вырастут, она нашему университету вообще Нобелевскую премию принесёт!».

Применимы ли американские исследования к российским реалиям?

— Не знаю, но других я не видела. Возможно, Высшая школа экономики делает что-то похожее, но на меня, как на любого научного журналиста, влияет стереотип: хочешь понять, как всё устроено, — ищи в англоязычных журналах. Вообще, мне представляется, что наука интернациональна, и так как все люди — это один биологический вид, в поведении жителей разных стран должно быть гораздо больше общего, чем различного. Но, возможно, это моя профессиональная деформация.

Но ведь гендер — социальная категория, а не биологическая. Отношение к женщине в американском и российском обществе может сильно различаться.

— Я не претендую на объективную истину — никогда не говорила и не скажу, что знаю, как всё на самом деле устроено. Я смотрю на проблему с естественнонаучных позиций, но у потребителя научпопа всегда должен быть выбор. Так что, если появятся культурологи и социологи, которые мне возразят, я буду только рада.