«Не скажу что я разочаровалась, но иллюзий, конечно, лишилась». Выпускники казанских вузов — о пользе и бесполезности высшего образования

Пока школьники сдают ЕГЭ и выясняют графики работы приемных комиссий, выпускники вузов защищают дипломы и подводят итоги нескольких последних лет жизни. Преподы без педагогических способностей, курьезы балльно-рейтинговой системы, взлеты и провалы на производственной практике — «Инде» поговорил с семью вчерашними студентами о том, совпали ли их ожидания от высшего образования с реальностью и считают ли они полученный опыт ценным.

Мария Палий, 23 года

Оканчивает магистратуру юридического факультета КФУ

Я училась в лицее имени Лобачевского при КФУ — мы постоянно бывали в университете, к нам часто приходили преподаватели, так что вопросов, куда поступать, у меня не было. Оставалось только выбрать факультет — с ним я определилась к десятому классу, после посещения курса права в «Малом университете». К тому же у меня сильно развито чувство «справедливости», не терплю неравенства или ущемления чьих-то прав. Спустя шесть лет обучения я считаю себя полноценным юристом.

Первый курс сразу выявил тех, кто поступил из-за престижа факультета, и тех, кто действительно нацелен на профессию. Тогда же стал понятен уровень подготовки, багаж школьных знаний: весь первый курс — сплошная история (история Отечества, история государства и права зарубежных стран, история отечественного государства и права, римское право), и когда преподаватель узнавал, что студент получил на ЕГЭ по предмету почти 100 баллов, он начинал гонять его и в хвост, и в гриву. Немногие могли справиться с таким напором, что, конечно, вызывает вопросы об эффективности единого экзамена.

Больше всего на факультете раздражала плохая организация учебного процесса. Часть занятий вели аспиранты, которым не хватало ни опыта преподавания, ни практических знаний. Они плавали в предмете, а мы хотели впитывать знания. В бакалавриате и магистратуре я училась на коммерческом отделении, и хотела за свои деньги получать полноценные знания, поэтому не понимаю позиции преподавателей, которые в ответ на прямой вопрос говорят: «Почитайте статьи».

Во время учебы в бакалавриате я начала стажироваться — среди прочего, полгода работала помощником прокурора в Вахитовском районе. От госслужбы у меня осталось двоякое впечатление. С одной стороны, все было не очень сложно — такой ответственности, как на судье, на тебе нет. С другой стороны, я понимала, что работа прокурора должна приносить пользу людям, но это очень сложно сделать в заданных условиях. Все, что я видела, — воспроизведение шаблонных судебных заседаний, на которых невозможно научиться чему-то новому. Во время практики я увидела, что на судей оказывается огромное давление со стороны руководства, по любой причине можно запросить отвод судьи. Судьям за такое попадает, поэтому они всеми силами стараются этого избежать. Даже если судья сочувствует потерпевшему, он не должен это показывать. Выглядит все это не слишком красиво и корректно. Как я поняла, ты либо существуешь в этой системе, как винтик в сложной машине, и делаешь все по уставу, либо берешь ответственность на себя за все свои решения, что очень сложно и опасно, потому что прогибают там всех. К концу бакалавриата я временно закрыла для себя тему госслужбы и ушла работать в частную компанию.

Учеба у магистрантов организована с пяти до восьми вечера — подразумевается, что студенты уже где-то работают. В магистратуру, как правило, идут те, кто нацелен на карьеру в госслужбе: если ты хочешь стать судьей или прокурором, то у тебя должна быть степень магистра. Я пошла туда на тот случай, если все-таки решу связать судьбу с госслужбой. Вопрос эффективности обучения в магистратуре для меня остается открытым. На мой взгляд, стоимость курса не вполне соответствует тому, что я в итоге получаю.

Сейчас я учусь на кафедре международного европейского права, специализируюсь на международной защите прав человека. В России всего несколько юридических компаний, которые этим занимаются, их штат полностью укомплектован и туда очень сложно попасть. Если кто-то планирует сделать защиту прав человека делом жизни, то надо понимать, что работать ты будешь, скорее всего, не в России. Когда я поступала на эту специальность, руководствовалась тем, что хотела подтянуть язык. Практически все документы, с которыми мы работаем, существуют только на языке оригинала ― английском и французском. Еще меня привлекала возможность стажировок за границей. Язык подтянула, но на стажировку так и не попала. Университет дает возможность зарубежного обучения — можно получить грант, пройти стажировку, съездить на международную конференцию. Но надо понимать, что у работающего студента не хватает времени на бюрократию: сбор пакета документов, подписей у нескольких руководителей, которые не всегда бывают на рабочем месте. Кроме того, университет берет на себя только часть расходов.

После окончания магистратуры, возможно, буду искать новую работу. Сейчас стали появляться возможности в совершенно других, не связанных с правом сферах. А я думаю: неужели я отдала юрфаку шесть лет своей жизни, чтобы в итоге заниматься чем-то совершенно с ним не связанным, например ресторанным бизнесом? Конечно, юридические знания можно применить в любой сфере жизни, даже покупая билет в трамвае, но хочу ли я уходить из профессии насовсем? Ценных кадров в юриспруденции сейчас мало. Учится, в основном, серая масса, которая просто считает, что юрфак ― это круто, а по окончании уходит в совсем другие сферы. Не хотелось бы пополнить их ряды.

Анастасия Кузнецова, 23 года

Оканчивает 6-й курс педиатрического факультета КГМУ

Уже в 9-м классе я не мыслила себя вне медицины. Мои родители — врачи — долго меня отговаривали от этого выбора. Но я хотела помогать людям, особенно маленьким, ведь в мире нет ничего важнее детей и их здоровья. Шесть лет назад в Казани не было другого медицинского вуза, кроме КГМУ. Сейчас же в КФУ есть медицинский факультет, но я не уверена, что там готовят педиатров. У меня также были варианты поехать учиться в Москву и Петербург, но там все было сложно с поступлением — большой конкурс, «мертвые души», я не понимала, на каком месте в рейтинге нахожусь.

Нашему медуниверситету больше 200 лет. За это время здесь сложились свои традиции преподавания, обучения и отношения к студентам. Изменить их очень сложно. Если сравнивать КГМУ с европейскими или американскими вузами, то можно прийти в ужас: у нас все очень консервативно, все чего-то боятся, потому что над ними есть кто-то вышестоящий, здесь трудно что-то изменить. Студенты пытаются что-то предпринимать для перемен в вузе — например, делать опросы о качестве образования и преподавания. Честно скажу: пока оно страдает. Балльно-рейтинговая система фактически не работает на многих кафедрах — не все разобрались, как она устроена, хотя ввели ее уже давно. Кафедры университета находятся в медицинских учреждениях: если ты изучаешь инфекционные болезни, едешь в инфекционную больницу, где есть несколько кабинетов для студентов. Ее врачи — научные сотрудники кафедры. Преподаватели, конечно, очень взрослые и уважаемые, но многие нововведения попросту игнорируют — например, ставят оценки сразу в зачетку, хотя у нас так делать нельзя: сначала нужно посчитать рейтинг студента, посмотреть его посещаемость и так далее.

К сожалению, часто во время учебы я сталкивалась с неуважением к студенту, иногда даже до сексизма доходило. Некоторые мужчины-преподаватели открыто говорят на парах о том, что женщинам в медицине не место. Это же абсурд, как можно говорить такое в наше время! Возможно, корень проблемы в том, что преподаватели у нас рекрутируются из врачей, то есть из людей, для которых педагогика совершенно побочное занятие — они могут прекрасно разбираться в своем деле, но преподы из них никакие. Очень мало мотивирующих людей. Преподаватели приходят на пару, у них миллион пациентов до тебя и еще полмиллиона после тебя. Они что-то быстро расскажут и дадут тесты — все бездумно и бездушно. Тему они раскрывают, но предметом совсем не заинтересовывают. А это важно, ведь во время учебы студенты выбирают специализацию.

В целом в вузе все довольно неплохо. Многое зависит от самого студента — если хочешь получать знания, тебе в этом помогут, все так же, как и везде. Существует мнение, что учиться в меде тяжело, — это полная фигня. Если ты поступил в медуниверситет, вылететь оттуда уже сложно. За время учебы из нашей группы отчислили троих ребят — на следующий год их восстановили. Сами понимаете, какое отношение это порождает.

Самое сложное в учебе в медуниверситете — это сесть и выучить весь материал: объемы огромные, а времени мало. В других странах на подготовку к серьезным экзаменам студентам-медикам дают месяц. У нас между экзаменами может быть три дня — за это время невозможно даже повторить все, что прошел, я уж не говорю о том, чтобы выучить что-то новое. Еще у нас мало практики, а когда попадаешь в медучреждение, тебе не всегда дают совершать простейшие манипуляции над пациентами — например, делать инъекции, ставить системы.

После окончания вуза я хочу попробовать пожить за границей и построить там карьеру. В ординатуру поступать пока не собираюсь — по крайней мере в Казани и в России. К сожалению, в нашей стране врачам сложно нормально зарабатывать. Мне хочется другого уровня жизни, независимости от родителей. Когда у меня будет семья, я не смогу сидеть спокойно на участке и получать 20 тысяч в месяц. Впрочем, материальная сторона для меня менее важна, чем то, чем я занимаюсь. Я хочу быть полезной, работать с людьми и помогать им. Но я не могу не думать о себе. Если на протяжении долгого времени ты чем-то недоволен, ты становишься менее эффективным. Все нынешние жалобы на врачей объяснимы: у них очень много пациентов и очень мало денег и отдыха — ты должен помогать людям, но не можешь помочь даже себе, и это страшно.

Резеда Акбирова

Оканчивает бакалавриат Института психологии КФУ

Сразу после поступления я поняла, что мои представления о психологии были далеки от реальности. Я думала, что нас начнут учить разрешать сложные человеческие взаимоотношения, мы будем помогать людям, но, как это обычно и бывает, первые два года была сплошная теория. Оно и понятно: у нас все-таки университет, поэтому в учебе превалирует академический подход, заточенный под науку. Не скажу что я разочаровалась, но иллюзий, конечно, лишилась. Учиться было совсем не сложно, хотя на первом курсе многие ушли: они, наверное, думали, что психология — это такая гуманитарная специальность, но у нас есть анатомия, математика и так далее.

На третьем курсе у меня начался распространенный среди студентов кризис, связанный с переоценкой своего профессионального выбора. К счастью, работа, которую нам предложил наш преподаватель, помогла мне справиться с этим — я читала лекции в центре занятости по социальной адаптации, мотивации, оказывала психологическую поддержку безработным. Было нелегко. Мы прошли собеседование, и нас попросили написать с нуля программу работы. Мы такого не ожидали — поначалу казалось, что просто будем читать что-то вроде студенческой лекции. С людьми тоже было непросто: мы, совсем еще зеленые третьекурсницы, должны были учить чему-то целый класс взрослых от 18 до 60 лет. Наша, как нам казалось, идеальная программа посыпалась на первом же занятии — пошли вопросы, критика. Я впервые вживую столкнулась с распространенным скепсисом по отношению к психологам. Класс в большинстве своем не шел на контакт, люди отказывались делать практические игровые упражнения, говорили: «Мы же не дети». Чтобы как-то поднять свой статус в их глазах, мы говорили, что уже окончили вуз. Я так хотела практики, что совсем не жалела себя. В итоге за год работы мы прошлись по всем центрам занятости Казани. Я пришла к неутешительному выводу: безработные часто сами не хотят работать, им нравится жизнь на пособии. Мы неизменно сталкивались с очень высокими требованиями к работе, но очень низкими — к себе. Поэтому наша задача состояла в том, чтобы как-то подружить людей с реальностью.

У студентов-психологов есть проблемы с трудоустройством. В моем потоке 33 человека, и только 60 процентов из них хотят продолжить учиться в магистратуре. Остальные, наверное, учились ради галочки. Важно заявить о себе в процессе учебы, потому что преподаватели — почти все практикующие профессионалы — могут предложить работу или порекомендовать тебя кому-то.

Я бы хотела преподавать психологию, но, конечно, хороший преподаватель тот, кто сам практикует, а я не вижу себя консультирующим психологом. Планирую пойти в медицинский университет на двухлетний курс переподготовки, выучиться на клинического психолога и работать в больнице. Возможно, таким образом мне удастся исполнить детскую мечту о белом халате врача. Курсы платные, но, уверена, оно того стоит: клиническая психология — очень интересная область. Параллельно пойду в магистратуру. В науке меня интересует раздел психических состояний. Люди по-разному понимают, что такое радость, любовь, тоска, и из-за этих разночтений появляются проблемы во взаимоотношениях. Вообще этот раздел — «фишка» казанской школы психологии, на российских конференциях с этой темой выступают только наши студенты.

Артем Айвазян, 23 года

Оканчивает магистратуру Института геологии и нефтегазовых технологий

Я учился в математической 131-й школе, всегда тяготел к точным и естественным наукам, а поступать на геофак решил по совету родителей. На первом курсе было не очень понятно, для чего мы тут все собрались. У нас было много предметов, которые не имеют никакого отношения к выбранной специальности, но нужны для общего развития, ― история, философия, культурология, культура речи. Только на втором курсе, когда нас поделили на геологов-геофизиков, гидрогеологов, нефтяников, стало более или менее понятно, как будет выглядеть наша будущая профессия. Я попал на нефтяной профиль — нам преподавали основы промысловой геологии, разработку месторождений.

После третьего курса начинается практика, в рамках которой ты собираешь материал для бакалаврской работы. Кто-то из ребят проходил ее в Татарстане, кто-то, как я, уезжал на Север — я полтора месяца работал в Сургуте. Как организовывается распределение на практику? Есть списки мест, куда можно отправиться, и каждое из них берет определенное количество студентов. Если тебе важно место, нужно успеть подать заявку одним из первых. Некоторые компании, например «Газпром», устраивают конкурс, другие смотрят на средний балл студента. Сургутнефтегаз, где я проходил практику, брал студентов со средним баллом 4,5 и выше. В зависимости от того, насколько ты настойчив в учебном отделе, тебе могут оплатить дорогу до места практики или нет. Но на это надо смотреть шире: оплата проезда — ничто в сравнении с тем, какие перспективы откроются перед тобой, если ты получишь работу в этой компании. Общежитие, как правило, стоит недорого, и эта сумма вычитается из твоей зарплаты. Кстати, не все компании берут студентов-практикантов на оплачиваемое место. В стране кризис, не все готовы тратиться.

После бакалавриата в магистратуру поступило процентов 60 потока, почему-то в основном девушки. Бакалавр — это относительно новое понятие, и мне кажется, что среди работодателей распространено мнение, что это неоконченное высшее.

Институт геологии и нефтегазовых технологий стал очень востребованным среди абитуриентов потому, что это единственный вуз, с которого работодатели хантят напрямую. После окончания магистратуры я уеду из Татарстана на Север. В республике есть одна крупная добывающая компания ― это Татнефть, и туда довольно сложно попасть. В Казани работы для нефтяников нет. Я понимаю, что пора расставлять приоритеты в своей жизни, и я это уже сделал. Да, придется уехать из родного города и, возможно, прожить всю жизнь на Севере, но для меня это нормально. Вообще, каждый, поступая в институт, должен отдавать себе отчет, что если он не попадет в Татнефть, то надо будет уезжать на Север. Можно, конечно, работать вахтой, но карьеру так не сделаешь. А зачем учиться столько лет, если не нацелен на карьерный рост?

Дина Биккинина

Выпускница бакалавриата направления «Реклама и связи с общественностью» Института экономики, управления и социальных технологий КНИТУ-КАИ

Я чистый гуманитарий. Когда думала о поступлении, мне казалось, что юриспруденция и экономика — это очень скучно, там нет возможностей для развития. Поэтому решила пойти на «Рекламу и связи с общественностью» в КАИ. Этот вуз в свое время окончили мои родители и брат. КАИ — вуз с большой историей, и мне хотелось продолжить поколение каистов. Мои друзья, которые учились на том же факультете, что и я теперь, рассказывали о хорошем уровне образования. Когда выбирала специальность, я даже не предполагала, чем буду заниматься: было лишь знакомое слово — «реклама». Подумала, что это будет интересно. Уже во время учебы я поняла, что получу классную профессию, в которой смогу быть кем угодно.

При поступлении я представляла себя скорее рекламщиком, чем пиарщиком. Образ был довольно общим и сложился на основе американских фильмов: работа в креативном агентстве, где много людей, все совещаются, находят компромиссы, придумывают новые идеи. Во время учебы и практики эти мифы были развенчаны — таких агентств не существует, по крайней мере в Казани.

Наша группа полностью состоит из платников: в год моего поступления в КАИ отменили бюджетные места на гуманитарные специальности. Учиться на пиарщика легко, если тебе это интересно. Впрочем, на первом курсе из-за неуспеваемости у нас отчислили двоих. Чтобы это произошло, нужно не закрыть пару сессий и быть пассивным на семинарах. У нас балльно-рейтинговая система. Меньше 50 баллов за семестр — недопуск к сессии. Чтобы тебя допустили к экзамену, нужно пройти тестирование на сайте вуза в корпоративной сети. Это нетрудно, и если прошел тест, значит, тройка у тебя уже есть. На втором курсе одна девочка перевелась на заочку, на третьем ушли еще двое. Кто-то работал, кто-то просто веселился и не мог совмещать жизнь с учебой. Наверное, ребята думали, что все равно получат диплом. Мне кажется, люди просто не владели тайм-менеджментом.

Мне нравилась атмосфера вуза. У нас не было нудной учебы, не считая изучения непрофильных предметов. Нас отправляли на выставки, практики — в вузе хотели, чтобы мы развивались. Конечно, случалась и неорганизованность: резко менялся учебный план, поздно давали документы для прохождения практики, приходилось все делать в спешке. Теории и практики в учебе было 50 на 50. Поначалу я думала: зачем я сюда поступала, если мне преподают математику, бухучет, ОБЖ и информатику? Но со второго курса почти все предметы были по специальности.

Конечно, некоторые знания были устаревшими. Например, преподаватель журналистики — пожилая женщина, и некоторые ее мысли не соответствуют современным реалиям. Она считала верхом творения печатную журналистику, хотя сейчас все уходят в онлайн. Книги, по которым мы учимся, тоже очень быстро устаревают. Тем не менее высшее образование нужно: оно дает полную картину о профессии. Это база, а дальше нужно повышать квалификацию — без этого никак.

Преподавателей-практиков в вузе не так много, как хотелось бы, и это обидно. Но все же они есть — такие преподают для души. Одна, например, владеет маркетинговым агентством. На занятиях по SMM мы проходили с ней мемы — тогда в соцсетях начиналась волна со Ждуном. Во время практики она давала каждому студенту группу VK. Паблики были самой разной направленности — о казанских новостях, акциях. Не скажу что это были тысячники, но человек 500 там имелось точно. Нашим зачетным заданием было развивать эти группы. Мы измеряли начальное количество подписчиков, применяли все свои знания и раскручивали страницы: разводили активность, публиковали новости и так далее. А в конце практики анализировали статистику.

Уже после первого курса я решила, что пиарщику обязательно нужен опыт. Я пошла в рекламное агентство, где поняла: мои представления о будущей работе ложные. Вместо большого агентства — один дизайнер и один креативщик, твоя задача — просто принять заказ: человек уже сам все придумал и его не переубедишь. Никакого креатива. Не могу назвать это разочарованием: я просто приняла все как данность. Поэтому ушла из рекламщиков в пиарщики: PR-специалисты сами придумывают и пишут техзадание, а рекламщик лишь реализует идею.

Я всегда старалась восполнить недостающие знания — стажировалась, читала книги. На практику устроиться очень легко. У нашей кафедры наработанные годами связи, бывшие студенты устраиваются на работу, а потом ждут на практику студентов нынешних. Когда я самостоятельно искала место практики в Москве через сайт Superjob, видела, что многие компании ищут бесплатную студенческую силу. Так что то, что пиарщики не могут найти себе работу, — это миф.

Странных заданий на практике не было — были скучные. В одном агентстве меня попросили слушать звонки и оценивать работу операторов колл-центра, а результаты заносить в таблицу. Обидно, потому что все это происходило в огромном московском агентстве со штатом 150 человек, у которых можно было чему-то научиться. Были дни, когда я носилась по всей Москве с пакетами документов. К концу рабочего дня у меня отваливались ноги, а телефон говорил, что я прошла 25 километров. Тем не менее это не отбило желание стать пиарщиком. Просто я поняла, что пиарщик — это универсальный солдат, который должен уметь все.

Главное разочарование — я думала, что пиарщикам платят много. Оказалось, это не так. Когда я искала место практики, интересовалась уровнем зарплат. Меня удивляет, когда пиарщики работают с утра до вечера и получают тысяч 20 в месяц. Пока же я начинаю свою карьеру и для меня важнее развиваться при меньшей зарплате, чем получать много денег и мало самореализовываться.

Сейчас я уже работаю, но подумываю о продолжении учебы. Хочется поступить в магистратуру в Москве, чтобы получать образование у лучших преподавателей-практиков. Не знаю, получится это или нет, но думаю, что в итоге уеду в Москву — случится это завтра или через пять лет. В Казани нет больших компаний, здесь не уделяют внимания пиару — эта сфера только начинает развиваться. А все лучшие специалисты, как только самореализуются в Казани, уезжают в Москву.

Роман Сибгатуллин

Оканчивает бакалавриат Института международных отношений, истории и востоковедения КФУ, специальность — педагог по истории и английскому языку

Изначально я думал о специальности «Реклама и связи с общественностью», но выбрал свой факультет потому, что с детства мечтал стать учителем. Мое направление подготовки ― педагог по истории и английскому языку. Меня привлекло то, что здесь в рамках одного учебного цикла ты фактически получаешь образование по трем направлениям: английский язык, история и психология (педагогика). Забавно, что при поступлении я не сдавал экзамен по английскому языку ― не знаю, как так получилось.

На первом курсе мы учились в бывшем здании Высших женских курсов на улице Карла Маркса. Зимой здание не отапливалось, мы сидели в куртках. Это был разрыв шаблонов: мне показалось удивительным, что в таком знаменитом, престижном университете с большой историей нет банальных вещей вроде отопления. Но по обучению никакого разочарования не было: наша кафедра истории — одна из самых сильных, и нам дали добротное фундаментальное историческое образование. Конечно, есть какие-то вещи, которые хочется улучшить — в КФУ чувствуется идеологизация исторического образования, с другой стороны, это происходит во всем обществе. Тяжело спорить с преподавателями ― они, конечно, профессионалы со сложившимся взглядом на предмет и более подкованы в аргументах. Приходится под них подстраиваться, а это плохо. Я считаю, что вуз — это не идеологическая платформа и не политическая трибуна, поэтому дело студентов ― впитывать факты, а не точки зрения. На моей памяти никто так и не смог кого-то в чем-то переубедить. К счастью, никому оценок на экзамене не занижали ― кафедра маленькая, все друг друга знают, поэтому конфликтов не было.

В КФУ есть проблема с историей Татарстана. Наверное, сказывается общая централизация в стране, когда региональным историям не остается места в общем сюжете. Так получилось, что историю Татарстана нам дали в рамках различных курсов только до середины XIX века, а по новой и новейшей истории региона ― ничего. По-моему, это издержки укрупнения КФУ ― преподавателя, который должен был читать курс, просто перевели на другую кафедру. Что касается кадров, то у нас не было фанатичных сторонников татарского величия, хотя по слухам знаю, что на других направлениях такие люди есть ― может доходить до дискриминации на почве того, что ты не татарин. Но это, скорее всего, вымыслы обиженных студентов.

С английским языком тоже сложно. Все изменения, связанные с укрупнением КФУ, отразились на нас ― каждый год к нам прикрепляли новую кафедру иностранного языка с абсолютно новым преподавательским составом. Мы не успевали привыкнуть к преподавателям, а они к нам. Минимальный уровень качества был у всех, но не было сбалансированности ― где-то чересчур много чтения, где-то — грамматики. К тому же приходилось каждый раз покупать новые учебники, но потом мы приноровились и стали скачивать их из интернета. И, конечно, у нас большой объем информации: все же мы учимся одновременно на две специальности и каждая кафедра считает, что их предмет самый важный.

В последнее время вокруг КФУ много слухов о том, что студентов принуждают участвовать во всяческих голосованиях и митингах. Скажу лишь, что на своем факультете такого я не видел. Я даже как-то поспорил в одном паблике в VK под новостью о том, что студентов насильно заставляют голосовать за попадание Казани на купюры 200 и 2000 рублей. Меня никто не заставлял, никакой разнарядки от старост не было, я сам проголосовал где-то 15 раз. Насчет оппозиционных митингов тоже никогда не слышал, но, возможно, где-то давление и есть.

У меня были три педагогические практики в школе: две по истории, одна по английскому языку. После последней я понял, что, несмотря на детскую мечту, работать в школе не хочу. Мое разочарование не связано с детьми ― они всегда сложные, ― меня расстроила сама атмосфера. В школе в основном работают взрослые женщины, с которыми трудно найти общий язык. Мужчине в таком месте тяжело, потому что этих женщин невозможно ни в чем убедить. Я столкнулся с чистым лицемерием. Во время практики на моих занятиях присутствовала завуч по учебной части, хотя она не имела права этого делать без согласования с университетом. Меня это не напрягло, после практики она сказала мне, что все неплохо, но за моей спиной методисту из университета передала, что я ни с чем не справился.

В ближайшее время планирую поступать в магистратуру в Москве по специальности «Мировая политика» ― я думаю, это то место, где я смогу применить и историю, и иностранный язык. В КФУ эти два направления шли на базе педагогики, и теперь я хочу поменять угол зрения. В нашей группе 10 человек, на потоке — 25, и, по ощущениям, половина готовы уйти в школу, а другая часть ― в магистратуру.

По поводу работы говорю так: талантливый человек найдет себе место. Всегда есть возможности, не пропаду. Классический вопрос на собеседовании: «Кем вы себя видите через пять лет?», и мне его тоже задавали, но я понял, что в современном динамичном мире пять лет — слишком долгий срок для прогнозирования, так можно было спрашивать 30 лет назад. 10 лет назад мало у кого были компьютеры, а сейчас они есть у всех и по несколько штук. Может, завтра на рынок выпустят летающие автомобили или мы все улетим на Марс.

Михаил Хорт

Выпускник бакалавриата философского факультета КФУ

Читать я полюбил сравнительно поздно, классе в 9-м, зато сразу стал читать много. Сначала художественную литературу, потом учителя стали подкидывать книги по философии. В 11-м классе я выиграл олимпиаду по философии для школьников, то есть мог без конкурса поступить в любой университет страны. Сам я из Краснодара. Про Европейский университет тогда еще не знал, рассматривал СПбГУ и КФУ. В Москве жить не хотел — не люблю большие города. КФУ победил потому, что у него была самая удобная система подачи документов через интернет.

Учебный план поначалу вызывал восторг — когда я увидел его на бумаге, очень обрадовался количеству крутых дисциплин. Потом оказалось, что эти дисциплины не то, ради чего следовало поступать. Еще раздражает, что курсы по выбору ты на самом деле не выбираешь — это за тебя решают на кафедре. На философском факультете есть три типа преподавателей. Первый — заслуженные пожилые профессора, нередко марксисты, которые с высоты своего опыта вещают очень общие вещи — у них устаревшие учебные планы и слушать их лекции неинтересно. Им как раз отдают всякие спецкурсы. Есть преподаватели, которые стараются и читают очень интересно, их немало. Третий тип — это те, кто полуслучайно поступил на философский, а потом остался и решил пойти в преподавание. Они очень формально относятся к тому, что делают: никаких дискуссий на их семинарах вы не услышите, хотя это, как мне кажется, самое важное в нашем образовании. Но ожидания и реальность в моем случае совпали, потому что мне еще в школе говорили, что философская традиция в России прервалась и половина преподавателей на факультете будут ортодоксальными марксистами с устаревшим подходом к науке.

В России КФУ по качеству преподавания занимает хорошие позиции, но если брать в масштабах всего мира, то, конечно, в Америке и в Европе преобладают совершенно другие области философии, и то, чем занимаются у нас, давно уже не актуально. В КФУ выпускающая кафедра бакалавриата — это кафедра социальной философии, поэтому всем приходится как-то связывать темы своих работ с ней. Даже мне, хотя я писал работу по средневековой философии. С аспирантурой тоже все непросто. После реформы она стала не ступенью академической карьеры, а ступенью образования, и теперь аспирантам надо посещать лекции и дважды защищать одну и ту же работу — сначала на кафедре как аспирантскую, потом ее же как кандидатскую. Плюс на аспирантов кафедр ложится огромное количество бумажной работы.

Самый большой минус философского — избыточное количество часов по самым бесполезным предметам: информатике, где студентов учат таблички в «экселе» делать, ОБЖ, физкультуре и так далее. За них еще и отчислить могут. Что касается общежития, то я первые два года жил в Деревне Универсиады: в плане быта все хорошо, но вот с руководством большие проблемы. Помню, зимой 2013 года было мало снега, и когда он наконец выпал, все студенты из общежитий вышли играть в снежки. Заигрались до полуночи, это была первая на моей памяти какая-то неформальная организованность. И на следующий день по внутреннему радио объявили, что в ответ на этот произвол сокращается время свободного пребывания вне общежития — раньше можно было вернуться до 11, а теперь до 10 часов. В итоге я написал первый и единственный пост за всю мою жизнь в интернете — в паблик «Подслушано. Деревня Универсиады», в котором анонимно пересказал эту историю, и лег спать. В три часа ночи ко мне в комнату входит заспанная педагог-организатор и требует, чтобы я удалил этот пост, — оказывается, руководство каким-то образом вычислило, кто его написал, и отправило ее ко мне. Она взяла ключ у коменданта, вторглась в мою комнату и сказала: «удали»! Еще одна проблема — после сессии всех выселяют из общежития и заново заселиться можно только в конце августа — из-за этого мне дважды приходилось выбрасывать купленные в «Икее» вещи, потому что мне некому было их отдать (а потом я покупал все заново).

С работой учебу совмещают около четверти учащихся — кто-то официант, кто-то воспитатель в детском саду. Что философ видит перед собой, кроме академической карьеры? Да ровным счетом ничего. Меня и моих ближайших друзей это не напрягает — мы поступали на факультет осознанно, а в офисе можно сидеть с любым образованием.

Фотографии: Регина Уразаева