«Есть ощущение, что за пределами Татарстана нас ценят больше». Основатели «Театра.Акт» — о скитаниях, советах Вырыпаева и победе на фестивале «Окна»

Театральный ландшафт Казани невозможно представить без камерного «Театра.Акт», который в 2012 году создала супружеская пара актеров и режиссеров — Ангелина Мигранова и Родион Сабиров. За шесть лет существования коллектив сменил три площадки и нашел постоянных зрителей. В августе «Акт» представил премьеру «Солнечная линия» по пьесе Ивана Вырыпаева, а на минувшей неделе получил за постановку его же «Иллюзий» Гран-при фестиваля камерных театров «Окна» в Новокузнецке (за год до этого здесь же театр завоевал два приза за постановку вырыпаевской пьесы «Летние осы кусают нас даже в ноябре»). «Инде» встретился с режиссерами и поговорил о жизни театра без собственного помещения, мечте поставить русскую классику и несостоявшейся номинации на «Золотую маску».

Вы уже два года базируетесь в здании в Адмиралтейской слободе, а до этого поменяли три площадки — помещение на улице Баумана, Дом актера, «ДК 21» в Чернояровском пассаже. Не думаете переехать снова?

Ангелина: К счастью, уже нет. Здесь мы третий год. После закрытия «ДК 21» в 2016 году мы остались на улице, и в истории «Театра.Акт» случился самый длительный перерыв — мы не играли для зрителей восемь месяцев. Конечно, без дела не сидели, репетировали материал, задумывали новые спектакли. Но тогда мы серьезно думали о переезде из Казани и даже об уходе из профессии.

Какие были варианты?

Родион: Мы обращались к друзьям из театров России и зарубежья, писали даже драматургу Ивану Вырыпаеву, с которым на тот момент у нас сложились доброжелательные отношения, прямо просили работу. Но он сам тогда как раз ушел из театра «Практика» в Москве и переехал в Польшу, а значит не мог помочь. Именно в тот момент появился Альмир Александрович Михеев (депутат Госсовета РТ третьего созыва. — Прим. «Инде») и предложил занять помещение на улице Адмиралтейской, 3/4.

Как он вас нашел?

Ангелина: На «Бизнес Онлайн» появилась статья о том, что после закрытия «ДК 21» мы остались на улице. Он увидел ее, спросил в комментариях, как нас найти, ему скинули наш паблик во «ВКонтакте», и он написал мне. Показал нам помещение. Увидев эту огромную мансарду, я чуть не упала в обморок от радости. Альмир Александрович говорил, что помещение небольшое, а тут такие высокие потолки — у нас таких в жизни нигде не было.

Родион: Это почти киношная история. Мы договорились встретиться: он подъехал на черной машине, в черном пальто и черных очках. Рассказал, что знает нас, видел спектакль «Летние осы...» в Доме актера и решил помочь. Изначально он дал помещение как репетиционную точку — тогда казалось, что зритель в Кировский район не пойдет. Мы там репетировали «Наташину мечту» Ярославы Пулинович для фестиваля «Коляда-plays» и потихоньку осваивали помещение. Пожив там какое-то время, поняли, что пространство дышит и вообще медлить с возобновлением показов уже нельзя, поэтому летом 2016 года открылись там «Летними осами». Помещение нам дали на 10 лет, но условия, что за это время мы непременно должны будем самоокупаться, нет. Просто 10 лет — разумный ограничитель, чтобы мы совсем не расслаблялись.

Сложно переносить уже имеющиеся спектакли на новую площадку?

Ангелина: Есть нюансы. «Королеву красоты» Мартина МакДонаха мы ставили конкретно под помещение на улице Баумана, сценография полностью вписывалась туда. Здесь для спектакля пришлось доделывать декорации — ставить дополнительные стены. Но главное то, что поначалу из-за размеров помещения мы постоянно слышали собственное эхо, я порой не узнавала свой голос. Но сейчас уже сложностей нет, привыкли.

Родион: После переезда мы задумались о полноценном репертуаре из четырех-пяти спектаклей. По идее здесь можно наладить показ и семи-восьми спектаклей, и мы обязательно придем к этому. Без такой ротации непросто привлечь зрителей в Кировский район. Честно говоря, за то время, когда мы думали только о выживании, мы перестали развиваться. Сейчас вроде все наладилось. У нас впервые есть свое собственное место, поэтому мы можем думать о премьерах — в этом смысле «Солнечная линия» для нас знаковая премьера.

У вас была еще одна премьера на новом месте — «Иллюзии» по пьесе Ивана Вырыпаева.

Ангелина: Репетировать мы начали еще в «ДК 21», а потом начались наши бесконечные скитания. В итоге окончательное сценическое воплощение «Иллюзий» родилось из нашей жизни. Мы все время паковали и распаковывали вещи, обживали новые места, снова уезжали — во всем этом было постоянное ощущение прощания и дисгармонии. Постановка полностью впитала в себя весь опыт неопределенности нашего положения и бесконечных перемещений. Это настроение заложено и в тексте пьесы.

Родион: А вообще, начинать «Иллюзии» после «Летних ос» было непросто. Все хвалили «Ос», отрицательных отзывов почти не было, и нам стало страшно от мысли, что, возможно, мы достигли своего потолка. Нам даже критики говорили, мол, после такого успеха готовьтесь к тому, что следующие один или два спектакля будут менее успешными. «Иллюзии» нам казались более простым материалом, хотя и здесь нашлись свои трудности. Художественных решений оказалось порядка десяти, но в итоге все сложилось – спектакль родился. А сейчас он у нас пожил, оперился, даже получил высокую оценку и наконец вышел из тени «Летних ос». К тому же спектакль меняется в процессе показа. К «Иллюзиям» мы приживались где-то год, и постепенно мы в нем зажили своей жизнью. Текст окончательно стал нашим собственным, а постановка превратилась в чисто игровое действо.

Разве тексты Вырыпаева можно ставить в игровом ключе?

Ангелина: Все спрашивают об этом. Мы пришли к этому интуитивно в процессе жизни спектакля. Именно этот ход отметило жюри фестиваля «Окна» в Новокузнецке, где нам вручили Гран-при. Их удивило, что мы превратили вырыпаевский театр текста в чисто игровое действо. Коллеги нам сказали, что мы разрушили сложившуюся традицию сценической трактовки пьес Вырыпаева. Когда мы играли пьесу на фестивале, к нам на сцену вышел ребенок, которого мы не могли проигнорировать. Мы начали говорить с ним, в итоге все подумали, что так и было задумано.

Почему вы повезли на фестиваль «Иллюзии», ведь у вас уже была готова более новая работа — «Солнечная линия» по тексту того же Ивана Вырыпаева?

Ангелина: «Иллюзии» мы играли много — и в Иннополисе, и в Кремле, и на иммерсивном ужине в ресторане с приглашенными гостями. Но ни разу не вывозили его на профессиональный фестиваль. К слову, спектакль в ресторане оказался хорошим опытом: играли без декораций за круглым столом, там же сидели наши зрители — состоятельные бизнесмены, а рядом ходили повара и официанты.

Разве ваши спектакли интересны такой публике?

Родион: Конечно, их сложно «пробить», потому что люди, наделенные высоким статусом, не любят показывать свои эмоции и делиться энергетикой. Поэтому поначалу было ощущение, что они воспринимали нас как эдаких проплаченных аниматоров.

Ангелина: Когда я плакала, женщина вплотную вглядывалась мне в лицо, пытаясь понять, плачу ли я по-настоящему или имитирую. Но нам все же удалось переломить их, и к концу стало неважно, богатый ты или бедный, — появилось единение со зрителем, они искренне включились в историю. Опыт нам понравился, для нас это стало сложным актерским тренингом. Мы даже думаем возобновить такие постановки, составлять под них особое меню, отвечающее драматургии спектакля, подключить вкусовые рецепторы, создать своеобразный 5D-театр. Но такая постановка требует очень тонкой настройки, чтобы мы остались театром, а не превратились в аниматоров. После всех этих экспериментов и показов на разных площадках «Иллюзии» полностью стали нашим материалом. В общем, постановка заслуживала фестивального показа.

Год назад вы уже участвовали в «Окнах» с «Летними осами» и даже получили два приза (за лучшую режиссуру и лучшую мужскую роль). Не страшно два раз подряд везти на один и тот же фестиваль постановки по текстам Вырыпаева?

Родион: Фестивали дарят нам ощущение обнуления: чужая площадка, чужой зритель — у тебя только один шанс произвести впечатление. Мы любим такое. На приз в этот раз мы совсем не надеялись, просто хотели хорошо отыграть. Кроме того, мы решили, что наши постановки Вырыпаева — «Летние осы...», «Иллюзии» и «Солнечная линия» — это трилогия, поэтому логично после первой части показать вторую. Но риск был. Любители Вырыпаева, посмотревшие наши спектакли, обычно делятся на две группы: кому-то очень нравится, а кто-то проклинает нас, говоря, что его так ставить нельзя. В 2015 году Вырыпаев пригласил нас на репетицию своего спектакля «Необъяснимо долгие объятия» в театре «Практика». Самое смешное то, что он сам не знает, как ставить на сцене свой текст. Он говорит, что текст пьесы самодостаточен и готового решения его переноса на сцену у него нет. Так мы узнали, что люди готовы клеймить за якобы неверное исполнение даже несмотря на то, что автор Вырыпаев не знает, как ставить свой материал.

Как вообще в жизни «Театра.Акт» появились тексты Ивана Вырыпаева?

Ангелина: У нас есть знаковый спектакль «Однажды мы все будем счастливы» Екатерины Васильевой. После него мы поняли, что именно таким должно быть существование человека, актера и персонажа на сцене. Потом мы как-то наткнулись на лекцию Вырыпаева в сети, и он там говорил те же вещи, к которым мы пришли: прежде всего на сцене человек, а уже потом актер и персонаж, и говорить текст нужно от себя лично. Это в нас срезонировало. Позже мы прочли его «Летние осы...» и влюбились. При этом ранний период Вырыпаева — «Кислород» или «Сны» — прошел мимо нас. Мы видели «Сны» в Театре на Булаке — вся сцена была в бутафорской крови, актеры весь спектакль кричали друг на друга. Нам казалось, что это неоправданно эпатажная пьеса.

Почему вы выбрали пьесу «Солнечная линия»?

Ангелина: Этот текст с нами давно. Когда в том же 2015-м мы встречались с Вырыпаевым, он, поговорив с нами, сказал: «Вам бы дать что-то на двоих сыграть... Есть у меня один новый текст, но там мата много, закроют вас». Мы говорили, что не закроют, так как нас никто не знает и особо никто не смотрит. «Это пока не знают, а вот прогремите, и закроют», — говорил он. Текст он нам так и не дал, но потом на фестивале «Любимовка» мы услышали пьесу о ссорящейся супружеской паре, где было много мата, и поняли, что это тот самый текст. По юридическим причинам ставить его еще было нельзя (у автора были договоренности с другими театрами о том, что он передаст им текст первым), но Вырыпаев разрешил нам сделать по нему эскиз в рамках театральной лаборатории «Арт-подготовка». Это было год назад: эскиз играли на кухне кондитерской «Даваника», так как в пьесе обозначено место действия — кухня. Мы завязали зрителям глаза, били посуду, брызгали водой, кормили их пирожными — в общем, сделали аттракцион.

Но готовый вариант сильно отличается от эскиза. Почему?

Ангелина: Вообще, мы должны были доработать эскиз и ставить его в «Углу» как полноценный спектакль, но там не сложилось. Потом юридические преграды отпали, и мы начали репетировать материал у себя, но так как договоренности с «Углом» еще были в силе, решили придумать новую версию — отказаться от кухни и сделать материал вне времени и места.

Родион: Мы хотели поставить на сцене огромный стол, большие кружки и тарелки — так мы думали показать, как герои в своем конфликте стали очень мелкими и не могут вырасти из ситуации. От этого агрессивный текст становился милым и домашним, как будто пререкаются два карапуза. Но ресурсов на такие декорации у нас не было, поэтому оставили только чашку, как будто это такая лодка их жизни, затерянная в пустыне, а герои — два заблудившихся путника. В какой-то момент мы пришли к образу Дон Кихота. Наши герои — странники, оба Кихоты, никто не Санчо Панса. Когда дошли до этого, поняли, что чашка — какая-то театральщина и надо что-то совсем простое. А Вырыпаев — это все же космос, поэтому пришли к абстрактной фигуре сферы, которая заняла центр сцены.

Ангелина: Увидев уже готовую сферу, мы, как бы глупо это ни звучало, сели и заплакали от того, какая она прекрасная. Магия в этом шаре, конечно, есть — даже зрители говорят, что, придя в зал, не могут оторвать от нее взгляд. Но до того как к ней прийти, мы перебрали множество вариантов: при чтении текста к нам приходили образы вечного движения по кругу на велосипедах, зимней вьюги и прочее. «Солнечную линию» до нас ставили в Москве, Санкт-Петербурге и Уфе. Мы специально ездили смотреть вариант московского Центра имени Мейерхольда, чтобы случайно не совпасть в художественных решениях (а такое у нас бывало). Мы, конечно, осели от восхищения московской постановкой, но, к счастью, мы шли совсем в другом направлении. У нас игровая постановка: мы зрителю сразу же даем понять, что это игра, а ситуация театральная. У Вырыпаева, к примеру, этот принцип прямо заложен в «Летних осах». В «Солнечной линии» мы применили тот же прием входа и выхода из роли, причем здесь такой материал, что по тексту ты постоянно выходишь из роли, раз за разом — такой фрактал.

Родион: Все это нужно, чтобы дезориентировать зрителя — он теряется, не понимает, что происходит, кто сейчас говорит — актер или персонаж. В этот момент он наш и на него можно нанизывать какие-то важные вещи — в пьесе все же есть главные монологи. А в конце мы опять даем понять, что все это игра, театр и сказка. Но это не значит, что все было не по-настоящему. Зритель зачастую как ребенок, который хочет верить в сказку, и из «Солнечной линии» нам хотелось сделать такую сказку. Но, тем не менее, это далось сложно.

Почему?

Ангелина: В «Солнечной линии» очень простой и даже бытовой текст — пара то ссорится, то мирится. Неясно, за что ухватиться и как рассказать эту историю, как сделать ее просто, но не по-бытовому, и в то же время не перекрутить лишнего. Мы никак не могли присвоить текст: текст «Иллюзий» мы разорвали и перераспределили между людьми, здесь же такого не сделаешь, текст — железный. На репетициях говорила текст и не могла понять, почему говорю это сейчас, — слова были не мои, текст сопротивлялся, а естественный живой диалог между нами не складывался.

Мы нащупали собственный тон рассказа во фразе «Что мы делаем в пять часов утра? — Я думаю, мы пытаемся хоть как-то выжить». А через какое-то время добавляется в рифму «Хоть как-то жить». Мы провели параллель с пьесой «В ожидании Годо» Сэмюэла Беккета, там есть похожая фраза: «Мы должны все время говорить, чтобы чувствовать себя живыми». Тут у нас внутри щелкнуло, и пошло. Для нас «Солнечная линия» — беккетовская история: два уже не живых героя через постоянный конфликт и разговор пытаются снова стать живыми. Поэтому песок, пустыня, что-то вечное и космическое, а классические плащи и шляпы на нас — это наши личные приветы Беккету.

Сложно вам, супружеской паре, играть такой материал?

Родион: Да. И даже не потому, что нам сложно кричать друг на друга или оскорблять (с этим как раз просто). Ситуацию пьесы мы проецировали на себя, наблюдали за собой, как мы сами ведем себя во время конфликта, а главное — пытались засечь тот момент, когда кто-то начинает уступать. В тексте это прописано ремарками «молчание», «долгое молчание», «начинают улыбаться», но нам нужно было понять, что за этим стоит. К тому же в жизни мы не делаем друг другу больно сознательно и не доводим скандал до предела, а в пьесе приходилось идти до конца. К примеру, я дважды уходил с репетиции, и Ангелина тоже. Текст доводит до какой-то крайней точки. Но все это тоже надо было пережить, чтобы совладать с материалом.

Ангелина: Солнечная линия, которая разделяет героев, была и в нашей жизни. Порой я говорила Родиону: «Вот видишь, ты сейчас поступаешь точно так же, как герой». Текст в любом случае резонирует с тобой, вскрывает и вспарывает какие-то интимные вещи. За это мы и любим Вырыпаева. Его тексты помогают в жизни и дают пищу для разума. В «Летних осах» мы долго думали над тем, что значит фраза героини «Я принимаю все». Звучит красиво, ты понимаешь, что из этого следует что-то вроде «Я разрешаю всему быть». Но как это прочувствовать? Понятно, что в некоторых случаях непонимание актером текста рифмуется с состоянием вырыпаевского героя, не понимающего, что происходит вокруг. Но все же чаще всего лучше осознавать, что и зачем ты говоришь. Перед «Солнечной линией» мы даже попросили Вырыпаева посоветовать нам какие-нибудь книжки почитать, чтобы лучше понять его. Он нам, в частности, посоветовал ознакомиться с философией Алексея Лосева и прочесть «Я есть То» Нисаргадатты Махараджа.

Что говорят зрители? Тем более что в пьесе присутствует ненормативная лексика.

Ангелина: Мы немного почистили текст от брани, возможно, от этого он стал слабее, но нам показалось, что нужно немного убавить агрессию. К тому же перед началом спектакля мы предупреждаем о мате — пока никто из зала после этого не уходил. Людям спектакль нравится, плохого еще не писали. Был забавный случай: один семейный психолог посоветовал своим клиентам — паре, которая пять раз разводилась и женилась друг на друге, — посмотреть наш спектакль, так как, по его мнению, он мог помочь им. Мы знали, что они будут в зале, видели, как они сели друг напротив друга в разных концах зала; сфера и балка, символизирующая солнечную линию, была между ними. Не знаю, что с ними сейчас. Надеюсь, что они помирились, и на этот раз навсегда.

Вы говорите, что эти три спектакля стали для вас трилогией, хотя сам Вырыпаев их в цикл не объединяет. На ваш взгляд, что у них общего?

Ангелина: Это сейчас нам так кажется. Берясь за «Летних ос», мы не знали, что сделаем «Иллюзии» и «Солнечную линию». Но сейчас мы находим в них параллели: в «Летних осах» есть монолог о кораблике, отце и сыне, в «Солнечной линии» есть подобный, тоже об отце и сыне. При этом все три текста рассказывают о разных сценариях любви и контактах между парой. Все они раскрывают тему любви в виде какого-то фрактала: после спектаклей вопросов становится все больше, тема закручивается, и так, кажется, до бесконечности. Есть сходства и в технической части: все эти пьесы можно поставить на двух-трех человек. В идеале мы хотим поехать на гастроли в Москву и Санкт-Петербург с этой трилогией. Переговоры уже идут, но сроки пока не ясны.

Как вы выбираете новые тексты? Есть такие пьесы, которые вам нравятся, но вы не можете их поставить, так как у вас камерный театр из двух человек?

Ангелина: Нам очень нравится пьеса «Пьяные» Вырыпаева, но текст рассчитан на много людей. Конечно, можно попытаться найти какое-то решение и попробовать приспособить его под нас, но, кажется, в данном случае это навредит пьесе.

Родион: Тексты нас находят сами. К примеру, «Наташину мечту» мы увидели давно, еще на первых публичных читках, и загорелись ею. К тому моменту как мы ее поставили, в 2016 году, она уже успела превратиться в современную классику. Точно можем сказать, что после «Солнечной линии» мы воздержимся от пьес Ивана Вырыпаева — хочется нового. Сейчас в работе пьеса Юлии Поспеловой «Говорит Москва». Это поэтический спектакль, написанный на основе дневников Светланы Аллилуевой, дочери Иосифа Сталина. Год назад мы делали читку пьесы на фестивале «Ремарка» в Качаловском театре. Мы посылали заявку на грант в Министерство Культуры РФ, потеряли много времени, ожидая результатов, но так и не дождавшись таковых, решили создавать спектакль собственными силами. Ангелина репетирует. Там будет актриса-ребенок, мы уже нашли ее. Второй текст в работе — тоже новая пьеса, мы только-только начали в нее входить, поэтому пока не будем озвучивать детали. Но планируем, что там сыграет актер Роман Ерыгин (он играет с нами в «Летних осах» и «Королеве красоты»). Тем более что в тексте главный герой — актер театра.

Где вы находите других актеров для постановок?

Родион: Обращаемся к нашим друзьям и коллегам. В Казани с этим не просто. В «Королеве красоты», которую мы играем с самого основания театра в 2012 году, изначально играла актриса ТЮЗа Нина Калаганова. Потом был перерыв. В 2016 году нас пригласили с этим спектаклем на Международный фестиваль Мартина МакДонаха в Перми. Мы предупредили Нину Ивановну, сверили графики, договорились. Но потом она пропала — мы в панике, отказ от участия на фестивале грозил оплатой неустойки. В срочном порядке начали репетировать с Зоей Михайловной Киреевой, в итоге поехали с ней. Уже потом мы выяснили, что Нина Ивановна где-то услышала, что якобы мы сказали в каком-то интервью, будто мы с ней мучаемся во время репетиций. Этого, конечно же, не было. Видимо, здесь проблема в интерпретации каких-то наших слов, но у каждого своя правда. Тем не менее после этого в театральной среде Казани у нас, кажется, сложилась немного дурная слава. Люди говорят, будто мы чуть ли не со скандалом уволили Нину Ивановну. Мы очень любим и уважаем ее, признательны за то, что она в свое время согласилась играть в нашей постановке, и очень жаль, что произошло такое недоразумение.

Ангелина: К нам сейчас иногда обращаются наши коллеги, спрашивают, нет ли какой-нибудь роли. Выезжая на фестивали, мы как раз отвлекаемся от этого казанского контекста, погружаемся в атмосферу творчества, разговоров о театре. И у нас есть ощущение, что за пределами Татарстана «Театр.Акт» ценят больше — на наши постановки Вырыпаева специально приезжали зрители из Москвы и Санкт-Петербурга. Это студенты театральных вузов, критики, фанаты Вырыпаева, которые смотрят по стране все постановки по его пьесам. А критик Павел Руднев сказал о нас в Новокузнецке так: «Первым открыл на сцене Вырыпаева Виктор Рыжаков в начале 2000-х. А теперь я вижу, что вы переоткрываете его заново в игровом, а не текстовом ключе». Такая оценка окрыляет — значит, все это время по наитию мы шли в правильном направлении. Более того, в августе Павел Руднев выложил у себя на странице во «ВКонтакте» список лучших спектаклей, которые он видел за прошедший сезон, — «Летние осы» оказались в его топ-10, в одном ряду со спектаклями «Наследие. Комнаты без людей» Штефана Кэги из Rimini Protokoll и «Чук и Гек» Михаила Патласова из Александринского театра Санкт-Петербурга. Очень лестно быть в такой компании.

Что бы вы поставили, если бы у вас не было ограничений в финансах и ресурсах?

Ангелина: Классику. К примеру, «Дядю Ваню» Антона Чехова.

Родион: Мы в общем любим классику — и XIX (Гоголь, Достоевский), и XX век (Володин, Вампилов).

Классическая постановка с костюмами и париками?

Ангелина: Перепридумали бы, конечно же. Мы все время работаем с текстами современников, поэтому хочется попробовать что-то классическое.

Родион: Классику тоже можно ставить на двоих, но все же, берясь за этот материал, не хочется прибегать к вынужденным мерам.

Вас не влечет эстетика teatr.post?

Родион: Мы видели постановки Дмитрия Волкострелова, нам нравится его подход и то, что у него есть свое индивидуальное понимание, чутье театра и он ни перед кем не заискивает. Но нам пока нравится игровой театр.

Ангелина: Хотя можно сказать, что наша «Наташина мечта» решена в постдраматическом ключе. Спектакль-монолог, рассчитанный на одну актрису, у нас играли две девушки, а еще там использовался язык жестов. Так мы разделили героиню пьесы на тело и речь. К слову, на том же фестивале «Окна» критик Александр Вислов, говоря о нас, упомянул эту постановку — сказал, что самые любопытные постановки «Наташиной мечты», на его взгляд, были у Романа Феодори в Красноярске и у нас. Наверное, в «Говорит Москва» будут постдраматические заходы. Но задачи «сделать как у Волкострелова» у нас нет. Все решения идут от текста.

Это правда, что эксперты «Золотой маски» хотели как-то отметить «Летние осы...»?

Родион: Да, спектакль смотрели эксперты «Золотой маски», но потом по разным обстоятельствам не сложилось. Причина, наверное, в том, что мы пока слишком маленький театр, чтобы получить ее, тогда как в Казани есть, к примеру, театр Камала, который каждый сезон доказывает, что он давно заслужил премию. Когда мы выезжали с «Летними осами» на фестивали, другие эксперты «Золотой маски» удивлялись, почему нашу постановку премия обошла стороной. Мы не знаем, что и как там произошло, можем только догадываться.

Ангелина: Мы тогда, конечно, расстроились, но сейчас это нам уже не очень важно. Кто знает, как бы мы повели себя, получив ее. А тут мы сразу сосредоточились на дальнейшей работе. Про «Иллюзии» в Новокузнецке коллеги тоже спрашивали, почему мы не заявили спектакль на «Золотую маску». Но тогда нам этого не хотелось, думали о другом. Не будем врать, мы хотим когда-нибудь получить эту премию (а кто не хочет?), но мы не зациклены на этой мысли. У Родиона, к слову, есть небольшая брошь в виде золотой маски, и мы шутим, что премия у нас уже есть.

Но мы очень рады за Нурбека Батуллу, который получил награду за «Зов начала. Алеф». Мы сидели в кафе в Москве и в прямом эфире смотрели награждение, а когда услышали его имя, даже вскричали от радости — люди на нас оглядывались. У них тоже была маленькая постановка, у них тоже не было и, кажется, так и нет площадки под спектакль, поэтому нас такой пример особенно воодушевляет. В любом случае такая награда подпитывает театральную среду города, показывает, что можно делать хорошо, даже не имея условий.

Родион: В целом театральная жизнь в Казани стала очень насыщенной: работы «Угла» и фонда «Живой город», спектакли Камаловского театра и ТЮЗа, Качаловский театр готовит новый фестиваль. В Казани сейчас интересно, и мы стараемся смотреть все новое. Из последнего нам очень понравилась постановка Айдара Заббарова «И это жизнь?..» в театре Камала.

Вам не тесно в рамках камерного театра? Не хотите расширяться?

Родион: Менять основной формат не хотим, но мы думаем о других проектах. К примеру, уже два года вынашиваем идею международного фестиваля камерных театров в Казани совместно с критиком Александром Висловым. Пока мы продумываем все нюансы. Название фестиваля — Activation International Theatre Festival (от слова «Акт»). Но пока на это нет ресурсов. Наша площадка не всем подходит, а хочется, чтобы фестиваль был масштабным.

Фото: Галина Овчинникова