Киновед и культуролог Кирилл Разлогов: «До тех пор, пока есть желающие целоваться в последнем ряду, кинотеатры будут существовать»

В минувшие выходные в кинотеатре «Мир» прошел пленочный показ фильма Мартина Скорсезе «Банды Нью-Йорка». Это — первое событие совместного образовательного проекта «Инде» и кинотеатра «Мир» «Перфорация». Гостем первой встречи стал киновед и культуролог Кирилл Разлогов. Перед показом «Инде» записал его «биографию киномана».

Детство

Мой отец был дипломатом. У него болгарские корни. В 1948 году всех выходцев из так называемых стран народной демократии высылали из СССР, и отец, таким образом, стал гражданином Болгарии, а мама — женой иностранного гражданина. В то время при таком раскладе сохранить советское гражданство было невозможно, поэтому мы все поехали за ним. Я оказался в Болгарии в девять лет. Папа начинал переводчиком, но к 1955 году стал полпредом в посольстве. Тогда я не был увлечен кино, хотя помню, как ходил в трехзальный кинотеатр «Метрополь» — почему-то особенно запомнился фильм «Возраст любви» 1954 года. Еще ходил в театр на оперетты, а потом — на их экранизации. Иногда отец водил на закрытые показы в посольстве, но в памяти ничего не осталось, кроме фильма «Двойная Лоттхен». Сначала я учился в обычной школе, а потом стал ходить в ту, что при посольстве. Языка не знал, потому было трудно; в итоге я выучил дворовый вариант болгарского, на котором до сих пор говорю. В школе я любил математику и хотел связать с ней свое будущее.

В 1960 году отца отправили по работе во Францию. Для него Франция была почти родной страной — подростком он провел там шесть лет в политэмиграции. Мне же туда ехать совсем не хотелось: я был в седьмом классе, у меня был бурный роман с одноклассницей, и Париж никак не вписывался в мои планы. У родителей был прагматичный расчет: граждане Болгарии могли учиться во французских лицеях, а не только в школах при посольстве, в которые попадали выходцы из СССР. Первое время во Франции было непросто: у отца была любовница-секретарша, о которой все знали, у нас было мало денег. Из экономии меня перестали учить музыке (я, как и все дети из интеллигентных семей, учился играть на фортепиано, а в детстве в СССР даже ходил в балетную школу при Большом театре). Родителям было ясно, что ребенка все равно нужно чем-то занять. Оказалось, единственное доступное развлечение в Париже — это кино. А на дворе начало 1960-х — самое интересное время в истории кино, новая волна, Феллини, Антониони и пр. Отец приносил домой тематические газеты, я читал статьи про кино, ходил на сеансы по три-четыре раза в неделю и к 14 годам стал киноманом. Маме приходилось возить меня в кино на машине, и она установила лимит: я не мог тратить на билет более двух франков. Билет на премьеру тогда стоил шесть франков, поэтому смотрел я в основном «второй экран» (фильмы, шедшие в прокате более одной недели). Меня это устраивало — я не видел множество картин, которые выходили в последние 50 лет, поэтому киноманского голода не ощущал. Только в последний год пребывания в Париже я узнал, что можно было смотреть фильмы во французской синематеке за один франк. Как советский человек я был уверен, что в синематеку вход закрыт и туда проходят только по пропускам и особым связям. Самое яркое впечатление тех лет — фильм «Запретный плод» режиссера Анри Вернея, в котором речь шла об отношениях уважаемого врача с юной любовницей. У него было возрастное ограничение «16 лет», а мама повела меня, когда мне было 15. Также помню «Психо» Альфреда Хичкока — я, начитавшись отзывов, шел на него с большим ужасом. Еще во Франции я пересмотрел всю советскую классику — Эйзенштейн, Довженко, Пудовкин.

Возвращение в СССР

Мы вернулись в СССР в 1962 году. Это было рассудочное возвращение: решение уехать мама приняла почти сразу по прибытии в Париж, но дала мне время закончить учебу. Французский опыт жизни был очень интересным: постепенно папа стал вторым человеком после посла, мы стали жить в хорошей трехкомнатной квартире, устраивали приемы — как-то к нам приходил сам Де Голль. Ситуация с любовницей отца походила на французское кино — доходило до того, что она оставляла свои туфли у нас дома на видном месте. Мама оставила ей мужа, и мы приехали к бабушке в Москву в 16-метровую комнату по адресу: улица Горького, дом 5, откуда мы выходили гулять на крышу театра Ермоловой. В этой комнате мы жили вчетвером — мама, бабушка, я и две сестры. У нас был один кран с холодной водой на кухне и общий туалет. Соседи — еврейская семья из пяти человек, и из-за постоянных бытовых конфликтов бабушка стала жуткой антисемиткой. Мама не работала: она считалась иностранкой без права на трудоустройство. Она потихоньку продавала старые вещи, на эти средства мы и жили.

В то время я уже понял, что хочу связать свою жизнь с кино, — мечтал о режиссерском будущем. Папа даже предлагал вернуться к нему, чтобы я смог поступить в ВГИК по разнарядке. Я не поехал по очень смешной причине: думал, если закроют границы, то в СССР мне хватит пространства для путешествий, а Европа более тесная. И еще я думал, что плохих фильмов снято достаточно, а уверенности в том, что я смогу сделать «Броненосец „Потемкин“», у меня не было. После французского репертуара я очутился в Москве. Ходил в кино и долго не мог понять, почему в СССР нет субтитров и оригинального языка. С другой стороны, шла оттепель, проходил Московский кинофестиваль (на котором в 1963 году, как известно, победил «Восемь с половиной» Федерико Феллини) и проблем с кинопрокатом в городе не было. Сначала я ходил на фестиваль как зритель, но в 1967 году устроился туда переводчиком и стал смотреть абсолютно все фильмы. В это же время меня пригласили работать в Высшую школу сценаристов и режиссеров, где устраивались показы зарубежного кино, на которые простых смертных не пускали. Я прятался под стульями, за занавесками, и меня каждый раз выгоняли. Там, где сейчас находится Союз кинематографистов, устраивались показы старого кино и был кинолекторий. Я везде ходил со своими друзьями-киноманами: Машей Чугуновой, которая стала потом ассистентом Андрея Тарковского, и Гришей Либергалом, который сейчас курирует документальную секцию Московского кинофестиваля. Мы садились на первый ряд, и я довольно нахально и безжалостно исправлял ошибки лекторов. Сейчас меня частенько точно так же подправляют студенты.

С деньгами было сложно, но мне повезло: я работал корректором во франкоязычном журнале «Советская литература на иностранном языке» с зарплатой в 80 рублей. Половину отдавал бабушке, на другую покупал книги. Корректорская работа улучшила мой французский, и меня взяли репетитором к одной девочке. Ее матерью оказалась администратор Высших курсов сценаристов и режиссеров — раньше она частенько гоняла меня с показов, но после того, как я стал заниматься с ее дочерью, ситуация изменилась. Потом меня взяли переводить фильмы: за один платили 7,5 рубля, а за выходные я мог перевести четыре и получить 30. С Высших же курсов я устроился переводчиком на Московский кинофестиваль. Постепенно я стал ездить с показами по стране, потому что им нужен был лектор и переводчик в одном лице.

Современное кино: 1980-е и наши дни

В начале 1980-х я начал читать курс «Современный кинопроцесс» в Европейском университете культуры при РГГУ. Курс я начал с того же, с чего кино началось лично для меня: Годар, Феллини, Антониони и Висконти. Оказалось, для студентов эти имена были уже махровой историей, а современным кино они считали американское. Тогда появлялся «новый Голливуд»: Артур Пенн, Фрэнсис Форд Коппола, Мартин Скорсезе, позже — Стивен Спилберг, кино становилось детско-развлекательным — центральная картина эпохи, конечно же, «Звездные войны». Для моих тогдашних студентов «современный кинематограф» четко делился на мейнстрим и артхаус — раньше такого не было.

Но прошло еще 10−15 лет, и даже представители «нового Голливуда» превратились в стариков из прошлого. В начале 1990-х мне позвонил американский продюсер Том Ладди, большой любитель русского кино, и посоветовал посмотреть сериал «Твин Пикс». Тогда же развалился Союз, и стало ясно, что современное кино начинается прямо сейчас и современность — скорее сериал, чем кино в чистом виде. Причины популярности сериалов очевидны: кино перестало рассказывать истории. Эйзенштейновский монтаж аттракционов полностью захватил кинематограф, и истории остались только на телевидении. Удивительно, как сериалы захватывают территории традиционного кино: пилотные серии от топовых производителей часто показывают в кинозале наравне с обычными фильмами.

С тех пор прошло 27 лет, и все это время я думал, что же придет на смену сериалу. Ответ нашелся на последнем кинофестивале «Санденс», где была отдельная программа с фильмами, снятыми в технологии виртуальной реальности. Эксперименты с виртуальностью в кино были и раньше, но только сейчас она входит в нашу жизнь как социальная практика. Я думаю, это и есть наше будущее. Центр актуальности будет именно там, хотя привычные форматы — блокбастеры, сериалы, черно-белое авторское кино — будут существовать параллельно.

Новые киноманы

Нынешние киноманы отличаются от нас: они смотрят кино в интернете, отдают предпочтение текущему репертуару. В основном это голливудское кино. Конечно, мои студенты, которые учатся на сценаристов и режиссеров, видят классику, которую я им задаю, но я сомневаюсь, что во внеурочное время они самостоятельно смотрят подобное. Остальные студенты смотрят телесериалы — я сам с ними советуюсь, что стоит увидеть. Так я посмотрел «Игру престолов» — сейчас с женой с нетерпением ждем финал. Меня удивляет, что студенты смотрят кино дома на компьютере. Я делаю так только если нужно что-то срочно освежить в памяти для работы. Вообще-то я ненавижу смотреть на экран в нерабочее время — даже жену заставляю выключать телевизор.

В среднем я смотрю по 1000 фильмов в год. Не все досматриваю до конца: на большинстве фестивалей физически невозможно посмотреть всю программу. Что-то пропускаю намеренно — думаю, что фильмы сами меня догонят, и, как правило, так и происходит: то, что пропустил в Каннах, потом смотрю на Московском кинофестивале.

Я редко хожу в кинотеатры на репертуарное кино. Последними просмотренными фильмами были «Викинг», «Рай» и «Притяжение» — пошел потому, что мне заказали рецензии. Дома кино тоже почти не смотрю: с конца 1980-х у меня были видеомагнитофон и приличная коллекция VHS, но я работал в Госкино, где большой экран и возможность смотреть на нем практически все.

Киноклубы

Киноклубы в стране были всегда и всегда играли в нашей жизни большую роль — в СССР именно за их счет удовлетворялся наш киноманский голод. В зрелом возрасте я даже успел два года побыть президентом Федерации киноклубов России — эта организация до 2015 года занималась показами и привозами кинематографистов в киноклубы других городов, правда, в начале 2000-х, когда я туда пришел, она уже не играла той роли, что раньше.

В идеале, киноклубы должны стать альтернативой прокату. Конечно, есть юридические нюансы, но, с другой стороны, остановить свободный интернет невозможно, и сейчас доступно почти любое кино, кроме разве что северокорейского. Тут возникает другой вопрос: кажется, в эпоху интернета киноклубы особенно не нужны — мы смотрим кино дома, пишем отзывы на форумах и тут же получаем отклик. Но у киноклубов старого формата сохраняется одно преимущество: встреча с людьми, которые делают кино. Кинотеатры ведь тоже можно отменить, но до тех пор, пока есть желающие целоваться в последнем ряду, они будут существовать, и качество картин при этом не имеет значения, потому что кинотеатр — это прежде всего социальный институт. Точно так же киноклубы имеют смысл как платформа для общения публики и художника. Понимая это, ВГИК сейчас пытается снова воссоздать что-то подобное старой Федерации киноклубов — объединить российские организации в сеть и помогать им устраивать встречи с кинодеятелями. Нас не интересует юридический статус конкретного киноклуба, поэтому к нам могут присоединиться все желающие.

Фото: Даша Самойлова