Самообразование
Киноитоги года. Шесть кинокритиков называют 53 лучших фильма 2018-го
опубликовано — 25.12.2018
Киноитоги года. Шесть кинокритиков называют 53 лучших фильма 2018-го
«Первая реформатская церковь», «Экстаз», новый фильм Жана-Люка Годара и другие фавориты профессионального сообщества
До конца года осталась неделя — самое время подводить итоги. В ближайшие несколько дней «Инде» расскажет о лучших фильмах, играх и музыкальных альбомах 2018-го. Начинаем с кинематографа — мы попросили шестерых кинокритиков рассказать о самых запоминающихся картинах уходящего года.
Денис Салтыков
киновед, редактор RussoRosso
«Выходной» Изабеллы Эклеф
Шведка Изабелла Эклеф выпустила страшный криминальный фильм о «трофейной девушке» богатого наркоторговца, отдыхающего в Бодруме. Скучающая женщина находит себе друга, с которым можно и спокойно побеседовать, и съесть курортную мдмашку. Действие развивается стремительно — и хоть с самого начала понятно, что ничем хорошим история не закончится, к финалу «Выходной» умудряется подкинуть не один мрачный сюрприз.
«Аннигиляция» Алекса Гарленда
Визуальный трип, замахивающийся чуть ли не на лавры «Сталкера», снятый важнейшим кинофантастом 2010-х Алексом Гарлендом. Его «Аннигиляция», показывающая женщин в экспедиции по зараженной метеоритом аномальной зоне, быстро заслужила статус современной сай-фай-классики. Фильм снят по книге Джеффа Вандермеера, представителя «новых странных» в литературе.
«Пусть трупы позагорают» Элен Катте и Бруно Форцани
Концентрированная атака на слух и зрение от франко-бельгийского дуэта Катте и Форцани, на максималках воскрешающих жанровое кино 1970-х. «Пусть трупы позагорают» — брутальный вестерн о грабителях, ментах и сексуальных арт-фетишистах. Огонь здесь жжет глаза, а пули по-настоящему оглушают.
«Об отцах и сыновьях» Талала Дерки
Смелый документальный фильм о взрослении среди войны в Сирии. Талал Дерки снимает быт боевых исламистов так, что бородатый отец-фундаменталист перестает вписываться в стереотипный образ воюющего монстра. Для войны нет правых и виноватых — в «Об отцах и сыновьях» мы видим ее жернова за работой.
«Обезьяна, страус и могила» Олега Мавроматти
Пока Тимур Бекмамбетов наводняет жанры хоррора и комедии продюсерскими проектами в формате screenlife, опальный российский художник Олег Мавроматти выпустил фильм, в котором все действие происходит на экранах монитора и мобильного телефона. «Обезьяна, страус и могила» — авторский триллер о живущем в Луганске человеке с психическим расстройством. Он пытается вести видеоблог посреди смерти и разрушения, а заодно хочет научиться пирокинезу, чтобы отомстить врагам — агрессивным инопланетным «чудикам».
«Как разговаривать с девушками на вечеринках» Джона Кэмерона Митчелла
Романтическая панк-сказка от знаменитого квир-режиссера Джона Кэмерона Митчелла. Как и его предыдущие культовые фильмы «Хедвиг и злосчастный дюйм» и «Клуб Shortbus», «Как разговаривать с девушками на вечеринках» — мюзикл. На этот раз — с пришельцами, Николь Кидман в роли королевы панков и сексуальной революцией, начинающейся с подмышки Эль Фаннинг.
«Утойя, 22 июля» Эрика Поппе
В 2018 году вышли сразу два норвежских фильма про ультраправого террориста Андерса Брейвика — трагическая драма и жесткий триллер. Оба хороши по-своему, но именно в «Утойе» Эрика Поппе весь ужас детей, попавших под обстрел жестокого нациста, сконцентрирован так, что способен пролезть зрителю под кожу. Фильм снят одним кадром, так что всю 72-минутную атаку здесь переживаешь в реальном времени вместе с дрожащей и прячущейся в расщелинах девочкой, которая пытается не погибнуть, не сойти с ума и под пулями отыскать младшую сестру.
«Простите за беспокойство» Бутса Райли
Политический активист Бутс Райли ворвался в мир жанрового кино с комедией в духе марксизма-ленинизма (это не шутка — режиссер до сих пор гордится членством в Прогрессивной трудовой партии США). Получился веселый и одновременно боевой фильм о профсоюзах, искусстве и эксплуатации. «Простите за беспокойство» иногда сравнивают с «Прочь», но Райли обсуждает расовые проблемы, ни на секунду не теряя из поля зрения современный пролетариат, представленный обитателями сегодняшнего капиталистического дна — менеджерами по продажам. Для фильма это значит, что помимо шуток про «белый голос» (когда афроамериканец пытается использовать интонации белых в своей речи) здесь есть забастовки и яркий антиутопический поворот сюжета, умудряющегося оставаться комедийным.
«Под Сильвер-Лэйк» Дэвида Роберта Митчелла
Так и не вышедший в американских кинотеатрах 140-минутный постиронический триллер режиссера, подарившего жанру хоррора «Оно следует за тобой». Хичкоковские приемы нагнетания паранойи в «Под Сильвер-Лэйк» умножены на сюжет, в котором вся американская поп-культура таит ключи к подлинной реальности — той, которую скрывает таинственная группа голливудских богачей. Разгадки ищет обнищавший юный вуайерист, а дорогу ему указывают коронованный бомж, проститутка, автор дешевых комиксов, мертвые собаки и, главное, таинственно исчезнувшая девушка из дома напротив.
«Тебя никогда здесь не было» Линн Рэмси
Драматичная история о погружении в ад сурового мужика с посттравматическим стрессовым расстройством. Грязь современного города представлена развращенными политиками-педофилами из Демократической партии США (членов которой в кино нечасто изображают злодеями) и их пособниками-бандитами. В главной роли — бородатый Хоакин Феникс, выдающий напряженный перформанс боли и жестокости.
Гордей Петрик
кинокритик
Мой список — коллажирование фильмов, снятых в 2018-м на руинах кино. Прелесть практически каждого из них в том, как они пытаются это кино в той или иной мере воссоздать, не имея почти никаких надежд на его возрождение. Мест нет, но первое в моих представлениях делят Жан-Люк Годар и Григорий Константинопольский. Их фильмы остаются наиболее личными и одновременно глобальными киновысказываниями уходящего года.
«Русский бес» Григория Константинопольского
Великий фильм о том, что путинская Россия зародилась в метафизических 1990-х, а Москве — как пел когда-то Сантим — не хватает ни крови, ни любви. Повествовательная модель заимствована у культовых в конце 1990-х «Американского психопата» и «Бойцовского клуба»; отовсюду лезет Достоевский (не зря же в названии «бес») со своим как никогда актуальным проговариванием православных и патриотических постулатов. Протагонист — естественно, сам режиссер, Григорий Михайлович, с трагедией человека, не способного принять мертвый мир. Идеальный пример ситуации, когда застрять во времени — значит стать абсолютно свободным. Самый важный для меня фильм, увиденный в 2018-м.
«Книга образов» Жана-Люка Годара
88-летний Жан-Люк Годар впервые со времен «Истории кино» работает в жанре found footage. Собирая «Книгу образов» из Офюльса и Браунинга, любимых фильмов, о которых он так или иначе говорит и снимает на протяжении последних 50 лет, и собственного кино, придерживаясь извечных радикальных взглядов (тот же марксизм), Годар, пожалуй, единственный, кто работает с самой материей языка, разбирает и снова собирает кино, создает азбуку образов, о которой итальянский режиссер Пьер-Паоло Пазолини когда-то писал как о логическом (но неосуществимом) итоге поэтического кино. Кино — это Годар, 2018 год — тоже.
«Мэнди» Паноса Косматоса
С экрана изливается сдобренная восьмидесятническим цайтгайстом кинематографическая эссенция — pure cinema. Речи Рональда Рейгана звучат по радио точь-в-точь как обещания Трампа. Окровавленное лицо 54-летнего Николаса Кейджа впервые за многие годы кажется совсем родным. Кино Косматоса не «пост-пост» и уж тем более не «мета-мета», не сериал Stranger Things и не очередное воскрешение игры Doom. Экзальтированное безумие «Мэнди» родственно безумию VHS-кассеты: воспринимаешь его как пять фильмов, случайно оказавшихся на одном носителе и запойно просмотренных подряд. Кейдж и Косматос — наши величайшие современники. Как дожить до конца сеанса — абсолютно непонятно.
«Удовольствия, любовь и бег» Кристофа Оноре
Кристоф Оноре понял свою художественную принадлежность слишком поздно — гораздо позже, чем его герои, постигающие сексуальность в юности. Он оказался из когорты авторов, не способных мыслить искусство вне собственных переживаний. Не горе-постмодернистом, каким он, похоже, хотел казаться, снимая кино об инцесте между Изабель Юппер и Луи Гаррелем или апеллируя к «потаенным шедеврам» Эрика Ромера и напрочь забытого Жана-Клода Гиге, а скорее конформистом в состоянии вечного душевного бунта. «Удовольствия, любовь и бега», снятая на 35-миллиметровую пленку, — это патетическая поэма о любви в эпоху, когда между сексом и смертью стоит знак равенства.
«День Победы» Сергея Лозницы
Русский народ у Лозницы — жертвы путинской пропаганды и постсоветского синдрома, за них больно и стыдно, но они свои. Сергей Лозница бьет в общерусскую ахиллесову пяту и снимает русских 9 мая, еще и в берлинском Трептов-парке. Это наименее выверенный фильм режиссера, по-своему даже экзальтированный. Но главное — по-отечески оправдывающий многих из своих случайных героев (возможно, и неосознанно).
«Черт нас возьми» Жана-Клода Бриссо
В «Черт нас возьми» фильмы Жана-Клода Бриссо будто бы сливаются в левитирующей оргии (это одна из повторяющихся сцен в новом фильме). Это второй фильм французского классика, снятый без денег в собственном доме и на любительскую камеру. Дело в том, что Бриссо стал жертвой харассмент-скандалов задолго до того, как обвинения вошли в моду. Вслед за культовой «трилогией секса» («Тайные страсти» — «Ангелы возмездия» — «Интимные приключения») последовали выдержанные десятилетиями обвинения актрис. По сути, Бриссо обвинили в желании использовать оргазм и сексуальное возбуждение так же, как Хичкок использовал страх.
Снятые после условного тюремного срока, его фильмы по праву можно назвать автобиографичными. Они сняты в доме, где уместилась вся его жизнь: коллекция старых кассет, полотнище со звездами, зачитанные до дыр книги по философии. В его фильмах играют только друзья и актеры из предыдущих фильмов. Его кино невозможно спутать ни с чьим другим: всю жизнь он снимает один и тот же уникальный фильм — естественно, о сексе и смерти.
«Нож в сердце» Яна Гонзалеза
В своем предыдущем фильме «Встречи после полуночи» отчаянный синефил Гонзалез черпал вдохновение из кино сентиментально-французского и обсессивно-синефильского, заменяя оммажность покадровым воспроизведением любимых ситуаций и сцен из Поля Веккиали и Филиппа Гарреля. За это журнал Cahier du Cinema назвал его режиссером, возрождающим французское поэтическое кино. В не менее манерном «Ноже в сердце», наоборот, уживаются порно, джалло и слэшеры, Хичкок и Трюффо, Роллен и Фридкин. Фильм так и сочится очарованием того, что было, но навсегда ушло.
«Счастливый Лазарь» Аличе Рорвахер
Поразительно экстатический фильм Рорвахер тяготеет одновременно к эпической форме Тонино Гуэрра и к кинематографу Эрманно Ольми и братьев Тавиани. «Лазарь» особенно похож на старческие, весьма категоричные фильмы о сумерках человечества, где лобовая ирония сочетается с самоцитированием и обретает форму фарса. Снятый на 16-миллиметровую кинопленку, фильм буквально светится.
«Пусть трупы позагорают» Элен Катте и Бруно Форцани
Потому что форма давно должна размозжить череп содержания и заняться с его останками животным сексом.
«Моего брата зовут Роберт, и он идиот» Филиппа Гренинга
Возможно, самое масштабное (и напыщенное) киновысказывание года. Фильм, который — как и библия Филиппа Гренинга, делезовское «Кино», — доказывает, что теоретики тоже могут смотреть фильмы. Время по Хайдеггеру и святому Августину через пустые ландшафты Шанталь Акерман и монтажные техники Харуна Фароки.
«Экстаз» Гаспара Ноэ
Единственное слово, в полной мере характеризующее трансгрессивный девяностнический roller coaster Гаспара Ноэ, произнесла его русская героиня (иф ю ноу вот ай мин). Кино про то, что наркотики — зло (алкоголь и секс, в общем-то, тоже).
«Дом, который построил Джек» Ларса фон Триера
Об ощущениях зрителей, не способных признать за последними фильмами Триера тотальную авторскую свободу и безоговорочное чувство юмора, писал — правда, совсем по другому поводу — Юрий Мамлеев: «Картина целующихся солипсистов стояла в его глазах, как кошмар». Смеялся так, что от меня отсела красивая девушка, метнув перед тем злобный взгляд.
«Вестерн» Валески Гризебах
Притворяющаяся бессюжетной социальная драма выходца из берлинской школы Валески Гризебах обладает всеми общепризнанными элементами вестерна. Рабочие передвигаются по холмистой Болгарии на белой лошади, ссорятся в ночи у костра, дерутся среди деревьев, бросаются фразами, которые из-за скудного знания языка звучат неожиданно бруталистски. Это люди без прошлого, всегда сухари мужчины. Но даже среди людей без прошлого найдутся протагонист и антагонист. Месседж Гризебах стар и вечен: каждая жизнь — в своем роде кино.
«Камера Клэр» Хона Сан Су
На сегодняшний момент Хон Сан Су остается единственным на свете режиссером, который может приехать в Канны и за две недели фестивальной суматохи снять маленький шедевр, в том числе про себя. Сюда же без тени сомнения можно поставить два фильма Хона Сан Су 2018-го, которых я еще не видел.
«Назидание» Бориса Юхананова
Лучший в мире фильм о медиа и футболе.
«Первая реформатская церковь» Пола Шредера
Как бы заигрывая с «Дневником сельского священника» Робера Брессона, режиссер-теоретик Пол Шредер подгоняет составляющие его фабулы под плакатную современность: вино меняет на виски, кроткую девочку на сексапильную вдову, ненависть к матери на пояс смертника, Библию на брошюру «Гринпис», безразличных крестьян на институциональную критику. Пусть проблемы пастыря сегодня и стали глобальней, мир так и не обрел Бога, которого, как выразился сам Шредер полвека назад, не существует в кино Робера Брессона. Критике (и правой, и левой) подвергаются здесь все и вся.
«Каниба» Люсьена Кастен-Тэйлора и Вирины Паравел
Старый и больной каннибал Сагава, оправдывающий любые поступки «желанием», — персонификация японской перверсивной художественной культуры. Его лицо снимают макропланами, лишающими остатков человечности (характерная черта Лаборатории сенсорной этнографии Гарвардского университета). Фильм дополняют людоедческий эпиграф из Евангелия от Иоанна и творения самого Сагавы, автобиографическая манга, детально воспроизводящая преступление каннибала и его психологический портрет, цитаты из его романов, хард-порно и кулинарные шоу, в которых он участвовал. Все это делает «Канибу» по-настоящему радикальным фильмом.
«Человек, который убил Дон Кихота» Терри Гиллиама
Символично, что Терри Гиллиам снял фильм всей жизни, когда почти что разучился делать кино. Герой Сервантеса перерождается старичком в маразме, классический европейский бал-маскарад обретает форму мегаломанского уся. Не способный поставить «Дон Кихота» раздолбай (неважно, Адам Драйвер или сам Гиллиам) исполняет роль Санчо Пансы. В конце концов, принцесса Дульсинея теперь эскорт. Изъяны и общая несостоятельность «Человека, который убил Дон Кихота» создают горькую жалостливо-убеждающую интонацию. Европейская аристократическая культура давно мертва, фильмы и режиссеры уже не нужны зрителю.
«Классический период» Теда Фендти
Компания трогательных бруклинских задротов под руководством такого же режиссера (который, помимо прочего, написал книжку о Штраубах) в точности воспроизводит свои реплики и флегматичную повседневность и разбирает на ридинг-группе «Божественную комедию».
«Сияние обрушится вниз» Натальи Чумаковой
Это больше, чем концерт, больше, чем кино. Скорее доказательство существования вечной жизни.
Андрей Плахов
кинокритик
«Мне плевать, если мы войдем в историю как варвары» Раду Жуде
Критика чистого разума.
«Наше время» Карлоса Рейгадаса
Универсальное через личное.
«Рома» Альфонсо Куарона
Личное через универсальное.
«Пылающий» Ли Чхан Дона
Эйфория возмездия.
«Слон сидит спокойно» Ху Бо
Жизнь и ничего больше.
«Сердце мира» Натальи Мещаниновой
Жестокая нежность.
«На границе миров» Али Аббаси
Монстры рядом с нами.
«Фаворитка» Йоргоса Лантимоса
Монстры внутри нас.
«Дом, который построил Джек» Ларса фон Триера
Кино как идеальное преступление.
«Счастливый Лазарь» Аличе Рорвахер
Торжество свободной фантазии.
Денис Рузаев
кинокритик
«Простите за беспокойство» Бутса Райли
В основе проблемы расы лежит проблема класса — фронтмен коммунистической рэп-группы The Coup Бутс Райли в своем режиссерском дебюте иллюстрирует эту структурную истину современного мира через реанимацию афросюрреализма, сводя вместе такие разрозненные феномены, как экономика колл-центров, навык «белого голоса» и арт-активизм, и добавляя кентавров (да, они есть в сюжете!) в это социально-эстетическое уравнение.
«Пепел — самый чистый белый» Цзя Чжанкэ
Ошеломительная одиссея бывшей девушки провинциального авторитета в поисках утраченной любви, которая становится для Цзя Чжанкэ поводом развернуть на экране временную и пространственную панораму всего Китая в ХХI веке. Это страна амбициозных прожектов и порушенных судеб, главной константой в которой оказывается тотальная, всеобщая неприкаянность, а также то чувство, возникающее от скрещивания трагического и абсурдного, которое составляет основу стиля Цзя в кино.
«Наше время» Карлоса Рейгадаса
Возможно, самый смелый фильм года: Карлос Рейгадас выводит универсальное полотно о природе современной любви через показательно частную и даже эксгибиционистскую историю — трехчасовую хронику распада семьи поэта с небанальными сексуальными триггерами (лучше всего их можно описать словом «куколд»).
«В моей комнате» Ульриха Келер
Берлинская школа мертва — да здравствует кино, расцветающее на ее могиле. Центральный твист в новом фильме одного из (некогда) основных режиссеров берлинской школы Ульриха Келера — полное исчезновение с лица планеты всех представителей человечества, кроме главного героя — в каноническом кино этого движения был бы невозможен. Здесь же он оказывается ключом к прямой трансляции тех пронзительных чувств, которые в фильмах школы всегда тлели где-то за пределами кадра.
«Экстаз» Гаспара Ноэ
В паре своих предыдущих фильмов Гаспар Ноэ добивался максимальной субъективности камеры — чтобы передать или приход от ДМТ (и отход души), или туннельный синдром влюбленного. В «Экстазе», блицкриг-фильме об одной съехавшей с катушек из-за наркотиков вечеринке, камера, напротив, показательно объективна, отстранена от внутренних турбулентностей галлюцинирующих героев, чтобы продемонстрировать: самым мощным наркотиком вполне может быть и кино.
«Слон сидит спокойно» Ху Бо
В кадре — несколько историй несчастных китайцев разных поколений из провинциального Шеньяня; несчастных по-разному, но при этом устремленных куда-то к лучшей жизни («в Манчжурию, где есть слон, что сидит спокойно») с одинаковым отчаянием. За кадром — история режиссера и писателя Ху Бо, который покончил с собой еще до премьеры своего первого и последнего полного метра и чья камера спокойно взирает на мытарства персонажей глазами прощающегося с этим миром призрака. Жизнеутверждающее кино о смерти — бывает и такое.
«Рома» Альфонсо Куарона
Самый личный фильм в карьере Куарона — и при этом самый же грандиозный. Рассказывая разворачивающуюся в начале 1970-х историю одного сложного года в жизни семьи из мексиканского миддл-класса и ее прислуги, Куарон впечатляет не только сложно устроенными, выразительными черно-белыми кадрами, но и тем, как тонко прописан политический фон, который в решающий момент вырывается на первый план и превращает драму частную в общую.
«Переход» Спайка Ли
Конечно, Спайк Ли снял в 2018-м еще и куда более нашумевшего «Черного клановца», объектом ярости которого был не только врожденный американский расизм, но и белизна канонов кинематографа в принципе. Скромный, разыгранный четырьмя персонажами на театральной сцене «Переход» проворачивает прямо противоположную операцию — возвеличивает черную драму посредством всего нескольких неброских киноприемов, а заодно превращает, по сути, телеспектакль в большое, душераздирающее и, оказывается, все-таки способное работать не только с белым опытом кино.
«Пылающий» Ли Чан-дона
Первый за восемь лет фильм корейского мастера Ли Чан-дона основан на одномерной, плоской и манерной истории из рассказа Харуки Мураками об исчезнувшей без следа возлюбленной молодого литератора. Ли вытягивает из грошового сюжета натуральные россыпи смыслов, подтекстов и планов — от природы литературы и наивности молодых до чудовищного классового расслоения в Южной Корее и жутковатой тени, которую на нее отбрасывает Корея Северная.
«Бадибэг» Джозефа Кана
В своем втором полном метре заметный клипмейкер Джозеф Кан показательно сталкивает предположительно низкую культуру — мир баттл-рэпа — с предположительно высокой — академическим литературоведением. Продуктом этого столкновения оказывается фильм, почти идеально отражающий хаос современного мышления и современной публичной сферы, где одержимость политкорректностью служит не столько шагом к равноправию, сколько свидетельством недостижимости этого равенства.
Алексей Артамонов
кинокритик, редактор syg.ma
«Волк и семеро козлят» Елены Гуткиной и Генриха Игнатова
В российском кино самое интересное для меня происходило в этом году в сфере документалистики. И «Волк и семеро козлят» — один из самых смелых дебютов 2018-го. Радикально простая и честная картина отношений подростка с аутизмом и его отца, не соответствующих сегодняшним «прогрессивным» представлениям. Там, где обыватель увидел бы только грубость и насилие, абсолютно самобытная и новаторская оптика двух этих студентов Артура Аристакисяна высвечивает подлинную историю любви, в которой невероятная нежность проступает из ее формального отсутствия в кадре.
«Своя республика» Алены Полуниной
Еще один фильм, выламывающийся из всех удобных идеологических клише, сняла Алена Полунина в Донецкой Народной Республике — без прикрас, но с несомненной симпатией к своим героям, бойцам одного из подразделений батальона «Восток». Предъявляя на экране не плакатные шаблоны, а реальных, вызывающих сочувствие людей, находящихся в слепой зоне либеральной общественности, картина Полуниной, крайне проблематичная, порождает важные вопросы и выявляет множество противоречий, в первую очередь внутри самого зрительского восприятия.
«Мира» Дениса Шабаева
Самый неправдоподобный документальный фильм года, рассказывающий о словацком гастарбайтере, уезжающем из Британии в ЛНР восстанавливать советские памятники. Снятый и смотрящийся как фикшн, этот фильм остается полностью документальным и не только дает доступ к темным, нерепрезентированным уголкам сегодняшней шизофазической реальности, но и напоминает о том, что выдумка — необходимый элемент для того, чтобы поверить в правду.
«День Победы» Сергея Лозницы
Крайне объемное, важное и трогательное высказывание, сложившееся как будто против воли самого автора. Чуткое наблюдение за постсоветским — с обеих сторон разрушенной Берлинской стены — человеком в поисках фантазматической идентичности, снятое, что непривычно для Лозницы, не свысока, а на уровне взгляда. Странные, потерянные, немного нелепые, но абсолютно живые люди, празднующие День Победы в берлинском Трептов-парке, — не ряженые «ватники», какими их увидело большинство российских критиков, а ничем не отличающийся даже от самого просвещенного зрителя продукт общей истории, порождающей не только ресентимент, но и необходимость поиска хоть каких-то общих оснований.
L. Cohen Джеймса Беннинга
Однокадровый фильм года, снятый классиком структурного кино. В этом посвящении Леонарду Коэну Беннинг продолжает допрашивать американский ландшафт и исследовать разные режимы восприятия времени. Помимо того что это экспериментальный фильм кристальной чистоты, в нем происходит нечто невероятно зрелищное, по меркам Джеймса Беннинга и стоящей за ним традиции.
«Первая реформатская церковь» Пола Шредера
Экзистенциальная драма высокого полета, рядящаяся в рясу экологического триллера. 72-летний режиссер и теоретик кино, широкому зрителю известный как сценарист «Таксиста», уже много лет с минимальным бюджетом снимает странные фильм без оглядки на мейнстрим и конъюнктуру. «Первая реформатская» — парадоксальный сплав присущей ему режиссерской раскрепощенности с классической формой и строгой аскезой, Робера Брессона и его «Дневника сельского священника» с Росселлини, Фассбиндером и черт знает чем еще. Возможно, главное произведение трансцендентального стиля в кинематографе XXI века.
«Наше время» Карлоса Рейгадаса
Крайне личная картина Рейгадаса о превратностях любви и парадоксах полиамории, в главных ролях которой — сам Рейгадас вместе с женой. Своей глубиной и отчасти формой это исповедальное исследование человеческой психологии напоминает лучшие романы XIX века. Однако классическая проблематика удачно помножена здесь на язык и возможности современного авторского кино и характерный для этого мексиканского режиссера пантеистический мистицизм. Последний в данном случае раздражает куда меньше, чем в предыдущей картине Рейгадаса, и все в целом составляет, пожалуй, самую полную и сбалансированную констелляцию за всю его двадцатилетнюю карьеру.
«Транзит» Кристиана Петцольда
Новая работа одного из лидеров берлинской школы Кристиана Петцольда тоже непривычно для современного кино литературна — в лучшем смысле этого слова. Основанный на во многом биографическом романе Анны Зегерс об эмиграции во время немецкой оккупации 1940-х годов, «Транзит» прост и старомоден, но достигает удивительной чистоты и силы эффекта. История времен Второй мировой разворачивается в декорациях современной Европы, но фильм не сводится к поверхностному комментарию на актуальную тему. Как и в случае с другими лучшими образцами политического кино, масштаб «Транзита» — вневременной.
«Время чудовищ» Лава Диаса
Не менее важный пример политического кино этого года — четырехчасовая картина филиппинского режиссера Лава Диаса, продолжающего вести агиографию политической истории своей страны. Биографии жертв беспредела микродиктаторов, возглавлявших в 1970-е частные армии на Филиппинах, легли в основу его аллегорического мюзикла, сочетающего элементы народного эпоса и фольклорных традиций песен сопротивления. Этот метод — новое слово не только для Диаса, продолжающего искать политические способы работы с народной культурой, но и для всего не прекращающего эволюционировать «медленного кино» XXI века.
«Книга образа» Жана-Люка Годара
Прощальное письмо из мира видимостей, написанное человеком, который давно стал синонимом кинематографа. Хрупкая поэма и сокрушительный удар. Признание в любви и брошенное в лицо Европы обвинение, написанное и жертвой, и палачом. Делать кино политически теперь значит занять позицию наблюдателя, позицию монтажера. Того, кто разводит звук и изображение, того, кто оперирует отношениями. Годар все больше напоминает персонажа из «Без солнца» Маркера, пришельца из 4001 года — времени, когда человеческий мозг научился пользоваться всеми своими ресурсами и забыл, как забывать. Он путешествует во времени через монтажные склейки воспоминаний, движимый состраданием, пытаясь понять нашу эпоху. Из этой невозможной точки вне времени может звучать только один голос — и это хриплый голос Годара, которому не будет равных.
Катерина Белоглазова
кинокритик, куратор кинопрограмм
Кино крупной формы
«Первая реформатская церковь» Пола Шредера
Хотя дневниковая форма и считается малой, фильм живого классика кинематографа Пола Шредера, получивший в русском переводе второе название «Дневник пастыря» (конечно, и в самом фильме, и в таком переводе содержится обращение к канонической ленте Робера Брессона 1951 года), на деле разворачивается если не романом, то повестью о человеке в поисках истинного акта веры там, где давно уютным бюрократическим дружелюбием расцвела банька с пауками. В таких условиях с героикой все непросто. И для скромного, измученного угрызениями совести персонажа Итана Хоука ставка, на кону которой — истинное блаженство божественной любви, становится тем радикальнее, чем льстивее звучат успокоительные речи о вере и благе, прикрывающие прорехи убивающего себя мироздания.
«Счастливый Лазарь» Аличе Рорвахер
В фильме Аличе Рорвахер, пьющем с лиц итальянских крестьян живую родниковую правду киногении, удивляет даже не столько дивная пластика изображения, напоминающая о том времени, когда большое кино еще было народным. Главное достоинство «Лазаря», при некоторых его недостатках (и, в первую очередь, символической перегруженности), в том, что, оставаясь верной своей идее, Рорвахер свободно обращается с дыханием мира в кадре. По мере того как сам мир меняет звучание лютни на шарманку, модальность магического реализма уступает место реализму шаржевому, балаганной эксцентрике в духе Кустурицы, только секулярнее и беднее. Важно, что происходит это по необходимости! И хотя история счастливого Лазаря — это сказка, в очередной раз подтверждающая, что богатый бедному не товарищ, а волк, все же «богатому следует помнить, что, когда он попадет на небо, он встретит там Лазаря и должен быть учтив с ним», как говаривал американский писатель-юморист Джош Биллингс.
«Человек, который убил Дон Кихота» Терри Гиллиама
Грандиозный долгострой Терри Гиллиама увидел свет в 2018-м — спустя почти 30 лет после первых подходов режиссера к «неэкранизируемой», по его же собственным словам, испанской классике. Съемкам мешали и отсутствие финансирования, и даже стихийные бедствия, несколько раз менялся актерский состав, но правда — а точнее, сила воображения — восторжествовала. В итоге безукоризненный актерский дуэт, состоящий из Джонатана Прайса и Адама Драйвера, дает Дон Кихота и Санчо Пансу на всевозможные лады, в которых свободно перетекают друг в друга гротеск и иллюзионизм кино, продажный ширпотреб и праведное безумие. А всего-то нужно было молодому, но уже растерявшему амбиции и надежды режиссеру Тоби Грисони, главному герою этого гиллиамовского «Восемь с половиной», вернуться в места, где он снимал свой дипломный фильм (тоже «Дон Кихот»), был одержим кино и влюблен в девушку — дочку владельца местного питейного заведения. Каково же было удивление Тоби, когда он обнаружил, что харизматичный дед, сыгравший в его первом фильме благородного идальго Ламанчского, сбрендил и поверил, что он на самом деле Дон Кихот! Такой поворот событий оказывается сильнее любой логики и поневоле превращает режиссера в верного своему дону Санчо Пансу, сопровождающего его в сражениях хоть с ветряными мельницами, хоть с русским водочным королем по фамилии Мишкин, алчным до всяческих забав и жестокой клоунады. Видимо, годы, которые понадобились Гиллиаму, чтобы претворить свой давний замысел в жизнь, привнесли в него изрядную долю безумия, которое пошло фильму только на пользу. И вместе с тем, это кино серьезнее, чем вы, наверное, представили.
«Мне плевать, если мы войдем в историю как варвары» Раду Жуде
Некоторые называют фестивальный бум румынского кино (особенно связанного с социальной тематикой) победой самоколонизации. Однако фильмы Жуде — наглядный контртезис к этому мнению. Действительно, Жуде в новом фильме тоже обращается к национальным проблемам, но его интересует скорее генезис нынешней ситуации из прошлого страны и отношение сограждан к своему прошлому. Название фильма цитирует высказывание маршала Антонеску, командовавшего геноцидом евреев в Одессе. «Мне плевать, если мы войдем в историю как варвары» выстроен как театрализованная трагикомедия, в которой Жуде задействует многие из наработанных политическим искусством приемов, среди которых и брехтовский «театр в театре», и годаровский самоанализ кино в процессе производства, свойственный его «политическому периоду», и обсуждение развития сюжета действующими лицами, как в роли, так и от своего собственного лица. Борьба главной героини Марианы за возможность поставить на главной площади города правдивый спектакль об участии румын в Холокосте показана со страстью, юмором и изрядным количеством блестящих живых интеллектуальных разговоров. Правдами и неправдами Мариана добивается своего. Однако страшнее самого спектакля оказывается макабрическая реакция публики на него.
Лучшее визуальное исследование
«Империя совершенства» Жульена Фаро
Блистательная идея поразила директора французского национального спортивного архива Жульена Фаро, нашедшего в закромах подведомственного ему хозяйства километры пленки с записями игр теннисного гения Джона Макинроя, обладавшего взрывным темпераментом и потрясающей мимикой. А идея в том, чтобы довести до конца замысел автора этих пленок, спортивного режиссера Жиля де Кармадека, искавшего секрет успешной игры в индивидуальности игрока, и мысль великого киноведа Сержа Данея, который еще в 1980-х подмечал, что между теннисом и кино много общего, ведь и там, и там властвует время. Именно оно создает игру, которой высококлассный теннисист управляет, словно режиссер на съемочной площадке. Из этого удивительного и уморительного визуального исследования можно многое почерпнуть, даже если вы никогда прежде не увлекались теннисом. А харизматичный Макинрой в качестве подопытного героя подходит идеально, ведь именно его замашки enfant terrible, владеющего кортом, но не умеющего уследить за собственным лицом, позаимствовал актер Томас Халс, сыгравший Моцарта в «Амадее» Милоша Формана. Кроме того, фильм живописует и анализирует самый драматичный матч за всю карьеру Макинроя, в котором он, на тот момент первая ракетка мира со статистикой побед в 96,2 процента, проиграл чешскому теннисисту Ивану Лендлу в финале Открытого чемпионата Франции 1984 года. В общем, не пропустите.
Образ человека
«Барбара» Матье Амальрика
Фильм — признание в любви к образу и образ любовного порыва одновременно. Французская шансонье, выступавшая с начала 1960-х годов под псевдонимом Барбара, во вселенной этого фильма — звезда далекая и близкая одновременно. Через два десятка лет после смерти певицы (смерть во всей нелепости — от пищевого отравления) до нас долетает именно свет ее звезды, но остается недоступным само «небесное тело». Режиссер фильма Матье Амальрик и не пытается приблизить желанный образ, фальсифицировав его реконструкцией (имитацией потайных черт). На место жизнеописания здесь приходит производство фантазма, а Амальрик, играющий режиссера, одержимого то ли героиней своего фильма, то ли актрисой Бриджит, играющей Барбару, которую, в свою очередь, играет Жанна Балибар, вместе со своей героиней сплетает для зрителей сеть из вымыслов первого, второго, третьего порядка. Сеть для ловли образа. Как в песне самой Барбары Je Ne Suis Pas, в которой она перечисляет все то, кем и чем она не является, и экранный образ Барбары / Балибар возникает из отрицания какой-либо определенности: хрупкая и страстная, лиричная и эксцентричная, постоянно бегущая и ускользающая. От чего? Возможно, от мира, где нет места искусству и любви. А может быть, это просто Матье и Жанна совсем заврались?
Отдельного упоминания стоит смешной кадр, где герой Матье Амальрика одет в шерстяной костюм такого же цвета и материала, как чехол для рояля Барбары, — вновь и вновь «Венера в мехах».
«Бесконечный футбол» Корнелиу Порумбойю
Постсоветские глаз и ухо капитулируют перед открывающей и закрывающей этот фильм заставкой из передачи «В мире животных»: райские врата, по решеткам которых летают обезьяны, павлины, орлы и дельфины, открываются и закрываются под музыку Поля Мориа. То, что один из самых игривых, наблюдательных и умных режиссеров современной Румынии располагает между этими обрамляющими Эдем створками, достойно не меньшего внимания. Там история мелкого провинциального чиновника, друга брата режиссера по имени Лауренцио, который уже много лет подряд пытается переизобрести футбол, сделать игру более безопасной. Причина этого маниакального увлечения — полученная в юности во время игры травма ноги. Звучит смешно, учитывая, что на чиновничьем поприще дела у Лауренцио, повинуясь многим противоречащим бюрократическим механизмам, топчутся на месте. Но Порумбойу не был бы собой, если бы за историей с травмой и правилами не усмотрел бы метафору исторической травмы и мечты о совершенных правилах политического регулирования жизни. В итоге, как высказался российский куратор кинофестивалей Алексей Медведев, это фильм про тоску героя о мире, где лев и лань, удав и кролик, словно в передаче Николая Дроздова, мирно соседствуют на одной травке.
«Ни судья, ни подсудимая» Ива Инана и Жана Либона
Мало кем замеченная жемчужина документального кино прошедшего года — фильм об эксцентричном бельгийском следователе по имени Анн Грювэз, которая ездит на смешного цвета «фольксвагене-жуке», шутит в неуместных ситуациях и ни при каких обстоятельствах не теряет трезвости ума, искреннего интереса к жизни и самообладания. В течение трех лет команда сатириков культового бельгийского телесериала «Стриптиз» снимала реальные кадры из профессиональной жизни той, чья служба и опасна и трудна. Кадры эти вышли совершенно не рекламными, беспардонными, политически некорректными, но при этом — полными истинного гуманизма. Отдельно хочу упомянуть эпизод ближе к финалу, в котором Анн Грювэз допрашивает (максимально корректно, стоит отметить) молодую приезжую женщину, в приступе религиозного безумия убившую своего сына (ей приказал сделать это шайтан). Таким кадрам мог бы позавидовать сам Брюно Дюмон.
Фильм, о котором не хочется спорить
«Слон сидит спокойно» Ху Бо
Качественное кино от режиссера, который, увы, больше ничего не снимет (режиссер покончил с собой до премьеры этого фильма. — Прим. «Инде»). Фильм держит своей цельной структурой, литературной драматургией (до того как стать режиссером, Ху Бо прославился как литератор), ритмом и выглядит модно.
Фильмы, о которых хочется спорить
«Моего брата зовут Роберт, и он идиот» Филиппа Гренинга
Есть такие люди, чье образное мышление, восприятие и чувства подчинены или, по крайней мере, неразрывно связаны с умозрительными конструкциями. К их числу принадлежат во многом и автор этих строк, и, вероятно, режиссер фильма Филипп Греннинг, создававший свой фильм о философии времени, а на самом деле — о самом переживании конца времени детства. Особенность «Роберта» в уникальном сочетании в высшей степени умозрительной конструкции с почти что предельной тактильностью изображения. Причем в обоих планах все сделано очень качественно. Непротиворечива психологическая драматургия образов двойняшек, сестры и брата, не желающих расставаться друг с другом, со своим внутриутробным единством и вынужденных, в качестве доказательства чего-то даже более сильного, чем любовь, каждый раз разгонять степень насилия. Правдивым кажется и ощущение потери реальности, которое испытывают герои. В фильме присутствует все лучшее, что Гренинг мог почерпнуть из своей интуиции, романов Эльфриды Елинек, фильмов Михаеля Ханеке и Винсента Галло. Продумана и философская составляющая, и то, как осязаемость образов, разные по темпоритму и «густоте присутствия» эпизоды соответствуют различным моментам в истории близнецов. Блестящая игра актеров (к слову, играющей 17-летнюю Еву, сестру Роберта, Юлии Занге на самом деле 35 лет, кто бы мог подумать?). Однако все это будет создавать для вас большое кино только в том случае, если вы изначально готовы принять умозрительные по своей сути правила игры.
«Экстаз» Гаспара Ноэ
Самый совершенный на данный момент фильм Гаспара Ноэ. Режиссер использует уже известные зрителю приемы и мотивы, отточенные до уровня в буквальном смысле балета: наркотический морок, суггестивно окутывающее повествование, сексуальное раскрепощение и насилие, ребенок как обязательная жертва. И снова встает уже известный в связи с Гаспаром Ноэ вопрос: какую цель преследует режиссер? Вышибить из зрителя холодный пот изображением кошмарного бэд-трипа, снятого плавающей камерой в формате реального времени? То есть средствами кино имитировать фармакологический эффект, преуспев в натурализме? Или же вызвать у него моральный шок, если не антинаркотическим пафосом, то сценами массового саморазрушения молодежи во цвете лет? Если придерживаться второй версии, то фильм Ноэ, вероятно, понравился бы Александру Дугину (и прочим традиционалистам). Неслучайно в нем муссируется вопрос об Америке, а на книжной полке Ноэ (которую можно увидеть в фильме) стоит книжица Эмиля Чорана. Следуя этой версии, индивидуальность каждого из танцоров на злополучной вечеринке, показанной в фильме, их жажда раскрепощения и наслаждений с изнаночной стороны зияет отутствием какого-либо «духовного» стержня. Эта пустота, выражающаяся в неконтролируемом либидо, насилии и панике, и выходит на первый план в измененном состоянии сознания. А единственная альтернатива такой либеральной индивидуации в современном мире — только депрессия, которую, как мы узнаем из фильма, можно, но все же не следует лечить с помощью ЛСД.
Категория «Визуальный экстаз»
«Зимние братья» Хлинюра Палмасона / «Вороны» Йенса Ассура
1 из 2
«Вороны»
Третью строчку в этой категории делят два фильма, снятые режиссерами с похожими профессиональными судьбами: оба пришли в режиссуру из фото и дизайна, оба сняли дебютные фильмы, завораживающие своим формальным воплощением и оставляющие в легком недоумении от своего «темного» недопроявленного сюжета.
«Зимние братья» сделаны очень изобретательно, даже трюкачески. Лица мужчин, эстетски припудренные известью, белесые, рыжеватые и пегие оттенки зимнего леса, странные, замкнутые в себе герои, за чьей «животностью» мы наблюдаем в рамке слегка абсурдистских медитативных кадров. Главный герой — тихий «шибздик», о котором мы знаем совсем немного. У него есть чуть более «нормальный», чем он сам, брат, с которым у них, в скупом на женское общество рабочем поселке, одна девушка на двоих. А еще у него есть опасный талант — варить самогон из непонятных химикатов, украденных на своем заводе. В 2000-е такое кино превозносили бы за эллиптичность жеста и пластическое мастерство. Достоинства эти не обесценились и сегодня, однако при просмотре сложно отделаться от ощущения, что смотришь изысканный шоурил очень хорошего оператора, выбранного Vimeo Staff Picks. Впрочем, радует, что режиссер, кажется, вполне это осознает и поддерживает гипнотический эффект кадров на сюжетном уровне: странные фокусы главного героя становятся пунктумом фильма.
Похожая ситуация и в фильме исландца Йенса Ассура «Вороны», с той разницей, что сюжет о скатывающемся в депрессию и отчаяние отце семейства изложен намного более ясно. Кроме того, из минусов фильма — еще и обилие вычурных оменов, дурных знаков, которые предшествуют трагедии. Однако нужно отдать должное — фильм снят так, что за героя в каждом кадре волнуешься буквально до дрожи в руках. И его смутное беспокойство от жизни (например, на Рождество он дарит детям не игрушки, а спасательные жилеты) передается зрителям одной лишь композицией кадров.
«Мэнди» Паноса Косматоса
Блэк-метал-месса, радующая не только глаз, но и дух. Бесподобный Николас Кейдж в роли мстящего за убитую сатанистами возлюбленную. Кислотные реверберации изображения. И не в пример фильмам Ноэ, «Мэнди» — фильм исключительного психического здоровья, отбрасывающий воинствующих религиозных фанатиков и прочих мракобесных извращенцев в ими же созданный кромешный ад. Как выразился теоретик культуры Борис Клюшников, Кейдж — это бессознательное. И с этим не поспоришь.
«Пусть трупы позагорают» Элен Катте и Бруно Форцани
И вновь удивительное открытие от бельгийцев: отточенный до миллиметра, филигранный в исполнении фильм визионеров Элен Катте и Бруно Форцани побеждает в этой самопровозглашенной номинации «визуального экстаза» с большим отрывом. Такое кино доказывает, что кинематограф — это в первую очередь аудиовизуальное искусство. Не фильм, а чистое золото!
Фото: скриншот трейлеров YouTube, kinopoisk.ru
