Журналист Тим Скоренко: «Настоящие изобретатели сидят на Kickstarter»

На последнем Зимнем книжном фестивале журналист и главный редактор popmech.ru Тим Скоренко презентовал свою книгу «Изобретено в России. История русской изобретательской мысли от Петра I до Николая II», в которой развеял наиболее распространенные мифы о русском авторстве известных изобретений вроде велосипеда, самолета и автомобиля. «Инде» поговорил с Тимом об изобретателях XXI века, технологических державах, эволюции образа инженера и борьбе государств за технологическое первенство.

Как вы думаете, кого в XXI веке можно назвать изобретателем? Мне кажется, что при современном устройстве научно-технической сферы это слово потеряло первоначальный смысл.

Слово «изобретатель» в своем изначальном значении все еще в ходу. Его можно применить в отношении особой касты профессионалов — например Дина Кеймена, который изобрел сегвей. Для него изобретательство — это работа; он придумывает технологическое решение, патентует, продает его и живет на доходы от этого патента. У некоторых людей по несколько тысяч патентов, они изобретают не для того, чтобы самим реализовать идею или как-то продвинуть науку, а именно чтобы перепродать ее и жить на эти средства. Это не отменяет творческого начала деятельности. Кроме того, существует практика найма. Например, крупной водопроводной компании нужен какой-то новый вид фильтра, и они делают заказ на соответствующее изобретение. Речь в этом случае может идти не о конкретном человеке-изобретателе, а о целой лаборатории.

Можно ли сейчас представить изобретателя-любителя — человека, никак не связанного с наукой и технологиями, но, тем не менее, придумывающего что-то важное?

Такие люди существовали всегда. Но сегодня результаты деятельности единоличных изобретателей занимают небольшую часть в научно-технической сфере — современные технологии устроены так сложно, что их невозможно придумать в одиночку, так что любое новое изобретение — результат деятельности многих людей. Сегодня сложно представить, что какой-то ученый на ровном месте придумал что-то гениальное. Но какие-то маленькие подвижки возможны. К примеру, в 2004 году в Гонконге Хон Лик сконструировал электронную сигарету — его отец, кажется, умер от рака легких, поэтому он задался целью придумать безвредную сигарету, сел и сделал ее. Хотя, к слову, даже он придумал ее не на пустом месте, а взял за основу патент 1950-х годов с истекшим сроком охраны. Или, к примеру, ребята из Москвы придумали и начали производить чашку, которая сама мешает чай. В масштабах мира это не самая важная штука, но они взяли и запатентовали ее, и потому их можно считать самыми настоящими изобретателями. Полный список изобретателей-любителей можно увидеть на том же Kickstarter. Я, к примеру, видел, как там собирали средства на производство пластиковой подковы для лошади — она особым образом надевается на копыто, поэтому нет нужды вбивать в него гвозди.

Как соотносятся наука и изобретательство?

Эти сферы взаимно поддерживают друг друга: грубо говоря, изобретательство — чисто прикладная сторона науки. К примеру, в 2004 году Константин Новоселов и Андрей Гейм придумали способ массового производства графена (это углерод с плоской кристаллической решеткой) и получили за это Нобелевскую премию. Графен был известен ученым давно, Новоселов и Гейм нашли способ его производства, но они вообще не представляли, для чего практически может понадобиться эта технология. В принципе, она и сегодня толком не применяется, но множество людей по всему миру активно работают над ее практическим использованием — в полевых транзисторах или даже в конструкции бронежилета. И это делают не ученые-физики, а инженеры-изобретатели.

Вы редактор сайта «Популярная механика». Через ваше издание каждый месяц проходят десятки, сотни изобретений, многие из которых так никогда и не воплощаются в жизнь. Почему так происходит? Есть ли технологическое лобби, которое тормозит ввод новых технологий?

Есть лобби чисто экономические, но они обычно недолговечны, потому что хорошее изобретение всегда экономически эффективнее, чем существующий и уже внедренный аналог. И в итоге рано или поздно новое решение побеждает. А те изобретения, которые никогда не воплощаются в жизнь, можно назвать жертвами дарвиновского отбора внутри технологической отрасли. Менее эффективное проигрывает, как бы красиво оно ни выглядело.

Какие изобретения последних десяти лет лично вам представляются наиболее интересными?

Мне безумно нравится проект PreludeFLNG — гигантский плавучий завод по производству сжиженного природного газа. Его разрабатывали совместно Shell и Samsung. Такие корабли-заводы со временем просто убьют всю наземную нефте- и газодобычу. Мне нравятся первые эффективные марсоходы — это тоже гигантский рывок вперед в исследовании других небесных тел. Также из важного: применение лазерного сканирования в археологии; пересадка сердец, находившихся в течение заданного времени в глубокой заморозке (раньше так не умели и пересаживали только из тела в тело); женщина с пересаженной маткой впервые родила ребенка.

Что вы думаете о планируемом устаревании? Правда ли, что крупные корпорации специально тормозят внедрение новых технологий, чтобы вынудить потребителя покупать больше?

Конечно, устаревание запланировано, и новые технологии внедряются не скопом, постепенно. Это банальные законы рынка. Если их отменить и сделать «вечные смартфоны», рухнет экономика, корпорации не смогут развиваться, а при них, к слову, работают исследовательские лаборатории. И когда через 30 лет вечные смартфоны все же отслужат свое, окажется, что делать новые просто некому. Так что запланированное устаревание — это очень правильно, это то, чем дышит экономика изобретательства и вообще вся экономика производства. У Клиффорда Саймака в романе «Кольцо вокруг Солнца» круто показано, как рухнула земная цивилизация, начав производить вечные лампы и вечмобили.

Ваша книга называется «История русской изобретательской мысли от Петра I до Николая II». Почему вы выбрали именно такую отправную точку?

Это просто красивое название — в первой части я все же делаю обзор изобретательства в допетровской России. Но эта эпоха представляет определенные проблемы для исследователя, потому что имена тогдашних инженеров-изобретателей почти не сохранились в источниках. Тогда к любым наемным специалистам относились как к чернорабочим. Первое дошедшее до нас имя российского зодчего — Федор Савельевич Конь (1540−1606). Он сконструировал стены Смоленской крепости. Его имя встречается в приходских книгах, в которых зафиксирован факт оплаты его работы, но это исключительный случай. Причем речь идет о XVI веке, когда в Европе биографии зодчих фиксировались от и до. Вообще в русской культуре до Петра I практически не было частных лиц — существовал только заказчик в лице государства. Так что в источниках пишут что-то вроде «Ярослав Мудрый заложил крепость», и неизвестно, кто ее спроектировал и построил. Изобретательство в России в это время — стихийная история, в которой практически невозможно выделить какие-то частные моменты. Петр I перевернул все, дав русскому человеку имя. При нем, например, появился знаменитый инженер-изобретатель Андрей Нартов, придумавший первый токарный станок современного типа, и мы о нем знаем почти все.

Схожая история повторяется в СССР: отдельно взятый человек снова становится никем. Все говорят: а как же Королев? Но давайте не будем забывать, что при его жизни ни один советский человек не знал о его существовании, а немалую часть своей трудовой жизни он провел в «шарашке». В советское время можно было изобрести что-то уровня лазера и получить за это премию в размере 100 рублей. Мы понимаем, что люди такого уровня, скажем, в США наверняка бы стали миллионерами.

Во времена Петра I появилась какая-то институциональная поддержка изобретательства?

Если говорить о XVIII веке, она, по сути, только при нем и была. Безусловно, это было обусловлено его личностными качествами и темпераментом, поэтому процесс не сопровождался созданием патентного законодательства. В условиях отсутствия четких норм после смерти Петра процесс опять откатился назад (тот же Нартов после смерти императора был отстранен от двора). Для сравнения: уже в 1710-х годах в Англии появляется патентный закон современного типа, предоставляющий изобретателю гарантированную защиту его технологии на фиксированный срок (исторически первые привилегии на технологию начали выдавать в Венеции еще в XIII веке). Проблема отсталости России обусловлена отсутствием не людей с мозгами (с ними все в порядке), а законных гарантий. Как только в России появляется адекватное законодательство, из всех щелей начинают валиться инженеры и изобретатели. Правда, патентное законодательство, аналогичное английскому закону начала XVIII века, у нас появилось только в 1896 году. Это невероятно поздно.

Почему его в конце концов создали и приняли?

Наступил критический момент. В России первую императорскую привилегию на технологию выдали в 1748 году. Это случилось в известной степени случайно: группа купцов подала прошение государю на право осуществления торговой деятельности, но они также придумали новый тип красок и просили у государя право на реализацию этого нового продукта. В том документе им разрешили не только торговать, но и разрабатывать эту технологию дальше. В 1812 году в России принимается первый специальный закон о патентах. До этого момента с 1748 года таких привилегий было выдано около 70. Для сравнения: в только образовавшихся Штатах за это время было выдано пара десятков тысяч патентов. Александр I понял, что дальше с такой архаикой жить нельзя (изобретатели стояли в очередях к царю за привилегией), и четко разделил привилегии на бизнес и изобретательство. Но даже эта мера была далека от идеала и не соответствовала требованиям времени: привилегии образца 1812 года заверялись подписью государя и стоили безумных денег (а еще в любой момент могли быть отозваны). К 1896 году стало понятно, что царь просто физически не успевает подписывать эти документы. Тогда чиновники посмотрели на Европу и создали аналогичную систему регулирования с отдельным органом (патентной комиссией), сроками и гарантиями охраны патента.

При этом вы говорите, что в XIX веке в России случился бум изобретательства. Чем он был обусловлен, если современное патентное законодательство возникает только в конце века?

Нельзя умалять влияния законодательства Александра I. Кроме того, в это время в России появляется хорошее высшее образование. Тогда же страна начала раскрываться, люди стали ездить за границу. Это важно: в XVIII веке за границу могли выехать единицы, в XIX веке это мог позволить себе практически любой дворянин и купец. Научно-техническое взаимодействие толкает вперед весь мир. Япония была закрыта вплоть до ХХ века и ничего из себя в научно-техническом плане не представляла, а США стартанули сразу как образовались — и выиграли (и продолжают это делать). Открытость работает в обе стороны: будем честны, без изысканий Александра Лодыгина в области нитей накаливания Эдисон бы никогда не придумал свою лампочку.

Как с течением времени в России менялось восприятие образа изобретателя?

До Петра I существовал устойчивый образ придворного чудака, который веселит семью государя какой-нибудь механической канарейкой. Даже, к примеру, Иван Кулибин, живший уже в XVIII веке, в массовом сознании так и остался «гениальным чудаком из народа». Этот образ уходит при Александре I, с появлением профессионального инженерного образования. С той поры инженеры решали важные государственные задачи, придумывали новые военные технологии и стали восприниматься как серьезные ученые мужи.

В книге вы развенчиваете миф о «гениальном русском мужике», которому народная молва приписывает изобретение буквально всего, в диапазоне от самолета до трактора. А с чем вы связываете возникновение этого образа?

Несомненно, для этого были предпосылки: гениальные люди из простых действительно существовали, вспомнить тех же Михаила Ломоносова или Ивана Кулибина. То, о чем вы говорите, — продукт романтической эпохи XIX века, когда историки активно исследовали особый путь страны. «Левша» — история из той же эпохи. Лесков, видимо, оказал решающее влияние на окончательное формирование этого во многом фольклорного персонажа — «гениального мужика».

Как реагируют люди, когда вы рассказываете, что какую-то вещь на самом деле изобрели не в России? Воспринимают ли они это как посягательство на свои патриотические чувства?

90 процентов читателей восприняли мою книгу хорошо, потому что она, в первую очередь, о том, что изобрели в России. Мы, например, можем гордиться ледоколом, огнетушителем или сваркой. Конечно, есть те, кто реагирует так, как вы описали, но обычно это люди с тяжелым патриотизмом головного мозга. Недавно дама, явно не читавшая книгу, написала злобную рецензию, в которой возмущалась, что я не уделил внимание строителям первого российского паровоза Черепановым (хотя в книге есть целая глава о том, почему я не обсуждаю их изобретения) или обладателю патента на изобретение гусеничного трактора Блинову (это вообще смешно, потому что в книге, опять же, целая глава о том, что он изобрел на самом деле и чего не изобретал). Есть неадекваты, которые видят в книге заказ — не то от Сороса, не то лично от Трампа. Но это настолько смешно, что даже не обидно.

Почему, когда мы говорим о науке и технике, неизменно возникает сюжет соперничества «кто что сделал и открыл первым»? Разве сейчас важно, кто 150 лет назад придумал электродвигатель?

Соперничество — органичная черта человека. Все с кем-то соперничают, а если говорят, что нет, — врут. То же самое происходит на государственном уровне — это элемент обычной национальной гордости. Русские изобрели ледокол и технологию крекинга нефти, и нет ничего плохого в том, чтобы знать это и гордиться этим. Но если идея первенства становится частью государственной политики, это приводит к плачевным результатам. Почитайте те же «научные» труды министра культуры Мединского, где утверждается русское первенство во всем. Странно радоваться мифу о первом в мире велосипеде, сделанном в Сибири. Зачем придумывать вокруг этого какие-то легенды, когда у России и так полно всего, чем можно гордиться? Впрочем, это не только российская «фишка». Мой товарищ-американец рассказывал, что им в школе в 1970-х годах не рассказывали о Юрии Гагарине, а сразу начинали говорить о суборбитальном полете Шепарда.

Есть ли какая-нибудь закономерность в возникновении легенд вокруг изобретений? Кажется, никто не пытается присвоить первенство в изобретении кастрюли, но почему-то все спорят из-за самолета или радио.

Это не зависит от значимости конкретной технологии. Не возникает споров вокруг абсолютно недоказуемых технологий. Никому не придет в голову присвоить себе авторство изобретения колеса, хотя Туркменбаши (первый президент Туркмении Сапармурат Ниязов. — Прим. «Инде») в своей книге об истории туркменов попытался. Но это комичный пример. Также не возникает споров вокруг однозначно известных историй: паровой автомобиль Кюньо — это стопроцентно французское изобретение. Во всех остальных случаях возможны варианты. Это хорошо известно по советской истории. В 1947−1953 годах в СССР провозгласили борьбу с космополитизмом: была государственная директива доказать русское первенство во всем. Именно к этому времени относится возникновение всех самых громких российских мифов об изобретении велосипеда и воздухоплавания. Поэтому нужно быть особенно внимательными, когда читаешь книги этого периода о достижениях русских. Но грустно, что мы, конструируя мифы, забыли реальные достижения.

Что вы вкладываете в понятие «технологическая держава»?

Это такая страна, в которой есть ученые, исследовательские институты и школа изобретательства. Страны Африки, будем честны, к этой группе не относятся, как и, например, Люксембург. При этом Швейцарию мы можем назвать технологической державой, хотя бы потому, что у них до сих пор одна из передовых часовых технологий. Или Италию, где развито все, что связано с горным оборудованием (я хожу в горы, и вся моя экипировка итальянская). Понятно, что бывают технические сверхдержавы, которые развиваются во многих научных сферах, и в этот список Швейцария уже не попадет. Зато попадут США, Япония, Великобритания и Россия. Сверхтехнологической державой Россия не была никогда, хотя регулярно входила в пятерку таких стран. В XIX веке, например, Россия опережала остальной мир в электротехнике, кораблестроении и военных технологиях.

Сейчас существует устойчивое мнение, что Россия сильно отстала в научно-техническом плане. Это так?

Это правда, и причины тут вполне ясные. В Великобритании последнее социально-политическое потрясение произошло в XVII веке, во Франции — в XVIII веке, в США таким можно считать образование страны (гражданская война не считается, потому что она не привела к смене политического строя и законодательства). В России каждый новый правитель переделывал страну, только в ХХ веке произошли три революции (две в 1917-м и одна в 1991 году). Во всем мире научный прогресс идет равномерно вверх, а у нас — всегда по синусоиде. Для науки важна стабильность: наука — это личное творчество человека, а заниматься творчеством в условиях разрухи, войны и голода невозможно.

Но сейчас я наблюдаю положительную тенденцию. Я не люблю нынешнюю власть, но признаю, что она стабильна: с конца 1990-х годов в России не было никаких потрясений, сравнимых с 1917-м или 1991 годом. Более или менее ушла нищета, законодательство, в принципе, адекватное, более или менее понятно, что завтра будет не сильно хуже, чем сегодня. Я убежден, что, если тенденция продолжится еще лет 20, российская наука нагонит мировую.

Начинания вроде Сколково и Иннополиса имеют смысл?

Все говорят, что Сколково — это наша Кремниевая долина. Но что значит Кремниевая долина? Она появилась в 1940-е годы и в нее в течение десятков лет вкачивали миллиарды долларов без отдачи — она начала приносить прибыль лишь в последние 25 лет. В России не умеют смотреть в будущее таким образом. Кроме американцев так умеют думать только китайцы, которые вообще, кажется, рассуждают категориями вечности — они, пожалуй, готовы вкладываться даже в то, что капитализируется лет через 200. Мы же хотим результат здесь и сейчас, поэтому в Сколково куча людей, чтобы успешно отчитаться перед президентом, придумывают «первый русский смартфон», который никому не нужен, потому что есть отличные американские, китайские и японские. При этом мы до сих пор хороши, к примеру, в ядерной физике: есть база, школа, люди, нужно только ввалить в это деньги и проследить, чтобы их не разворовали. Лучше быть первыми в ядерной физике, чем двадцатыми в смартфонах. Та же Швейцария не пытается делать смартфоны и автомобили, а продолжает делать первоклассные часы, которые до сих пор приносят стране огромные доходы. А китайцы, к примеру, в 1990-х поняли, что не смогут придумать самостоятельно смартфон, и просто украли технологию, а через 20 лет обучения на ее основе сделали свою. Вполне себе жизнеспособная стратегия, в основе которой — реальная оценка собственных сил и возможностей. России не хватает подобного образа мышления.

Был ли в истории России период, когда наука и технологии становились основным государственным приоритетом?

Пожалуй, такого не было никогда. Хотя оружие и военные технологии всегда были в тренде, поэтому деньги и результаты были в этой сфере всегда. Впрочем, в последние годы все немного изменилось. Да, оборонка до сих пор получает большие средства, но в XIX веке новыми технологиями велись реальные войны. Сейчас нет масштабных мировых конфликтов, а для локальных, вроде чеченской кампании, не нужны прорывные технологии — можно обойтись, грубо говоря, автоматом Калашникова. Прорывные технологии вроде всевозможных супербомб уже давно придуманы и сконструированы, но ни один идиот никогда не нажмет на красную кнопку. Сейчас военные технологии как таковые не имеют смысла, поэтому мир постепенно переходит на гражданские рельсы.

Но разве роботехника, искусственный интеллект, дроны и пр. не разрабатываются в первую очередь для военных нужд?

Да, только появились эти технологии не сегодня и даже не вчера. Первый беспилотный корабль для военных нужд построил еще Никола Тесла в 1898 году, а дроны для военных целей строят годов, наверное, с 1970-х. Я говорю про современный тренд, и тот же искусственный интеллект разрабатывается в первую очередь производителями компьютерных программ и интернет-компаниями, а не военными лабораториями. Роботов делают все, но чаще — компании, которым нужна роборука для сортировки апельсинов, а не киборг-убийца.

Фото: Даша Самойлова