Burger
Человек дела. Кузнец — о «горячей зоне», свободном графике и народных целительницах
опубликовано — 11.07.2017
logo

Человек дела. Кузнец — о «горячей зоне», свободном графике и народных целительницах

Как оставить работу менеджера среднего звена и открыть с нуля собственную мастерскую

В Казани продолжается «Том Сойер Фест»: волонтеры вовсю красят и шкурят четыре дома в центре Казани. Одна из самых узнаваемых деталей двухэтажного кирпично-деревянного жилого здания на Волкова, 42 — витиеватый кованый козырек, который тоже обновится этим летом благодаря 41-летнему кузнецу Яну Тинчурину. В новом выпуске рубрики «Человек дела» «Инде» поговорил с ним о разнице между «художниками» и «оружейниками», проблемах кузнечного дела в Казани и компромиссе между рабочими мечтами и действительностью.


В кузницу я пришел в 37 лет — это достаточно поздно. Историк по образованию, но по специальности не работал. Долго трудился в сфере торговли — сантехника, мебель, отопление, водоснабжение, вентиляция, электрика. Захотелось какого-то хобби. Начал изучать сайты на кузнечную тематику, решил попробовать, но не нашел места в Казани, где это можно было сделать. Правда, историческое образование подсказало, что кузницу в примитивном варианте можно сложить в рюкзак. Так я и сделал: поехал на дачу, сложил из подручных материалов горнушку и в тот же день отковал два гвоздя под старину и подсвечник.

Потом я стучал по железу в мастерской самоучки-кузнеца Егора из Лаишева, ездил в Киров к Антону Жуйкову на кузнечную школу выходного дня. Он давал вводную, рисовал процесс изготовления изделия, а потом мы совместно пошагово проделывали все операции. Так в первый день мы сделали «руки кузнеца» (кузнечные клещи. — Прим. «Инде»). Затем я нашел в Казани Алмаза (Казакова; известный в городе ремесленник, автор выездного «Кузнец-шоу» — выступления мастеров кузнечного дела. — Прим. «Инде») и показал ему железки, которые успел сделать. Он разрешил мне приходить в свободное от работы время в кузницу, основанную Сергеем Ершовым — профессиональным кузнецом с образованием Суздальского реставрационного училища. Я бывал там со своими инструментами и углем по субботам и воскресеньям, потихоньку учился. Процесс меня затягивал. Решив бытовые вопросы и создав комфортные условия жизни для семьи, я решил рискнуть и ушел с офисной работы.

Мой первый заказ — кованые дверные ручки для церкви Константина и Елены в Свияжске. Тогда, в 2012-м, был активный период реставрации и восстановления объектов на острове-граде. Позже для этой же церкви мы вместе с Алмазом и Сергеем делали паникадило (центральная люстра в храме. — Прим. «Инде») — проект согласовывал местный священник отец Сергий. Затем я помогал Сергею делать крест для одной из восстановленных церквей. Но мы с ним недолго успели поработать: он ушел из жизни в 50 лет, и после этого кузница развалилась.

После смерти Сергея я ушел в отдельную мастерскую площадью 40 квадратных метров без окон и отопления. В лицо — плюс 1000 градусов из горна, а в спину — минус пять из двери. Сверху — футболка, а на ногах — валенки с шерстяными носками. В умывальнике зимой даже замерзала вода. Я ушел работать в одиночку и определил для себя, что буду заниматься не крупной ковкой — заборами, перилами, оградами, — а тем, что можно сделать в две руки.

Найти компромисс между тем, что ты хочешь делать, и тем, что приносит деньги, очень сложно. Конечно, иногда одиночкам попадают крупные заказы, но от них падает маржа и увеличиваются трудозатраты. Ты и кузнец, и слесарь, и покрасчик, и пайщик — начинаешь зарываться. Когда я только начинал, у меня был период минимальных знаний, умноженных на желание кушать. Мне хотелось делать сувенирную мелочь, но, чтобы было не стыдно возвращаться домой, приходилось браться за другую работу — варить каркасы, гнуть бесконечные волюты (украшение в виде завитка. — Прим «Инде»). Понимаешь, что это деньги, но удовлетворения никакого. Вроде бы ты в кузнице — ты же сюда хотел! — но вынужден делать не то, что собирался. Психологически самое трудное — переломить себя, решить заниматься только тем, что нравится, и настроиться на то, что сможешь заработать этим на хлеб.

Кузнечное дело имеет сезонность. Сейчас я сотрудничаю с Алмазом, и основное направление работы кузницы — производство туристических сувениров для Свияжска: ножики, топорики. Но бывают и частные заказы. Если изображать спрос туристов графически, то получится даже не синусоида, а график, от которого всем становится плохо: зимой ты останешься совсем без денег, а летом сляжешь рядом с наковальней, при этом не выполнив план. Сейчас я ничего не успеваю делать, кроме одного-двух видов изделий в нужных объемах, зато имею полностью отработанный технологический процесс.

В прошлом году два моих изделия получили номинацию на «Лучший товар Республики Татарстан». Я стал членом Палаты ремесел республики, подал заявку на грантовую поддержку нового бизнеса по линии Министерства культуры, прошел по конкурсу и снял помещение для новой мастерской. Оборудование, которое сейчас там стоит, приобретено как раз на эти деньги.

Я часто участвую в кузнечных фестивалях. Ездил в Москву, бывал в Челябинске, Златоусте. Вдобавок выступал на Сабантуях — в Казани, Болгаре, Астрахани, под Ульяновском. К сожалению, в Париж меня не взяли — туда поехал Алмаз, но в том числе с моими изделиями. По его скромным подсчетам, мои ножики разошлись по девяти европейским странам.

Мое самое любимое занятие на фестивалях — работа с детьми. Больше нравится работать с мальчишками, хотя девчонки тоже иногда рвутся попробовать. Я беру с собой полуфабрикаты гвоздей, дополнительные очки и фартук и низко ставлю наковальню. В режиме «один мой удар — один ребенка» делаем предмет, потом остужаем, чистим. Затем достаю шрифт и на шляпке гвоздя выбиваю имя ребенка. Фестиваль — это не только «клоунада», но и продажи. Я вижу реакцию людей на мои изделия, понимаю, что нужно учесть в следующий раз.

Куябрики (цельнокованые ножи с витой рукояткой. — Прим. «Инде») можно вылизывать до идеального состояния, но для чего? На любом рынке можно купить блестящий фабричный нож, но у людей с понятием «история» ассоциируются именно следы ковки, показывающие, что изделие полностью сделано молотком. Прелесть кованых изделий в том, что в серии из 30−40 штук все получаются разными.

Во всем виноват Жюль Верн. Моя любимая книжка — «Таинственный остров». Мне нравится наблюдать за тем, как из непонятного куска железа получается инструмент или произведение искусства. Нравится огонь, работа с горячим металлом. В кузнечном деле есть так называемая «горячая зона» — когда в работе молот, молоток, зубило. За ней следуют обработка на точильных станках, полировка, очистка, покраска и холодная обработка. Но ковать мне нравится больше.

Среди кузнецов есть люди разного образования и профессий. Есть художники, окончившие соответствующие вузы, профессиональные кузнецы, которые учились в реставрационных училищах, бывшие промышленные кузнецы, пришедшие из машино- и танкостроения. Я знаю хирурга, анестезиолога, ветеринара, химика и металлурга, которые стали кузнецами. Президент Союза кузнецов России Леонид Архангельский до закрытия программы «Буран» (космическая программа советской многоразовой транспортной космической системы. — Прим. «Инде») работал в НПО «Энергия». Будучи состоявшимся специалистом, он ушел, создал свою кузницу и сейчас считается одним из главных оружейников России. Вообще Союз кузнецов делится на две категории — «художники» и «оружейники». Оружейники занимаются изготовлением ножей и топориков, а художники — художественной ковкой.

Я не умею рисовать, и это моя главная проблема. Я могу зрительно представить себе конечный продукт, но многое упирается именно в необходимость его визуального разложения на операции. Без рисунка это сложно, поэтому я редко работаю с «художкой».

Скорость работы зависит не только от силы кузнеца. У кузнецов есть привычка считать в нагревах: сколько раз нужно нагреть заготовку, чтобы получить готовое изделие. Кто-то проведет десять нагревов с заготовкой, а я смог свести это число до пяти. В принципе, могу сделать изделие и с трех нагревов, но результат будет не таким, как хочется.

В среднем на месяц мне хватает 12−13 килограммов инструментальной стали. У ребят, которые занимаются «художкой» и делают заборы километрами, конечно, совсем другой счет. Обычно я работаю с брусками диаметром 20 миллиметров. Если взять 25-й, сильно падает скорость. С поиском металла для изделий в Казани проблем нет, хотя у нас, к примеру, нельзя купить большинство импортных сталей — только через интернет или в Москве. В месяц я делаю минимум 90 ножей. Хотя сейчас лето, и спрос более высокий, чем мы рассчитывали, так что в прошлом месяце я выдал 280 штук.

Обычно я прихожу в мастерскую в девять утра и работаю до 18:00. Мне нравится свободный график: захотел — пришел в семь, не захотел работать — ушел в 12, захотел — вообще спать в мастерской остался. В среднем получается шестидневная рабочая неделя с 12-часовым рабочим днем, но меня радует ощущение, что это не директор обязал, а я сам себе сказал: «сегодня работаю».

Иногда в мастерской мы проводим мастер-классы. Однажды я объявил о пробном занятии в соцсетях. Пока парни чесали репы, все места заняли девушки. Я сначала испугался, но быстро понял: если получится научить ковать девушек, то потом справлюсь с кем угодно.

Как-то раз к нам в кузницу пришла женщина из разряда народных целительниц. Она попросила дать воду, в которой кузнецы остужают инструменты и изделия. По каким-то поверьям, вода, в которой закаляется металл, обладает чудодейственными свойствами. Не хотелось обидеть женщину, но воду давать не стали и еле ее выпроводили.

У меня есть коллекция «дурацких вопросов кузнецу». «Сколько в печке градусов?» и «Как часто вы обжигаетесь?» — пожалуй, самые популярные.

В какой-то момент в мастерской на Свияжске мы перестали использовать уголь — слишком уж много от него было искр. Перешли на менее зрелищный, но более спокойный газовый горн. Один турист спросил, почему мы используем газ, а не уголь. Но ведь он тоже не в лаптях пришел!

Мне кажется, 99 процентам казанских кузнецов не хватает профессионального образования. Я знаю человека, который пришел в художественную ковку из промышленной — он работал на судостроительном заводе. Есть сварщики. Но специалистов с базовым кузнечным образованием, тем более с навыками реставрации, очень мало. Я не профессионал, но иногда замечаю на железе, которое установлено на объекте XVIII века и должно ему соответствовать, не то что следы электросварки, а дырки, прожженные газовой сваркой.

Однажды я увидел объявление: «Художественная сварка с элементами ковки». Мне понравилась эта честность. Конечно, спрос рождает предложение. У человека, желающего иметь металлические изделия снаружи дома и внутри, есть определенная сумма денег, которую он готов потратить на все, и задача кузнецов, которые с ним работают, — в эту сумму вписаться. Но при желании можно уговорить хозяина сделать больше кованых элементов, а не покупать штампованное в Турции и Китае.

Я очень обрадовался, когда узнал, что среди объектов «Том Сойер Феста» есть дом по адресу: Волкова, 42. Еще до фестиваля я обратил внимание на кованый козырек у этого дома. Смотрел на него и думал: вот бы с ним повозиться — не ради денег, просто жалко его очень. Теперь мы вместе с кузнецом Ренатом Нурутдиновым восстанавливаем козырек: очищаем его от старой краски, воссоздаем прямые углы и общий орнамент. В этом козырьке используется редкая для нашего времени технология художественной ковки — так называемая кузнечная сварка. Это соединение двух металлов не с помощью электро- или газовой сварки, а с помощью горна и молотка. Два металла сближаются настолько сильно, что превращаются в единый кусок.

От времени козырек пострадал процентов на 15. Все остальное — результат целенаправленных действий двуногих: козырек пытались сломать. По одному из рассказов, однажды ночью его зацепили за машину — хотели выдрать и увезти, но не получилось.

Пострадавшую (боковую) часть козырька придется разрезать, чтобы восстановить симметрию и правильные формы конструкции. Зато фронтон в идеальном состоянии: его нужно только покрасить и поставить на место.

Мне важно сохранить этот козырек по нескольким причинам. Во-первых, из профессионального любопытства, во-вторых, из-за воспоминаний о старой Казани, по которой я гулял, будучи ребенком. Этот дом не памятник архитектуры, поэтому неизвестно, когда до него доберутся жилищные службы, и непонятно, кто им будет заниматься. А мы его аккуратно разберем, соберем, почистим, покрасим и дополним недостающими элементами.

Фотографии: Даша Самойлова