Вход в «Пустоту»: война, Бог и утопающая в тумане Казань в драме Павла Москвина

«Пустота» — метафоричный дебют выпускника Казанского института культуры, режиссера Павла Москвина: история ветерана неизвестной войны, возвращающегося в негостеприимный город, в смутных очертаниях которого угадывается Казань. Кинообозреватель «Инде» Алмаз Загрутдинов разбирает, из чего собрана «Пустота»: Silent Hill, сны цифровой эпохи, поиски Бога, эхо культовых корейских боевиков — все то, чего меньше всего ожидаешь увидеть в казанском полном метре.

Главный герой «Пустоты» — молодой ветеран Дима, вернувшийся из горячей точки в родной город к одинокой матери, уже потерявшей на войне старшего сына. Отец героя умер в его отсутствие от алкоголизма. Диму терзают кошмары, чувство вины и невозможность устроиться в мирной жизни. Он безуспешно пытается найти работу и наладить контакт с невестой брата. Он постоянно ввязывается в стычки с гопниками и пребывает в молчаливом противоборстве с матерью, обеспокоенной состоянием сына: домой прибыла как будто оболочка Димы, равнодушная к тому, что происходит вокруг.

С какой войны вернулся герой, из сюжета неясно — косвенные признаки указывают, что речь идет о последней чеченской кампании, то есть действие разворачивается в конце 1990-х. Тем самым «Пустота» вступает в разговор с самым спорным отечественным фильмом последних 20 лет — «Братом» Алексея Балабанова. Сопоставлять, впрочем, интересно не взгляды режиссеров, а способ рассказа. Если «Пустота» и является реинкарнацией «Брата», то это «Брат» эпохи метамодерна, в котором осколки личных впечатлений и кадры из чужих фильмов перемешаны с классическими архетипами и вечными коллизиями без какой-либо иронии и цинизма.

В Казани снимается мало полнометражных фильмов, поэтому о них начинают говорить задолго до выхода на экран. Так было с народным зомби-хоррором «Вирион» и экранизацией татарской классики «Неотосланные письма». На прошлой неделе прошел тестовый показ фильма, который пока еще не вышел из стадии постпродакшна, когда же «Пустота» выйдет в полноценный прокат, пока неизвестно — создатели не теряют надежды на фестивальную судьбу картины.

По словам режиссера, фильм о солдате с посттравматическим синдромом родился из образа недружелюбного города, окутанного туманом. То, что за отправную точку была взята картинка, заметно: фильм собран по принципу мудборда — ощущение «я где-то это уже это видел» будет преследовать зрителя до самых титров. Авторский синопсис тоже нагоняет тумана: «Фильм-исповедь. История об искуплении грехов. О вере и Боге. О плохих и хороших людях. О несчастных и одиноких. О внутренней пустоте» — проще говоря, фильм обо всем. Желание высказать все, что гложет, — известная слабость дебютантов, но лучшие фильмы рождаются из сопротивления этому желанию, чего отчаянно не хватает «Пустоте». В основе «Пустоты» лежит сюжет о возвращении блудного сына со всеми сопутствующими поворотами — раскаяние, искупление, обретение Бога. Сын мамы-мусульманки и отца-христианина, Дима в финале фильма разрешает внутренний религиозный конфликт. Коллизия лишена социального измерения, поэтому метафоры здесь используются с прямолинейностью, достойной картин Андрея Звягинцева: герой снял шамаиль со стены — значит, он отдалился от матери, повесил обратно — примирился с ней и с собой.

Логоцентричный сценарий Москвина напоминает работы Юрия Арабова, чьи концептуальные сценарии населяют люди-символы, просыпающиеся, чтобы рассказать вечные истины о стране, нации и религиозности. В «Пустоте», снятой в Казани, не проговаривается город, хотя один из конфликтов, разворачивающийся вокруг самоопределения ребенка, рожденного в смешанной семье, отсылает к туристическому образу Казани как города, «гармонично сочетающего в себе Восток и Запад». Как следует из фильма, за гармонию приходится дорого платить — вернувшись из зоны боевых действий, Дима попадает на необъявленную гражданскую войну. Эпизоды, в которых режиссер выражает свою обеспокоенность положением дел в стране, наиболее слабые во всем фильме — выкрики «Где твоя Родина?!» выглядят чужеродно в общей метафизической дидактике фильма. Что досадно, поскольку прописаны они безупречно — но из политического высказывания «Пустота» соскальзывает в мир гротеска, населенного фриками (самый спорный эпизод картины — встреча Димы с Сатаной), в духе Ренаты Литвиновой — более того, в финале есть прямая параллель с фильмом «Богиня: как я полюбила». Это, пожалуй, один из самых неожиданных поворотов, что может произойти в «мужском» кино об эхе войны.

В фюзеляже «Пустоты» много дырок, но главное все же не задето — более того, парадоксальным образом фильм хорош тем, на что никак не ставили его создатели. Молодые авторы часто оказываются в заложниках своей высокой миссии — сообщить миру об изъянах его устройства, — что вытесняет необходимость сделать интересную зрителю картину на задний план. Тем не менее именно то, как сделан этот фильм, представляет наибольший интерес. Из «Пустоты» ясно, что Москвин не чурается брать из разных источников, причем не только из кино — хотя здесь стоит отметить зрелищную драку в подъезде, вдохновленную «Олдбоем» Пака Чхан-Ука. Операторские решения «Пустоты» выросли как будто из компьютерной игры: протагонист с добрым лицом и модной прической, одетый в военные берцы и стильное полупальто, гуляет от одной контрольной точки до другой, где покорно выслушивает монолог очередного обитателя постапокалиптического города N. Ассоциации с геймплеем усиливаются тем, что добрую половину фильма мы смотрим глазами камеры на затылок героя, а флешбэки показаны с помощью драматического затемнения и характерного звукового эффекта — примерно так же наступала ночь, полная опасностей и греховных городских иллюзий, в «Сайлент Хилле».

Несмотря на комичные в своей зашкаливающей патетике последние минуты фильма (их, впрочем, полностью искупает закрывающий картину эпизод — привет, Теренс Малик), «Пустота» стоит особняком среди нового казанского кино благодаря смелости режиссера, которой так не хватает выпускникам казанского «кулька», заточенным на изготовление сюжетов для ТНВ. Это подход, которого отчаянно не хватает местному кинематографу, зажатому в обязательных требованиях отразить местный колорит, да еще и в обязательном «позитивном ключе». Неровная, шаткая, но живая «Пустота» плюет на все эти директивы — Москвин озвучивает то, что заперто в головах у многих казанцев, и за одно это «Пустоте» стоит попробовать дать шанс.

Фотографии: pustota-film