«Внимание! Все не дышим! По моей команде». Как в казанском Эрмитаже меняли выставленные вещи Екатерины Великой

В понедельник в музеях выходной, но только для посетителей. Для сотрудников же это фактически единственная возможность заняться экспозицией. В этот понедельник в центре «Эрмитаж-Казань» меняли 30 экспонатов выставки «Екатерина Великая. Золотой век Российской империи». Как и зачем — рассказывает главред «Инде» Ксения Лукичева, которая посмотрела, как люди трогают руками историю.

Старинные вещи из текстиля и бумаги можно выставлять только на три месяца — от света и вертикального расположения в музейных залах они разрушаются, и можно утратить важнейшие свидетельства истории навсегда. Трогать и перемещать хрупкие экспонаты разрешено не всякому сотруднику музея: на ротацию к нам приехали специалисты из Государственного Эрмитажа. Художник-реставратор Сурен Асатурян занимался ротацией графики, а заведующая сектором прикладного искусства отдела русской культуры и хранительница коллекции «Гардероб Петра I» Нина Тарасова — одеждой Екатерины II и ее семьи.

«Екатерина Великая — первый детский модельер-дизайнер»

Мы стоим в зале, посвященном детям и внукам императрицы, ждем, когда придет Нина Тарасова менять один детский жилет, принадлежавший будущему императору Александру I, на другой.

— На этой выставке есть в том числе личные вещи Екатерины, — рассказывает Маргарита Тихонова, руководитель центра «Эрмитаж-Казань». — Она многое делала своими руками. У нас здесь представлено пасхальное яйцо, которое она сама изготовила для своего внебрачного сына от Орлова — графа Бобринского. Это, конечно, редчайшая, единичная вещь — и она здесь, в Казани. Внутри этого яйца лежит записка. Мы подумали было его открыть, когда был монтаж выставки, но оно очень тонкое, хрупкое…
— Представляете, что было бы, если бы сломали?
— О да, — смеется.
— А что было бы?
— Тут же сразу вступил бы договор о страховой стоимости. Вся коллекция застрахована. То есть даже если, тьфу-тьфу-тьфу, что-то случится…
— Но другого такого яйца в мире бы не осталось.
— Ну конечно. Поэтому мы и не стали рисковать. Хранитель этой вещи знает, как с ней обращаться, как открыть ее — это возможно.
— То есть человечество все-таки в курсе, что там в записке?
— Да, там написано «Графу Бобринскому». Отсюда мы, собственно, и знаем эту историю.

Приходит Нина Ивановна в голубых перчатках и помогает оператору ГТРК «Татарстан» снять на камеру подготовленный жилетик Александра Павловича: «И вот здесь снимите, изнаночка у него удивительная, конечно». Сразу становится понятно, что человек, способный с такой нежностью и страстью говорить о ткани, любит свою работу неистово и, скорее всего, разбирается в ней как никто другой.

— Страшно трогать?
— Страшно. Было. В начале. Сейчас уже легче. Но в первое время… Ну кто они и кто я. Поскольку я хранитель гардероба Петра I, то первая встреча моя с представителем дома Романовых и с такой исторической фигурой, как Петр Великий, произошла именно через вещи, через гардероб. И это было, конечно, непросто. Он это носил, а я теперь имею возможность это трогать, ощущать, изучать — для того, чтобы понять, почему он так носил эти вещи, почему здесь застежка, а не в другом месте, почему так, а не эдак. Это все очень интересно, но в первое время было достаточно сложно переступить эту черту.
— А трепет сохранился до сих пор?
— Трепет сохранился до сих пор. И удивление до сих пор сохраняется, это очень важно в нашей работе — не переставать удивляться. Давайте начнем.

Нина Ивановна переходит к открытой витрине — стеклянная дверца опирается на деревянный клинышек, лежащий на полу, чтобы не ходила туда-сюда и не было риска разбить ее, — вынимает манекен с маленьким жилетиком, ставит его рядом со столом, начинает медленно и осторожно снимать старинную вещь.

— Перед вами жилет великого князя Александра Павловича, любимого внука императрицы, которая заботилась о нем во всех смыслах и чрезвычайно много внимания уделяла его гардеробу. Считается, что именно Екатерина Великая — первый детский модельер-дизайнер. Я хочу вам показать интересную деталь, которая сопровождает многие детские вещи Александра Павловича. Взгляните, пожалуйста, крючки на спинке в единственном числе, а вот петли в два ряда — на вырост. Это придумала сама Екатерина. Жилет, который мы убираем в хранилище, датируется примерно 1784 годом — Александру Павловичу семь лет, день рождения очень широко отмечается в Зимнем дворце, и для него на каждый день празднеств шьется отдельный прекрасный костюмчик. Другой жилет, как видите, побольше — Александру Павловичу примерно лет 10 или 11. Но та же система — уже тройной застежки: для того, чтобы использовать этот жилет неоднократно.

— Вы говорите, что теперь эта вещь будет год лежать в хранилище и отдыхать. Но это же не органика, она не может восстановиться. Выходит, все равно наносится какой-то урон во время экспонирования?
— Наносится. Несомненно! Любые руки, даже самые нежные, даже руки реставраторов, которые прекрасно знают, как обращаться с текстилем и другими произведениями искусства, волей-неволей травмируют каким-то образом вещи. Но стараются нанести наименьший урон.

Хранительница, практически не дыша, несет к манекену другой жилет, приговаривая: «Александр Павлович за время выставки подро-о-о-ос». Показывает на портрет маленьких Александра и Константина Романовых, выставленный в этом же зале:

— Костюмы с этого портрета сохранились до сих пор, они находятся сейчас в частной коллекции в Великобритании. Были они подарены врачу Динсдейлу, который занимался оспопрививанием, — в знак благодарности за такое великое дело. А еще один костюмчик, маленький совсем, тоже скроенный Екатериной для Александра Павловича, она послала в Швецию.
— То есть государыня в качестве подарков детские вещи вручала?
— Это большая честь, вы что, это о-о-о-о! Особенно если учесть, что это вещи будущего императора... Галина Георгиевна (Галина Захарова, ответственная хранительница центра. — Прим. «Инде»), можно закрывать витрину. Манекен-то у нас маленький, но тоже ничего смотрится, — уверенно кивает. — Хорошенький!

«Императрица всегда говорила, что обожает русские сарафаны»

Мы в зале, где выставлено мундирное платье Екатерины по форме Преображенского полка. Его заменят на мундирное платье по форме армейской пехоты. Ходим вокруг большого деревянного ящика, чье содержимое скрыто ворохом тонкой белой бумаги. Алина Маркова, ведущий специалист центра, говорит, что все платья императрицы были ей великоваты: «Ей не нравились ее формы, и она предпочитала так их скрывать». Так вот кто первым ввел моду на оверсайз. Приходит Нина Тарасова и встает перед витриной с платьем:

— Здравствуй, матушка! Я всегда с ними здороваюсь, когда вхожу в хранилище. Так. Сначала мы снимем это платье, положим осторожненько сюда, а потом откроем другое. А не попросить ли нам поработать кого-нибудь? — передает мне бумагу из ящика. — Будьте так любезны, расстелите, пожалуйста, на столе вот эту чудную микалентную бумагу (особо прочная и тонкая длинноволокнистая бумага, применяемая в том числе в реставрации, хранении и транспортировке объектов искусства и исторических. — Прим. «Инде»). С микалентом, конечно, сейчас есть проблемы. Старый микалент знаете какой хороший? Бумага дышащая, очень мягкая, нежная, замечательно работает. Раньше его выпускали предприятия оборонного комплекса, сейчас уже не делают. А этот новый, он немножко жестче.
— Оборона стояла на страже истории, — в ответ Нина Ивановна вздевает указательный палец и раскрывает оставшиеся слои микалента в ящике.
— И не дышать! Как в рентгеновском кабинете, пожалуйста! Ну давайте, с богом. Поддерживайте… Аккуратненько… Вниз. Галина Георгиевна, а как мы с вами будем выходить? Туда? — машет рукой в сторону одной витринной двери. — Давайте туда, там шире. Внимание! Все не дышим! По моей команде. Вот, кстати, реальный рост ее. Императрица была не так уж высока — где-то 160 сантиметров. Но обладала невероятной… харизмой это ладно... осанкой! Как она красиво голову держала, что абсолютно все люди, даже если кто не знал, что это императрица, даже если она была в простом платье, все понимали, что она здесь главная. Величие!
— Мы сначала снимаем верхнюю часть? Или все вместе? — спрашивает Галина Захарова.
— Нет-нет-нет-нет-нет. Сначала верхнюю. Держите, пожалуйста, понесли. Пока пусть так полежит, микалентом прикроем. Потом очень аккуратно уложим, расправив складки и проложив все бумагой, чтобы не было никаких деформаций.
— Где этому учат? Раскладывать императорские платья.
— Практика! Жизнь — она всему научит. Кстати, вы заметили, — говорит Нина Ивановна, вынося из витрины нижнее платье, — что разрезы есть и спереди, и сзади? Это чтобы она на коне могла быть. Теперь я подхватываю снизу и кладем — прямо так. Ура! Первый этап сделан. Лежи, матушка. Посмотрите, какой галунчик. Раньше он сиял прямо золотом, а теперь потемнел сильно. У мундиров лейб-гвардии Преображенского полка был самый широкий галун. У семеновцев (служивших в Семеновском полку. — Прим. «Инде») был такой же галун, но подвернутый чуть-чуть. Тем и отличались. Фу-у-у-ух, — Нина Ивановна переводит дух и стоит у стола. Дело это не терпит спешки, суеты, наскока, ведь риски слишком велики, а платьев Екатерины в мире почти не осталось.

— Светских платьев Екатерины не сохранилось вообще. В музеях Московского Кремля есть два парадных: подвенечное и коронационное. Больше — нет. От Елизаветы Петровны, у которой, как известно, было 15 тысяч платьев, вообще одно сохранилось. Как куда столько? Она ж не могла одно платье два раза надеть, а в день сколько могло быть переодеваний? Минимум три. Значит, за 20 лет правления сколько? Вот так оно и получается. Платья лежали в казенных кладовых, часть попроще она могла раздать подружкам, а особо ценные, сделанные из очень дорогих французских или итальянских тканей, жертвовались в монастыри и церкви. Их там перекраивали и делали церковные облачения. У нас есть такие экземпляры в хранении — о-хо-хо. Только в середине XIX века стали производить в России ткани с церковной символикой, а до этого использовали все что было. Например, в нашей коллекции есть облачение из китайских тканей — с драконами. Это как-то немножко сбивает с толку, знаете ли (смеется). А еще есть одно, на подкладке которого — спасибо людям XVIII века — написано чернилами: «Перешито из платья, жалованного Екатериной Великой тогда-то тогда-то в такой-то храм». Вот такая большая ценность.

Нина Ивановна заходит в витрину и присаживается перед манекеном:
— Императрица всегда говорила, что обожает русские сарафаны, — театрально закидывает голову, передавая восхищение Екатерины, — и все русское. Известно, что по-русски она говорила, хотя и с акцентом, и не избавилась от него до конца своей жизни. Говорят, виртуозно ругалась. Сказки писала. И вот она якобы полюбила так сарафан, что все ее наряды, все военные платья были пошиты по форме русского традиционного костюма. При этом, когда она пришла к власти, все мундирные платья ее были на французский манер: сильно в талию, с модным рукавом. Просто к концу 1770-х годов фигура у матушки очень сильно изменилась, и единственным костюмом, который скрывал эти ее формы, был действительно традиционный русский сарафан.

— Ну что, Галина Георгиевна, с богом?
— С богом, — обе вздыхают.
— Рискнем! — обе хохочут.
— Так… тут ленты… вы вот здесь, а я за низ. У нас есть умелец в Петербурге — коллекционер корсетов Антон Приймак, который роскошно делает такие конструкции, — машет головой на фижмы на манекене. — Теперь, Галина Георгиевна, вы берете за низ, за самый-самый низ. И надеваем... Во, красота какая-то. Все, все село. А сейчас мы посмотрим, что нам делать с завязочками — лучше их, конечно, не трогать, — и потом верхний сарафанчик. Идите сюда, я вам покажу секрет, в кармашке у нее тут лежат все бирочки, которые крепились к этому платью. Было время, когда это платье хранилось в артиллерийском историческом музее Рабоче-Крестьянской Красной Армии, отдел исторический, номер 12. К сожалению, в 30-е годы уже XX столетия, после революции перераспределяли вещи, и так разделили, так разделили… У нас юбка, в Павловске кофта. У нас верхнее платье, в Павловске нижнее. А поскольку окончательно все это уже решено… — разводит руками.
— Но как так вышло? Не могли же музейные специалисты в одночасье утратить квалификацию.
— В музее Рабоче-Крестьянской Красной Армии, возможно, уже и могли. Не помнили. А разделили гардероб Петра пополам? Половину нам оставили, половину — в ГИМ (Государственный исторический музей в Москве. — Прим. «Инде»). Это как? Единый комплекс! Полтавский мундир, например. То есть костюм, в котором Петр был в день Полтавской битвы: у нас кафтан, шарф, шляпа и шейный офицерский знак, в ГИМе — камзол, штаны и портупея. Нормально?

Нина Ивановна перестает негодовать и возвращается к платью:
— Платье, конечно, мятое. Гладить, отпаривать — ничего этого нельзя. Поэтому вы видите заломы, которые убрать невозможно, да их и не надо убирать — это исторические заломы. Так оно хранилось, что делать. Если мы его попробуем погладить, то все рассыплется просто, и платья у нас больше не будет. Мы сейчас ей юбочку завяжем — у нас есть специальные тесемки новодельные, которые нам позволяют регулировать талию и костюм закрепить безошибочно. Все. Матушка, вы прекрасны! Просто вообще. Душка! Душечка! Красота наша!

Выставка «Екатерина Великая. Золотой век Российской империи» работает в центре «Эрмитаж-Казань» до 11 апреля.

Фото: Галина Овчинникова