Гендиректор «Альпины нон-фикшн» Павел Подкосов: «Если мы не перевели книгу, которая вышла пять лет назад, вероятно, уже нет смысла это делать»

Больше года «Инде» регулярно публикует отрывки из новинок нон-фикшна, выходящих на русском языке. Чаще всего это книги издательства «Альпина паблишер» и его подразделения, специализирующегося на научно-популярной литературе, «Альпина нон-фикшн» (АНФ). Мы поговорили с генеральным директором АНФ Павлом Подкосовым, который приезжал в Казань на Летний книжный фестиваль «Смены», о том, как мода на научпоп сказывается на литературном рынке, где издатели ищут новых авторов и почему передний край науки плохо поддается популяризации.

«Инде» объявляет неделю самообразования — с 25-го по 30 июня мы будем ежедневно публиковать интервью с учеными и популяризаторами науки.

В интервью от 2014 года вы говорили, что в «Альпине нон-фикшн» соотношение переводных книг и книг отечественных авторов сильно смещено в пользу первых. Спустя три года вы рассказали журналистам, что в 2018-м планируете издать чуть ли не 30 молодых российских авторов. Расскажите, что изменилось за это время.

Есть две категории людей, которые пишут научно-популярные книги: это научные журналисты и ученые. И мне кажется — я даже уверен, — что российские ученые долгое время просто не хотели писать популярно. Им казалось, что это профанация знания, они не хотели работать на потребу публике и, наверное, считали, что публике все равно не интересно то, что они делают. Но постепенно они увидели все эти переводные книги и стали замечать, что их западные коллеги умеют рассказывать о том, чем занимаются, просто, но не поступаясь профессионализмом и принципами. Думаю, это сподвигло многих стать популяризаторами. Первый этап сильного смещения в сторону зарубежных авторов был в России неизбежной необходимостью и привел к тому, что мы сейчас имеем. Кроме того, в стране наконец появилась школа научной журналистики. Многие из авторов нашего издательства не ученые — например, Ирина Якутенко (автор книги «Воля и самоконтроль. Как гены и мозг мешают бороться с соблазнами». «Альпина нон-фикшн». — Прим. «Инде») — научный журналист, но она написала прекрасную книжку. Сейчас у нас соотношение примерно 40 процентов отечественных авторов на 60 зарубежных.

Что вы имеете в виду под школой научной журналистики? Это ведь не какая-то специальная институция?

Нет, конечно. Ирина, например, по образованию биолог, но в какой-то момент начала заниматься популяризацией науки. Работала в издании «Чердак», стала профессиональным лектором. Под школой я понимаю сообщество, состоящее в том числе из сотрудников изданий типа «Кота Шредингера» или N+1. И его надо поддерживать — мы, например, при поддержке венчурной компании «Коммуникационная лаборатория» и университета ИТМО недавно выпустили три книги про научные коммуникации и научную журналистику (раз; два; три. — Прим. «Инде»). Еще в России работает просветительский фонд «Эволюция», у которого есть программы по подготовке лекторов и развитию популяризаторского сообщества.

Вы сказали, научпоп пишут либо журналисты, либо ученые. На «Инде» мы регулярно выпускаем отрывки из новинок нон-фикшна и публиковали, в частности, главы из «Воли и самоконтроля» журналиста Ирины Якутенко и «Сотворения Земли» практикующего ученого Андрея Журавлева. Могу сказать, что разобраться в первом тексте было гораздо проще. А с кем вы больше любите работать — с учеными или с журналистами?

У меня нет таких предпочтений. Тексты действительно бывают разной сложности, и у Журавлева действительно довольно непростой материал, тем не менее это все еще научпоп, а не монография, не академическое издание. Мне важнее, чтобы автор был вменяем и понимал, что читатель научно-популярной литературы не ждет хардкорного текста, а хочет объяснений. И желательно простых.

Проще попросить ученого опуститься на ступеньку ниже или журналиста — углубиться в материал?

В нашей работе происходит и то, и то. Хотя, наверное, с научными журналистами проще — они чаще открыты к разговору. Ученые сплошь и рядом считают вмешательство редактора и даже научного редактора в свой текст недопустимым.

Научпоп — лекции, медиа типа «ПостНауки», фестивали — в последние годы в России на пике популярности. Как это влияет на книжную индустрию? Стали ли читатели более избирательны?

Мы не мыслим свою аудиторию как абстрактную и застывшую — она все время расширяется и меняется. Поэтому уровень сложности мы специально не повышаем. Вообще трудно говорить про каких-то «читателей», потому что каждая книга — это стартап, рассчитанный на свою аудиторию. Хотя в последнее время наметилась тенденция, что люди параллельно читают много разного: историю, астрофизику, биологию. Я это даже по своему «Фейсбуку» вижу.

В одном из интервью вы говорили, что российских ученых на Западе переводят редко, но, к примеру, книга лингвиста Александра Пиперски «Конструирование языков. От эсперанто до дотракийского» (вышла в «Альпине нон-фикшн» в 2016 году) потенциально могла бы быть там интересна. Какова ее судьба? И есть ли у вас цель продвигать своих авторов за рубеж?

Мы, конечно, посещаем западные книжные выставки — и лондонскую, и франкфуртскую, — но пока скорее покупаем, чем продаем. Мы понимаем, что этим надо заниматься гораздо более активно, но, к сожалению, выхлоп поначалу все равно будет небольшой. Британский и американский рынки огромны, но там много своих авторов — нас там не очень ждут. Чтобы изменить ситуацию, надо готовить к презентации лучшие книги и очень активно искать литературные агентства, которым они будут интересны.

У вас есть понимание, какую книгу надо издать, чтобы ее перевели, скажем, в Америке?

Им интересна, например, история России и СССР, и это не совсем наша тема: репрессии, ГУЛАГ, Сталин. И художественная литература, но это тем более не наша ниша.

А почему на Западе не интересен наш научпоп? Из-за научного отставания?

Нет, просто у них практически в каждой научной сфере есть масса своих авторов — не втиснуться. Хотя я по-прежнему считаю, что книжка Пиперски достойна выйти там, потому что ей нет аналогов.

Как вы выбираете книги для перевода? Вся ли обязательная нон-фикшн классика — Ричард Докинз, Стивен Хокинг и так далее — уже есть на русском?

Думаю, да. А то, до чего не дотянулись российские издательства, уже просто устарело — в биологии и астрофизике сейчас ежедневно что-то происходит, и если мы не перевели книгу, которая вышла пять лет назад, вероятно, уже нет смысла это делать. Хотя все же есть фонд золотой классики — Хокинг, Докинз, Брайан Грин, Карл Саган, — который мы активно издаем.

Может ли оказаться, что в какой-то момент наука будет развиваться так быстро, что золотой научпоп-классики не останется — она просто перестанет быть актуальной?

Думаю, классика все равно будет. Тот же Саган — это скорее не про астрономию, а про философию науки, а там все меняется гораздо медленнее.

В Казани месяц назад прошел научно-популярный лекторий Coito Ergo Sum, посвященный сексу. Там работало два зала: в одном о сексе говорили гуманитарии — филолог, политолог, искусствовед, в другом — биологи и врач. Во втором народу было больше. У вас тоже есть, например, историческая литература, но ассоциируетесь вы в первую очередь с естественными науками. Это осознанная позиция?

Мы сейчас, наоборот, сознательно смотрим в сторону гуманитарных наук, потому что понимаем, что у нас это пока слабое место. Мы активно рассматриваем исторические книги, психологию, лингвистику, какие-то работы на стыке дисциплин типа «Чистого листа» Стивена Пинкера (ученый и популяризатор науки, специализирующийся на психолингвистике, экспериментальной психологии и когнитивистике. — Прим. «Инде»), которую мы недавно выпустили, — с одной стороны, это биология, с другой — книга о культуре. Кстати, научный редактор новой книги Пинкера, которую мы сейчас готовим, — политолог Екатерина Шульман, которая выступала на том самом лектории. А другая участница лектория, врач-психотерапевт Амина Назаралиева, стала редактором книги Дарьи Варламовой и Елены Фоер «Секс. От нейробиологии либидо до виртуального порно» — она выйдет у нас в течение месяца.

Как вы выбираете книги? Что значит «начали смотреть в сторону гуманитарных наук»?

Я подписан на каталоги и новости от литературных агентств и крупнейших издательств и в день получаю десятки писем с каталогами. Мы с моими коллегами-редакторами смотрим их, если какая-то книжка кажется достойной, запрашиваем PDF и выносим текст на редсовет (редсоветы у нас каждый понедельник), где несколько часов обсуждаем гипотетические новинки и работу над текущими проектами. И в последнее время мы сознательно запрашиваем и обсуждаем больше гуманитарных текстов.

В медиа есть заведомо виральные темы — секс, криминал, большая политика. При этом ясно, что журналисты часто пишут статьи о чем-то заведомо менее популярном, но социально значимом. Есть ли беспроигрышные с точки зрения популярности темы в научпопе и издаете ли вы непопулярные, но важные книги?

Традиционно хорошо продаются математика, биология, космос. В СССР была мощная математическая школа, и эти традиции сохранились, истоки популярности космоса — в той же эпохе. Астрофизика и физика тоже хорошо идут, опять же история. При этом — да, мы иногда издаем книги, рискуя прибылью. Например, когда мы готовили к выпуску «Объясняя религию» Паскаля Буайе, мы вообще не были уверены, что добьемся стабильного спроса. Бестселлером она не стала, но продается вполне ровно. В самом начале я говорил о книгах, которые мы выпустили для популяризаторского сообщества. Было сразу понятно, что аудитория у них очень узкая, но если мы хотим, чтобы в стране развивалась научная коммуникация, которая через какое-то время сможет дать нам новых авторов, мы должны это делать, принимая все риски.

У АНФ и ваших конкурентов из Corpus есть серия Primus — ее поддерживают фонд «Эволюция» и «Книжные проекты Дмитрия Зимина». В ней выходят первые книги молодых авторов. Как вы с ними работаете, где ищете?

Чтобы текст попал в серию, нужно, чтобы он удовлетворял нескольким критериям: был первой книгой автора, был хорошо написанным и безукоризненным с точки зрения науки. Пока мы выпустили три книги, и, к сожалению, тут трудно что-либо планировать, потому что все эти факторы сходятся нечасто. Сейчас есть несколько авторов, на которых я надеюсь, но стопроцентной уверенности нет. Первых трех — Михаила Никитина, Ирину Якутенко, Сергея Ястребова — мы нашли сами. Об Ирине я вообще случайно узнал от кого-то из фейсбук-друзей — увидел пост, что какая-то журналистка пишет книгу о силе воли, долго выяснял, кто она, и в конце концов познакомился. Но вообще часто мы начинаем общаться с автором, когда у него даже нет задумки книги. Мы видим, что он хороший лектор, владеет материалом, готов слушать, предлагаем ему написать для нас, а дальше помогаем в работе — обсуждаем структуру, расставляем акценты вместе.

В последние несколько лет в России звезды научпопа чуть ли не приблизились по популярности к звездам шоу-бизнеса. Вы, например, сильно переживаете, что книги Аси Казанцевой и Александра Панчина выходят в Corpus? И есть ли у вас амбиции вырастить собственных суперзвезд?

Условные Якутенко, Соколов и Никитин — это вполне себе звезды, и продаются их книги очень хорошо. Конечно, с одной стороны, я переживаю и хотел бы, чтобы вообще все авторы пришли к нам. С другой стороны, конкуренция с Corpus помогает всем придерживаться высоких стандартов — любая монополия вредна. Сам я, например, с удовольствием читаю тексты Казанцевой и Дробышевского в Corpus.

Вы несколько раз говорили в интервью, что рынок научно-популярной литературы в России начал формироваться благодаря фонду Дмитрия Зимина «Династия» (занимался поддержкой талантливых студентов, школьников, молодых ученых и учителей; прекратил существование в 2015 году, после того, как попал в реестр «некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента». — Прим. «Инде»). После того как «Династия» приостановила деятельность, появились «Эволюция» и «Траектория». На ваш взгляд, им удалось заполнить образовавшийся вакуум?

Есть, кстати, еще «Книжные проекты Дмитрия Зимина», направленные на поддержку научно-популярной литературы. К сожалению, новые фонды не могут закрыть собой все, что раньше делала «Династия», — у них абсолютно другие бюджеты. Династия, например, давала гранты ученым, которые работали в России, а у «Эволюции» просто нет таких средств. Здорово, что эти фонды есть, тем не менее многое сгинуло. Конечно, остались государственные гранты, но, честно говоря, я не очень знаю, как это работает.

Государство сегодня как-то влияет на вашу издательскую деятельность?

Пока нет. Думаю, книжный рынок со своими тиражами им не очень интересен. Телевидение зачищено, в интернете пытаются навести порядок, а пять тысяч экземпляров нашего тиража — это мелковато. Сомневаюсь, что до нас доберутся, — мне кажется, им не хватит желания и сил в этом разобраться.

На Летнем книжном фестивале «Смены» вы участвовали в дискуссии о том, кому в России интересна научно-популярная литература. В какой-то момент Петр Талантов — сооснователь «Эволюции» — воспользовался оборотом «бульварный научпоп» (кажется, он назвал так сомнительные с научной точки зрения, но претендующие на просветительскую функцию книги). Вы часто сталкиваетесь с некачественными рукописями?

Издательства действительно заметили рост популярности научпопа и бросились в эту нишу. К сожалению, качество у многих при таком огульном подходе страдает. Мы, например, прежде чем решаем выпустить книжку, отдаем ее эксперту в конкретном вопросе — он проверяет состоятельность текста. А после того, как книга прошла корректуру и редактуру, ее дополнительно смотрит научный редактор. Многие издательства пропускают эти стадии, потому что не считают необходимым тратить на это дополнительные средства. Они, например, видят, что у книжки хорошие рейтинги на «Амазоне», и думают, что в России она тоже обязательно выстрелит и что нет необходимости ее верифицировать. В итоге научной редактуры нет, экспертизы нет, читатель получает эту книгу и разочаровывается во всем научпопе сразу.

Вы сказали, что каждая книга — стартап со своей аудиторией. При этом вы наверняка мыслите категориями типа «аудитория издательства». Как можно описать аудиторию АНФ? Что эти люди читают?

Никаких специальных исследований и фокус-групп мы не проводим — общаемся с людьми в основном в соцсетях и на выставках. Я специально приезжаю на мероприятия вроде Летнего книжного фестиваля, чтобы постоять за прилавком, попродавать книги и послушать, что говорят покупатели. Наверное, можно сказать, что это в основном образованные, любопытные и стремящиеся к новым знаниям люди. Это очень общее описание, но здесь правда сложно говорить о возрасте и достатке. Книжки сейчас стоят довольно дорого, 600−700 рублей за том в твердой обложке, и их все равно покупают. Но я надеюсь на расширение аудитории, потому что мы начали делать покетбуки по 200−300 рублей за штуку. Сейчас мы хотим переиздать в покет-формате все наши бестселлеры. Конечно, есть те, кто предпочитает электронные книги, но в структуре наших доходов прибыль от их продажи составляет примерно 10 процентов. Не могу сказать, что это много. И вообще темпы роста продаж электронных книг в последние годы сократились — если раньше этот показатель почти каждый год давал стопроцентный прирост, то за последний год — плюс примерно 40 процентов. Но это все равно пока рост.

Какой срок сегодня проходит между завершением исследования в лаборатории ученых и выходом научно-популярной книги с рецепцией его результатов?

Мне кажется, цель научпопа немного в другом — мы знакомим читателя со знанием, которое уже признано, а все новые теории должны быть проверены временем. В этом смысле нам не так интересен передний край науки, потому что с ним пока еще не все ясно. Я думаю, в таких вопросах не стоит торопиться.

Фото: Регина Уразаева