«Мои песни татарские, даже если в них нет пентатоники, не звучит баян и не упоминается родная мама». Премьера альбома Радифа Кашапова «Өмет станциясе»

Главный редактор казанской «Собаки» и популяризатор татарской культуры Радиф Кашапов занимается музыкой с 2000 года. За это время он пробовал играть во множестве групп и жанров — был и гитарный эмбиент Vоdda, и звонкий русскоязычный инди-рок в Bye Bye Violet Tapes, и эксперименты с татарской поэзией и электроникой YMRK, и мусульманский стрейт-эйдж-хардкор в полушуточном проекте «хСАБРх». Перед выходом нового альбома «Өмет станциясе», где нашлось место песням как о казанских улицах, так и о политической ситуации в республике, Кашапов поговорил с «Инде».

Над записью работали 22 человека, включая звукорежиссеров. Я сам много чего могу — сыграл на клавишах, гитаре, сазе, чуть-чуть на барабанах, но все равно хорошо, когда другие люди привносят свое. Когда я записывал предыдущий альбом, я скорее был питерским музыкантом, чем казанским, поэтому помогали мне участники питерских групп. В Питере я не особо прижился как музыкант — как критику мне там, конечно, было проще (в то время Кашапов работал в питерской «Собаке» и писал музыкальные рецензии для разных изданий. — Прим. «Инде»). Такое ощущение, что, чтобы состояться там как музыкант, нужно быть одиноким алкоголиком, который живет в коммуналке и играет в двадцати проектах.

Сейчас я на лейбле (Yummy Music. — Прим. «Инде»): это тесное сообщество, в котором восемь команд, и, конечно, я этим воспользовался. На альбоме сыграло полсостава Oscar С7С5, сам Оскар на баяне, в половине треков — участники Juna. Из питерских — Маша Любичева из Barto. Она умеет делать такие простые басовые темы — одна такая теперь в политической песне «Без булдырабыз». Саша Старостин из Theodor Bastard подыграл на перкуссии: тимбале, джембе, шуршалках. Еще подыграл Djonathan Lindaive из булгарской фолк-метал-группы Baradj. Плюс у меня еще есть постоянный состав, четыре человека — клавишник Азат Яхъяев, басист Тимур Муртазин и барабанщик Тимур Сапаров. Я давно забил на тему, что группа должна как-то называться. «А кто играть будет?» — «Радиф Кашапов». — «А группа как называется?» — «А вот так и называется». Кому больше всех надо, того и группа. Я с разными музыкантами играл, но у нас своя волна — мы четыре мужика, все понимаем про себя, никаких иллюзий про будущее независимой сцены у нас нет, просто выходим и выкладываемся.

Я вообще не перфекционист. Я вижу, как некоторые страдают от стремления к совершенству — бесконечно настраивают гитары, перепевают дубли. Я всю жизнь жил моментом. Когда я наткнулся на термин «найскор» (придуманный Феликсом Сандаловым термин для обозначения независимых музыкантов, чье творчество можно охарактеризовать как «вдохновенная самодеятельность». — Прим. «Инде»), мне он пришелся по душе, потому что у меня так все и происходит: ты записал песню, и хорошо, пусть она живет. Но этот альбом — исключение. Я многое переделывал, мне показалось, что раз уж я пишу его, то хорошо бы сделать так, чтобы люди что-то поняли.

«Азатлык» — это старая песня. Я подумал, что сегодня она с таким названием хорошо зайдет. Если перевести, то там такой текст: «Третий год ты празднуешь в пустой квартире, хорошо, что не в одиночной камере / Свобода! / Левая рука протянулась к правой руке / Не заходи за флажки / Мало свободы, мало». Одна из моих трактовок — это песня про тех, кто сошел с дистанции в борьбе за татарский суверенитет. Я все это вижу, в связи с договором, с языком. Я с удивлением смотрю на молодых татар, которые говорят: «Нафига нам делать таблички на двух языках?» Да потому что это твой язык! Вторая песня о политике — «Без булдырабыз».Это слоган Шаймиева, значит «Мы все можем». И я подумал, что да, мы все можем, но можем как хорошее, так и плохое. Можем классный фестиваль сделать или СМИ запустить, а можем и природу уничтожить, и память свою перечеркнуть.

Сколько ни говорят о хорошем, все равно найдутся дураки, которые все испортят. Я эту песню отправил Фаузие Байрамовой (татарская писательница, председатель националистической партии «Иттифак». — Прим. «Инде») в «Фейсбуке». Я ее помню еще с детства, она к нам школу приходила. Она всегда была для меня примером очень упертого человека, понятно, что со своими заскоками и перегибами, но твердо стоящего на своем. В ответ на песню она мне «большой палец» прислала. Сложно было бы подумать, конечно, о таком в девяностые. Смешно, что некоторые ребята воспринимают эту песню как ура-патриотическую, — они совсем ничего в ней не поняли.

Есть такое слово «мескенлек» — убожество, желание унижаться. И вот у татар оно много где присутствует: мол, а что мы можем-то, нас всего семь миллионов, мы слабые. И друг друга еще обхаять при этом, чтобы на совсем мелкие группы по интересам разбиться. Меня всегда бесило, что развитие татарской культуры превратилось в соблюдение Сабантуев. Я зампредседателя молодежного татарского форума и человек, воспитанный в европейской и американской культурных традициях, и я вижу, как это могло бы быть, а у нас все сводится к сохранению и консервации. И к удешевлению, чтобы все было как можно более выгодно экономически. Но это же культура, какая тут выгода! Взять старые песни Альфии Авзаловой, какой там бит! Из него можно шикарный постпанк сделать. И мне интересно: какой козел принес ей синтезатор Yamaha и все испортил? «О, теперь можно вдвоем играть, не нужен оркестр — зашибись!» И звук у эстрады сейчас ужасный. Я спрашиваю исполнителей, почему так, а они говорят: «ну, ты же понимаешь, нужна база репетиционная, деньги на музыкантов — им же семьи кормить». А в семидесятые годы были филармонические коллективы, которые сидели на фиксированной ставке, поэтому тогда и был такой мощный всплеск татарской эстрады. Там был и свой джаз, и фанк, и рок — все это мы теперь с тоской ставим на диджей-сетах. Среди музыкантов были и русские, и татары, но главное, что никто тогда не закрывался от нового. Есть у Ильхама Шакирова песня «Идель буе каеннары» (с тат.: «Березы на берегу Волги»), она начинается с обширной музыкальной цитаты из Hello, I Love You The Doors. И это было совершенно нормально — главное, что музыка крутая.

Никаких надежд у меня нет. Песни же пишутся не для того, чтобы чего-то добиться. С песнями живешь, они несут отпечаток какого-то периода жизни, от которого хочется поскорее освободиться. На альбоме есть и старые вещи, им лет шесть, не меньше, — я еще когда в Питере жил, пел татарские песни. Однажды к нам в Bye Bye Violet Tapes пришел, видимо, от отчаяния, пробоваться Данила Холодков (экс-барабанщик Padla Bear Outfit, ныне участник группы Shortparis) и спросил: «А что это за язык такой красивый?» Я тогда думал, что это моя фишечка, а когда переехал в Казань, понял, что нечто большее — я так могу, а другие нет. Знать язык и не говорить на нем — это как уметь водить и не садиться за руль. Зачем тебе тогда права?

Что меня смущает в новой татарской культуре, так это то, что мы пытаемся взять этникой, дизайном. Говорим, мол, вот это татарское. А почему? А потому что там пентатоника. Или берем кыстыбый и кладем туда котлету. А мне хочется, чтобы люди погружались глубже, чтобы они понимали язык. Даже дизайнеры у нас в основном все русскоговорящие, для них татарское — это просто форма. А если ты знаешь язык... Вот Нияз Халитов (историк архитектуры. — Прим. «Инде») в одном интервью говорил, что, мол, в Казани есть татарские хрущевки. Звучит смешно, но ведь действительно, если это строилось здесь, то что-то татарское в них на глубинном уровне есть. Я вырос в Челнах в татарской семье и считаю свои песни татарскими, даже если в них нет пентатоники, не звучит баян и не упоминается родная мама.

Песни на разных языках пишутся очень по-разному. Когда я пишу на русском, у меня ощущение, как будто я пришел в магазин и хозяйничаю там: могу это взять, могу то. А когда на татарском — как будто я в музее, где все вроде бы родное, но очень хрупкое и надо предельно аккуратно ко всему притрагиваться. Это более личное. На русском я не могу спеть «Я тебя люблю», будет фальшиво. А «Мин сине яратам» — запросто.

Послушать и купить альбом на iTunes

Фотографии: Регина Уразаева