«Животные переносят химиотерапию лучше людей». Ветеринары редких специализаций — о диагностике, газовом наркозе и упрямых хозяевах

В Казани получить диплом ветеринара можно в академии имени Николая Баумана. Упор в вузе делают на работу с сельскохозяйственными животными, а обращению с мелкими домашними питомцами учат по остаточному принципу. Чтобы получить узкую специальность вроде нефрологии или кардиологии, выпускники ассистируют более опытным специалистам, смотрят вебинары и ездят на курсы и семинары в другие города. «Инде» расспросил ветеринарных кардиолога, анестезиолога, хирурга и онколога из казанской клиники «Панда» о том, чем лечат опухоли у животных, как понять, что у твоего питомца проблемы с сердцем, и каково это — зашивать рану у обезьяны.

Алина Нафиева, 28 лет

Ветеринар-онколог

Я с детства мечтала о медицине, уже в старших классах делала уколы домашним и собиралась поступать на стоматологический факультет КГМУ. В итоге выбрала Казанскую ветеринарную академию, так как учеба в КГМУ стоила слишком дорого. К счастью, уже на первом курсе я поняла, что ветеринария — это мое. Первый укол животному я сделала тогда же: это был котенок, и мои коллеги сказали, что у меня твердая рука и в профессии у меня все получится.

Обучение в академии заточено под ветеринарию сельскохозяйственных животных, а мне хотелось другого, поэтому на первом курсе я прикрепилась к городской ветеринарной клинике. Ходила туда в свободное время и на практике дополучала то, чего мне не хватало в вузе. Там же я поняла, что хочу совершенствоваться в онкологии. Помню, в клинику поступил русский черный терьер с раком. В Казани тогда (это было девять лет назад) лечение онкологии у животных было в зачаточном состоянии, но хозяева могли себе позволить свозить питомца в Москву. Там они получили заключение и рекомендации, купили все необходимые корма и лекарства. Помню, как я восхитилась уровнем ветеринарии в Москве — в Казани онкологию лечили малоэффективными лекарствами чуть ли не советских времен.

После выпуска я устроилась на работу и сразу наладила контакты с московскими и петербургскими клиниками. Мы до сих пор на связи — я обращаюсь к коллегам в сложных или спорных случаях. Попутно я углубилась в гериатрию (лечение пожилых и старых животных. — Прим. «Инде») — это стало логичным продолжением моей основной специальности, ведь чаще всего онкология наблюдается именно у старых животных (от восьми лет). В этих случаях применяются совсем другие методики лечения, реабилитации и ухода.

Вообще современная ветеринария — это очень серьезная медицина. Многие хозяева, впервые столкнувшись с ней, удивляются обилию анализов и исследований, которые нужно провести, прежде чем понять, что не так с животным. Порой, конечно, это воспринимается так, как будто врачи специально назначают ненужные платные исследования, чтобы заработать на владельце. Но я не человек-рентген и не ставлю диагноз на глаз. УЗИ, рентген, анализ крови, цитология (анализ клеток) — это тот минимум, который нужен при подозрении на онкологию. Иногда я отправляю анализы для исследований в Москву, откуда получаю фантастически детальные заключения, по которым как на ладони видно все, что происходит с организмом. В этот момент чувствуешь себя чуть ли не доктором Хаусом.

Хозяева воспринимают диагноз «рак» как приговор, хотя современная ветеринария (это и лекарства, и корма, и уход) позволяет продлить жизнь животного, а главное — повысить ее качество (снять боль, улучшить эмоциональный фон, вернуть аппетит, остановить рост опухоли). К сожалению, несмотря на то, что в целом онкология животных излечима, в некоторых клиниках хозяев разворачивают словами «это бесполезно» или «ему осталась неделя». При этом, когда владельцы видят, что состояние животного, которого еще недавно они были готовы усыпить, улучшается, они меняются на глазах и включаются в борьбу за жизнь питомца. Часто это не требует больших денег — даже в Казани в широком доступе есть все основные лекарства. Конечно, некоторые хозяева отказываются от лечения — из-за финансов или по другим причинам. В этом случае я всегда настаиваю на специальных кормах и обезболивающих препаратах. Этот минимум — уже 50 процентов успеха. Но, к сожалению, в случае с такими хозяевами я не контролирую, выполняют ли они мои рекомендации.

Животным тоже проводят химиотерапию. В Москве процедуру практикуют чуть ли не с конца 1990-х годов, а в Казани еще год назад бывали проблемы с препаратами: приходилось заказывать из столицы. Иногда хозяева сами привозили лекарства по нашему назначению. В этих случаях мы просили привезти побольше, чтобы досталось и другим животным (взаимовыручка владельцев с общим горем очень распространена). «Химии» бояться не нужно — животные переносят ее лучше людей (они хотя бы не лысеют). Из побочных эффектов — кратковременная рвота, жидкий стул и вялое состояние. Но зачастую не бывает и этого — все зависит от организма конкретного животного, а побочки можно снизить при помощи спецпитания.

При всем этом говорить о полном выздоровлении при раке некорректно. Мы используем термин «ремиссия». Химиотерапия — действенный метод с высокой результативностью, но иногда рак ведет себя совершенно непредсказуемо. Возможно, помогли бы другие методики лечения — например лучевая терапия. Но ее применяют только в Москве и Санкт-Петербурге, так как оборудование стоит больших денег и его использование требует множества условий (отдельное помещение со специальной обивкой, обученные работники, сертификация и так далее). Зато результаты у терапии впечатляющие — я прихожу в восторг от отчетов московских коллег. Кто знает, может, в скором времени она появится и у нас. Еще пять лет назад мы не могли и мечтать о МРТ и КТ, а сейчас их делают повсеместно.

Но все же главный залог успеха в лечении — налаженный контакт между врачом и владельцем животного. У меня у самой есть собака, поэтому я прекрасно понимаю чувства хозяев. Клиенты часто звонят мне, советуются, сообщают о подозрительном поведении животного. Бывало даже, что при срочной необходимости они приезжали ко мне домой. Я видела примеры невероятно трогательной привязанности: к примеру, человек потерял в несчастье семью или детей, а от них осталась только эта собака или кошка. В таких случаях животное становится новым смыслом жизни и способом продления памяти о погибших близких. Однажды я даже расплакалась при таком владельце, понимая, что животному помочь нельзя (у собаки были крупные метастазы по всему организму, не помогла бы даже химиотерапия).

Часто животные поступают с запущенными опухолями, которые нельзя удалить хирургически (да и в случае со старыми животными операции не всегда на пользу). Ситуацию усугубляет домашнее лечение: хозяева прижигают «шишечки» йодом, чуть ли не подорожник к ним прикладывают.

Вообще я советую владельцам животных старше восьми лет два раза в год приходить на профилактический осмотр к ветеринару и периодически самостоятельно прощупывать питомца на предмет наличия уплотнений. Еще есть специальные методики определения болевых синдромов у животного — например по походке. Животное не будет ложиться или опираться на беспокоящую его часть тела и не даст вам к ней прикоснуться. Потеря аппетита и длительное вялое состояние также должны насторожить. Если у вас есть хоть малейшее подозрение на что-то неладное, сразу ведите животное к врачу. Раковые клетки не ждут, пока у вас появится свободное время.

Полина Яковлева, 25 лет

Ветеринар-кардиолог

Выбор профессии передо мной не стоял — сколько себя помню, всегда хотела быть ветеринаром. Я училась в Казанской ветеринарной академии, но специальности ветеринара-кардиолога там нет (и вообще все обучение направлено на лечение сельскохозяйственных животных — коров, овец, коз, свиней и так далее). Я решила стать кардиологом, потому что сердце — это один из жизненно важных органов и от его правильной работы зависит состояние животного в целом. Чтобы получить специализацию, мне потребовалось два дополнительных года после академии. Сначала я работала ассистентом в клинике, потом врачом общей практики, а в 2017-м прошла двухступенчатые кардиологические курсы в Екатеринбурге.

Эта профессия требует постоянного самообучения — нужно посещать семинары, читать статьи, проходить вебинары. Информации сейчас очень много — спасибо интернету, — но важна практика. На семинарах в Екатеринбурге мы проводили УЗИ, учились делать аускультацию (прослушивание сердца фонендоскопом. — Прим. «Инде») и так далее. В будущем я планирую еще раз съездить в Екатеринбург на третью, чисто практическую ступень. Кардиолог может потребоваться на любом этапе жизни животного, но я бы не сказала, что это распространенная профессия (все-таки к нам нет таких очередей, как к терапевтам).

Чаще всего к кардиологам приходят с собаками и кошками. Еще мы обследуем хорьков и кроликов, но в моей практике тяжелых случаев у них пока не было. Прием у кардиолога начинается с осмотра животного и сбора истории болезни. Мы должны расспросить владельца, как и где животное живет, чем питается, были ли у него заболевания до этого. Может быть, питомец плохо переносит физические нагрузки? Например, раньше легко поднимался на пятый этаж, а теперь только до третьего, и то с одышкой? Это звоночек, что у животного есть проблема со здоровьем.

Есть несколько исследований, которые практически обязательны на приеме у кардиолога, — это осмотр, рентген и УЗИ. В 90 процентах случаев мы находим одно из трех заболеваний — дилатационную кардиомиопатию у собак больших пород, гипертрофическую кардиомиопатию у кошек, эндокардиоз митрального клапана у собак в возрасте. Первое — это расширение камер сердца, то есть миокард (мышечный средний слой сердца. — Прим. «Инде») не справляется со своей функцией — не выбрасывает достаточный объем крови. Второе — это заболевание, когда стенки становятся настолько толстыми, что сердце выбрасывает недостаточный объем крови. Эндокардиоз: в сердце есть два больших клапана, которые, грубо говоря, представляют собой двери, открывающиеся только в одну сторону. Они должны плотно закрываться, чтобы кровь не просачивалась. Когда эти клапаны деформируются, функция не выполняется. Дальше начинается каскад реакций, которые приводят к непредвиденным последствиям — например к увеличению других отделов сердца.

Состояние и благополучие животного полностью зависят от того, как владелец воспримет его заболевание, поэтому ветеринар должен работать еще и с владельцем. Некоторые начинают паниковать: они готовы даже усыпить питомца, лишь бы не жить с мыслью, что он болен. После того как мы поставили диагноз, мы даем владельцам «домашнее задание» — например, давать животному таблетки и считать частоту дыхательных движений. Сердечная система тесно связана с легочной, поэтому количество вдохов объективно отражает состояние животного. Так лечится большинство кардиологических заболеваний. Надо понимать, что полностью их вылечить невозможно, поэтому животное придется показывать врачу на протяжении всей его жизни. Если мы назначим правильное лечение, посещать ветеринара можно будет реже, но все равно как минимум раз в месяц.

Мария Сергиенко, 29 лет

Ветеринар-хирург

В 2008 году я переехала в Казань из Ташкента и устроилась на работу в ветеринарную клинику ассистентом ветврача. Параллельно поступила в ветеринарную академию (к тому моменту у меня уже было среднее специальное образование). Пять лет я совмещала практику с обучением в вузе и, когда была на пятом курсе, меня повысили до врача. В 2013 году из-за замужества и декрета я сделала перерыв в работе, а когда вернулась в профессию, задумалась об узкой специализации. Выбор пал на хирургию: я люблю работать и руками, и головой, а хирург как раз совмещает практическую и интеллектуальную деятельность. Это творческий труд, сравнимый с созданием ювелирных изделий — иногда мне приходится работать с очень маленькими животными, так что важен каждый миллиметр.

Прежде чем назначить дату проведения операции, мы тщательно осматриваем животное и собираем анамнез. По показаниям проводятся лабораторные исследования, дополнительно пациента смотрят ветеринарный врач-кардиолог и анестезиолог (но это не касается экстренных случаев). На основании исследований мы понимаем, можно ли проводить манипуляции. Если пациент операбельный, я обсуждаю методы лечения с его владельцем, объясняю, что за процедура предстоит и какие риски могут возникнуть во время и после операции.

Очень часто владельцы переживают и сомневаются, и это нормально — операция в любом случае подразумевает риски. Обычно мы советуем хозяевам пациентов не сидеть в коридоре и не ждать, пока мы закончим, — отправляем их в торговые центры, например, чтобы человек расслабился, прошелся по магазинам и успокоил себя; но понятно, что совсем забыть о животном нельзя.

Прооперировать можно любое животное, а вот подходить к подбору анестезии нужно индивидуально. Этим занимается отдельный специалист, с которым хирурги работают в тесной связи. Мы же должны правильно подобрать технику разреза и шовный материал. К примеру, у собак может быть аллергия на нитки, и обычная стерилизация может обернуться большими проблемами из-за неправильно подобранного волокна.

Чаще всего к нам приходят с кошками и собаками, но однажды мне посчастливилось ассистировать при операции семимесячного тигренка, у которого разболелись зубы. Назвать его тигренком можно было условно — он весил около 70 килограммов и даже не поместился на операционном столе. Было страшно, но интересно. Как и ожидалось, послеоперационная реакция у него была как у любой кошки: расстроенная координация, невозможность удержаться на лапах. Даже наркоз анестезиолог использовал тот же. Еще интересно было работать с обезьяной — нужно было зашить ей рану. Мы переживали, что животное будет дергаться, но в итоге нам даже не пришлось вводить наркоз — использовали местную анестезию.

За те восемь лет, что я в ветеринарии, изменилось очень многое. В первую очередь, улучшились способы диагностики (теперь мы используем то же, что и для людей: ЭКГ, КТ, МРТ; при томографиях мы делаем животному седацию, то есть вводим его в искусственный сон), а это для хирурга очень важно. Все это — результаты исследований в ветеринарии последних лет. Улучшилась и коммуникация между врачами: московские коллеги узнают о новых методах лечения за рубежом и рассказывают о них нам.

В нашей профессии нельзя просто выучиться в вузе и остановиться на этом, поэтому я хожу на курсы последипломного образования — только в 2016 году я училась на пяти разных. Я и сейчас продолжаю ездить на конференции и тренинги, а вебинары вообще смотрю практически каждый день. И это не требование руководства клиники, а обычная профессиональная необходимость.

Людмила Нефедьева, 38 лет

Врач-анестезиолог

Стать анестезиологом в нашей стране непросто из-за неразвитой системы обучения. Когда я училась в Казанской государственной ветеринарной академии, там существовало только два факультета — ветеринарный и зооинженерный. Примерно на третьем курсе начались специальные предметы — хирургия, терапия и акушерство и так далее, — тем не менее выпускались мы все врачами широкого профиля. Каждый, кто хотел получить узкую специальность, должен был начинать с должности ассистента. Так случилось и со мной.

В 2009−2010 годах я доросла до врача общей практики. Я была терапевтом в одной из клиник города, где не было профильных специалистов: хирург был одновременно и анестезиологом, и ассистентом, и помощником. Операции часто проводились в две руки, а послеоперационное состояние оценивалось на уровне «дышит — не дышит». Тогда, наверное, я впервые и задумалась об анестезиологии как о специальности. Мы стали, опираясь на опыт зарубежных коллег, создавать комфортные условия для животных: закупили грелки и пеленки, наняли на стажировку студентов (они работали ассистентами).

Финальное решение помог принять мой йоркширский терьер весом 1200 граммов. У большинства собак таких пород происходит задержка смены зубов: временные не могут самостоятельно выпасть, их приходится удалять под общим наркозом. Я стала думать: как сделать наркоз такому маленькому существу и не ошибиться с дозировкой? В итоге перелопатила гору статей об обезболивании и анестезии.

В Казани хороших врачей-анестезиологов почти нет и сегодня — владельцам клиник просто невыгодно держать в штате отдельного специалиста. На рядовой операции, как правило, есть хирург и — в лучшем случае — его ассистент. Мечту о настоящей слаженной команде, где есть хирург, анестезиолог, ассистент и кардиолог, я осуществила только открыв собственную клинику.

Чтобы подготовить животное к операции, нужно узнать о нем все: что ест, сколько спит, были ли у него операции или травмы раньше, какой у него характер. Кардиолог проводит аускультацию (выслушивание звуков в органе. — Прим. «Инде»), потом, если все в порядке, я ввожу расслабляющий препарат. Дальше ассистенты сбривают шерсть и переносят пациента в хирургию. В это время мы с кардиологом раскладываем оборудование: настраиваем датчики, проверяем батарейки, чтобы все работало безупречно. Количество наркоза зависит от времени операции и веса животного. К моменту, когда хирург накладывает последний шов, животное постепенно просыпается. Когда операция заканчивается, мы кладем пациента в клетку, чистим инструменты и готовим рабочее место для следующего больного.

Общая анестезия — это целая система, которая состоит из амнезии, миорелаксации (снижение тонуса мускулатуры. — Прим. «Инде») и анальгезии. За все отвечают разные препараты. Если убрать из этой цепочки, например, обезболивание и использовать только амнезию, животное прооперируют «на живую»: организм будет обездвижен, но пациент будет все чувствовать. В медицинской практике существует специальный алгоритм RAT (Recognize Assessment Treatment) — распознавание, оценка и лечение боли. Чтобы распознать боль, врач обращает внимание на частоту дыхания, частоту сердечных сокращений, артериальное давление и цвет слизистых. Если зашкаливают первая или вторая, анестезиолог по просьбе кардиолога увеличивает дозу анальгетика, а при снижении давления — скорость введения вещества. В крайнем случае анестезиолог останавливает операцию, восстанавливает параметры организма и потом процедура начинается сначала.

Нет препарата, который был бы абсолютно безвреден для питомца, и к этому нужно относиться спокойно. Моя главная задача — не дать животному проснуться после операции с болью и не позволить чувствовать ее в процессе. При этом есть процедуры, когда достаточно обычного снотворного — например при боязни забора крови или во время стрижки. Очень часто животных приводят с панарицием — переломом когтя (поверьте, это очень больно); в этом случае на помощь приходит местная анестезия.

Новшество в ветеринарии последних лет — газовый наркоз. Его используют в основном для мелких или экзотических животных и птиц, которые не терпят фиксации. При выполнении многих диагностических процедур животных приходится фиксировать, поэтому для змеи или хомячка газовый наркоз — единственный способ избежать стресса и боли, которые сами по себе могут привести к летальному исходу. Правда, оборудование и препараты для газового наркоза довольно дорогие; важно, чтобы испарители были качественными, иначе во время операции может надышаться вся бригада. Как только животное делает вдох, газ попадает в организм. Выводится он тоже через легкие, поэтому пациент должен быть в маске на протяжении всей операции. В итоге получается, что мы дозируем не количество препарата на вес животного, а концентрацию газа, который попадает в маску. Так что на джунгарского хомячка нужно столько же вещества, сколько и на большую собаку.

Больше всего я боюсь не суметь помочь. Этот страх провоцирует самобичевание и ведет к быстрому выгоранию. Иногда животное умирает на столе без видимых причин, и тогда хочется убежать, спрятаться, сжечь все свои корочки и пойти, например, продавать канцтовары. Каждый врач винит в первую очередь себя, и рыдания в подсобках после неудачной операции — часть жизни. Но в те моменты, когда твои коллеги откровенно косячат, хочется взять ремень или сильно накричать. Хотя я всегда стараюсь разобраться в ситуации — это помогает учиться прощать не только в профессии, но и в жизни.

Фото: Даша Самойлова