«Русские как кокос, а американцы — персик». Истории татарстанцев, переехавших в США. Часть первая

Судя по первым интервью и публичным выступлениям нового министра молодежи Татарстана Дамира Фаттахова, одна из главных задач ведомства — сделать так, чтобы молодежи не хотелось уезжать из Татарстана. Комфортная среда и карьерные возможности действительно способны остановить отток населения, но те, кто уезжает по личным причинам, из-за любопытства или карьерных амбиций, будут всегда. «Инде» рассказывает истории двух молодых татарстанцев, по разным причинам переехавших в США и решивших остаться там надолго.

Больше историй о татарстанцах за границей:

Ирена Каприс, 31 год

В декретном отпуске
С 2009 года живет в Нью-Йорке

Переезд и первые впечатления

Перед последним курсом университета мы с лучшими подругами решили набраться впечатлений и уехали в США по программе Work and Travel. Когда мы вышли из аэропорта в Нью-Йорке, я посмотрела по сторонам и разочарованно спросила: «И это все?» В первое время, чтобы получить хоть какие-то впечатления, а заодно улучшить разговорный английский, я останавливала местных и общалась с ними. А работать устроилась кассиром в турецкий продуктовый магазин Zeytuna — я продавала готовую еду, и, как оказалось, это выматывающий труд, потому что нужно было все время быть на ногах. Постепенно меня затянуло в местную жизнь, и когда программа закончилась, я пообещала себе, что вернусь в США снова.

В 2009 году я окончила КАИ, факультет управления персоналом. Работала я тогда барменом и параллельно пела в университетской группе «Коста Рика». Сразу после выпускного я улетела в США — повышать свой уровень английского в языковой школе. Родители были не против и первое время помогали финансово. Планировалось, что как только я окончу языковую школу, сразу вернусь в Россию: у меня был куплен обратный билет. Но я им так и не воспользовалась.

Параллельно с учебой я работала в лавке, где продавала дурацкие сувениры с надписью I love New York. Пахала по 60 часов в неделю, жила на Кони-Айленде, в полутора часах езды от работы — вставала рано, приезжала к восьми утра и работала шесть смен в неделю по десять часов. Это была работа, которой не занимаются американцы — все мои коллеги были преимущественно эмигрантами. У меня был план-кабан: я все-таки была вокалисткой, и мне хотелось развиваться в шоу-бизнесе. Но когда я услышала, как поют черные девочки, то решила туда не соваться. К тому же акцент бы точно помешал мне продвинуться на сцену.

Работа в сувенирной лавке и скейт-шопе

По соседству с сувенирной лавкой был магазин скейтов. Однажды мне пришло в голову зайти к ним и попросить работу — я тогда любила кататься на доске, поэтому, наверное, меня туда и потянуло. Меня взяли. Но с прошлой работы я не ушла — на полставки работала в лавке, на вторую половину — в магазине с бордами. Моя рабочая неделя была семь дней, а получала я по восемь долларов за час смены. По-другому выжить в Нью-Йорке нельзя — здесь всегда нужны деньги. Я просто сводила концы с концами — в месяц у меня выходило что-то около 1000 долларов, а квартплата была 900 долларов.

Со временем магазин со скейтами стал моей основной работой, и я доросла до линейного директора. Мне везло с боссами — они видели мой усердный труд, помогали двигаться по карьерной лестнице, а еще, что не менее важно, вежливо поправляли меня в английском. В США в принципе любят брать на работу мигрантов, потому что они усердно и много работают, в отличие от некоторых коренных американцев, у кого рядом живут родители и на них всегда можно положиться.

В 2011 году я получила первую руководящую должность. Прошло всего три года после моего переезда, поэтому акцент у меня все еще оставался. Это оказалось проблемой. Мои подчиненные не воспринимали меня всерьез, мой неидеальный английский был поводом для насмешек. Но это человеческая сущность, и она никак не связана с национальностью или расой — склочность и интриганство присущи отдельным людям, а не странам. Вопреки всему я оставалась дружелюбной и исполнительной, училась руководить и в итоге добилась уважения. Исполнительность доходила до абсурда: два года назад, когда я была на девятом месяце, я все равно продолжала работать. В итоге я ушла в декрет, будучи на хорошем счету у начальства. Новый директор обещал, что, когда я выйду из отпуска, меня возьмут обратно.

Если ты работаешь на полную ставку в сфере торговли, тебе обязательно дается медстраховка — за нее у тебя с зарплаты удерживают процент. Чтобы получить полную ставку, нужно отрабатывать по 32−40 часов в неделю. Зато тебе полагается 40 часов оплачиваемого отпуска в год. Младший персонал в США получает в среднем по восемь долларов за час, в банковской сфере — около 14−15 долларов. Правда, эти цифры разнятся от штата к штату. На управляющих должностях получают от 50 до 100 тысяч долларов в год, но это до вычета налогов.

Семья и разница в воспитании детей

Какое-то время я стажировалась в хип-хоп-журнале. Это была неоплачиваемая работа, зато там я встретила новых интересных друзей. Однажды я пришла на вечеринку редакции и увидела там парня по имени Квея, который мне очень понравился. Мы начали дружить, он помог мне записать песню с казанским диджеем. Потом Квея предложил мне стать его девушкой, а в одно из празднований Нового года попросил руки и сердца — подарил кольцо под бой курантов. Родители мой выбор поддержали. Квея они называют Коляном.

Мой муж афроамериканец, поэтому проблема расизма в США для меня ощутима. На нас по-другому смотрят в метро и магазинах, а еще его могут запросто не взять на ту же работу, что и белого мужчину. Квея довольно раскрепощенный, но когда мы выходим на люди, он старается быть сдержанным и не привлекать к себе внимания. В России тоже есть расизм, но он проявляется в другом — у нас все ограничивается обзывательствами и прозвищами.

Как бы банально это ни звучало, но в США и России люди все-таки разные. Когда я возвращаюсь на родину, мне говорят: «Ты слишком вежливая». Наверное, это так — я уже привыкла жить в американской культуре. В этом году я впервые за четыре года оказалась в Казани и чувствую, что очень изменилась за это время. Но и мой город стал другим: появилось много новых заведений, в том числе детских, с аниматорами и игровыми комнатами. В Нью-Йорке это не распространенная практика, потому что аренда помещения там кусается и все экономят место. А еще меня пугали, что со своей строгой диетой из-за аллергии на пшеницу, я не смогу тут нормально питаться. Но, оказалось, теперь в Казани возможно найти практически все.

В этот раз я приехала в Казань со своей двухлетней дочкой. Заметила сильную разницу в принципах воспитания детей: в России очень оберегают маленьких — в жару надевают им шапки и кофты, постоянно бегают за ребенком, лишь бы он не свернул не туда и не упал. Было смешно, когда дочка на набережной Кабана села на детскую площадку с водой, а мамочки бегали вокруг меня и говорили: «Куда вы смотрите! Она же простудится!» Я только качала головой и уверяла, что все в порядке. Ребенок изучает мир, да и вообще сложно простудиться, когда на улице такая жара.

Роза Савельева, 24 года

Танцор, хореограф, режиссер-постановщик
Переехала во Флориду в 2011-м, с прошлого года живет в Нью-Йорке

Переезд и танцевальное образование

Мой младший брат играет в теннис, поэтому несколько месяцев в году наша семья всегда проводила во Флориде. Звучит странно, но тренироваться в США гораздо дешевле, чем в Казани: у нас всего один теннисный центр, аренда там стоит бешеных денег, хороших тренеров на весь регион — по пальцам можно пересчитать, турниры — редкость. А во Флориде бесплатные корты в каждом парке, в соревнованиях можно участвовать чуть ли не каждые выходные, а еще туда регулярно приезжают мировые теннисные звезды.

Честно говоря, к окончанию школы я вообще не знала, чем хотела бы заниматься. Думала и про экологию, и про театральный вуз, и про что-то танцевальное (на танцы ходила с пятого класса). Какого-то особенного желания переезжать за границу я тоже не испытывала. Помню, как в мой первый приезд во Флориду папа спросил, хочу ли я учиться тут. Я ответила, что нет, и потом долго отказывалась, но в какой-то момент подумала: «Я что, дура? У кого еще есть такая возможность?!» В итоге в 2011 году я окончила школу и подала документы в небольшой частный флоридский институт — на танцевальное направление.

Быстро выяснилось, что процесс поступления у нас устроен совершенно по-разному: в Америке студенты чуть ли не за год точно знают, куда пойдут учиться, и начинают все оформлять уже в ноябре. Мне с документами помогала мой репетитор по международным экзаменам, и подали мы их онлайн чуть ли не накануне начала учебного года. В итоге, когда я приехала, обо мне в институте никто ничего не знал. Пришлось пропустить год — я провела его в подготовке к SAT, аналогу нашего ЕГЭ. Через год я поступила куда хотела.

С виду институт был очень красивый — новые танцевальные залы, классный ремонт, все дела. Но, проучившись один семестр, я поняла, что образование там не самое сильное и мне нужно искать что-то другое, посерьезнее. Летом в Северной Каролине (от Флориды до нее примерно тысяча километров) проходит American Dance Festival — туда съезжаются коллективы и преподаватели по современному танцу со всего мира. После первого курса я поехала на него и шесть недель посещала мастер-классы замдекана консерватории в Северной Каролине, которую в итоге и окончила. Несмотря на то что прослушивания в консерваторию закончились несколько месяцев назад и я рисковала пропустить еще один год, она разрешила мне перевестись. В консерватории я училась на отделении современной хореографии. Сложно объяснить, что это, потому что сегодня это максимально широкое понятие. Хореографы-бунтари 1960−1970-х годов вроде Марты Грэм или Мерса Каннингема заявили, что танцевать на пуантах не обязательно, а еще танец может быть способом передать свое отношение к политическим и социальным проблемам. Дальше все вылилось в постмодерн — по сути, хореография повторяла тот же путь, что и все современное искусство.

Мое образование было платным — в Америке платят почти все, многие берут кредиты, которые потом приходится долго отдавать. Квоты и стипендии — редкость, они есть во всяких крупных вузах типа Гарварда или Йеля (мне кажется, попасть туда вообще нереально). В целом я считаю, что получила хорошее образование. Наши преподаватели уделяли много внимания хореографии как науке — многие техники вообще скорее математические, чем танцевальные, и это здорово структурирует мышление. А еще каждый семестр у нас была возможность участвовать в постановках именитых педагогов, которые приезжали к нам со всей Америки.

Четыре года мы разучивали хореографию знаменитостей, но после выпуска оказалось: чтобы танцевать работы такого калибра, нужно как минимум лет пять побыть фрилансером: все серьезные коллективы хотят работать с танцорами, у которых большой опыт — и жизненный, и танцевальный.

Адаптация

В первые два месяца после переезда из России меня постоянно спрашивали, все ли у меня нормально, — видимо, по выражению моего лица можно было предположить, что я в депрессии. Я не понимала, почему все ко мне цепляются, — с настроением у меня все было нормально. Потом догадалась: если в России мы стараемся передать эмоции через язык, то английский менее насыщенный в этом плане, и в нем многое показывают мимикой и жестами. Это для меня было одним из первых... не препятствий, а приключений. Еще одна забавная вещь: первый курс института для американцев — это примерно как у нас поездки в лагерь в девятом-десятом классе. Все вдруг отрываются от родителей, получают полную свободу и распоряжаются ею очень по-разному. Для меня было шоком такое раздолбайство, потому что я на тот момент уже все это пережила — мне, наоборот, хотелось учиться.

Вещь, которая мне нравится в Америке: здесь люди не стесняются хвалить. Россияне не очень любят показывать свое довольство чем-либо, не делают комплименты другим и себе. Но я в похвале вижу только хорошее — это поднимает настроение и самооценку. С другой стороны, кажется, русские просто все держат внутри, и если уж что-то озвучивают, то это становится гораздо более ценным, чем дежурная американская похвала.

Воссоединиться с российской диаспорой я особенно не стремлюсь. В Нью-Йорке я несколько раз бывала на Брайтон-Бич — там у меня возникало ощущение, будто я не в Америке, а в России 1990-х, а все происходящее напоминало «Брат-2»: пластиковые стулья, кафешки с зонтиками, цыпленок табака, пирожки на улицах продают. Большая часть людей переехали туда примерно в то время и будто бы застыли в нем. Но это объяснимо. Для одного из своих учебных режиссерских проектов я брала интервью у экспатов, переехавших в Америку из разных стран, и заметила закономерность: когда ты уезжаешь с родного места, то на новом стараешься как можно тщательнее воссоздать то, что у тебя было раньше, сохранить это. В итоге место, из которого ты уехал, меняется, а ты для своего комфорта и спокойствия воссоздаешь какую-то временную капсулу, в которой все старое должно сохраниться в первозданном виде.

Работа в творческой сфере

После окончания института неграждане США могут на год продлить визу и работать в сфере своего образования. Получается, я могу быть танцором, хореографом или преподавателем танцев, но мне нельзя работать официантом, чем, в принципе, тут занимаются большинство вчерашних выпускников вузов. После консерватории я переехала в Нью-Йорк — к хореографу Мари Меаде, у которой сейчас работаю в коллективе Mari Meade Dance Collective. Мы делаем большие постановки, которые включают в себя не только движения, но и текст, и театрализацию. Какое-то время я была дублером, но постепенно попала в основной состав, несмотря на пока еще не большой опыт.

Коллективов, которые бы регулярно платили танцорам зарплату со всеми отчислениями, в Америке единицы. В основном все набирают составы под конкретные постановки и платят какие-то небольшие проектные деньги. Доход от продажи билетов не может покрыть даже зарплату танцоров, не говоря уже об аренде репетиционных студий, костюмах, гонорарах продюсеров и прочем, поэтому постановки делают, как правило, на грантовые или спонсорские средства. Но с точки зрения государственной поддержки танцевальное — как, впрочем, и остальное — искусство в США сейчас не в лучшей ситуации. Это связано с новым президентом — для него эта сфера не в приоритете. Частных спонсоров тоже не очень много.

Ситуацию усугубляет то, что в последнее время все ни с того ни с сего начали заниматься хореографией и режиссурой. Если раньше спонсоры отдавали деньги крупным институциям, то сейчас гранты дробятся на всех режиссеров-одиночек, и в итоге недополучают все. В свободное время я и сама работаю над личными режиссерскими проектами — обычно в них участвуют танцоры, с которыми я познакомилась в консерватории. Но надо понимать, что люди, занятые в этой сфере, работают не ради денег. Просто у нас такая жизненная цель, миссия. Можно сказать, мы так мир спасаем.

Ностальгия и планы на будущее

Я переехала в Нью-Йорк, потому что здесь постоянно что-то происходит, много людей из разных стран, культур, общественных слоев, сфер деятельности. Я пытаюсь вобрать в себя как можно больше информации, которую смогу использовать в своей режиссуре и в жизни. При этом периодически меня посещают мысли о возвращении в Россию, в Казань. Насколько я знаю, в Казани современного танца почти нет, и я чувствую, что я там нужнее, чем здесь, можно даже сказать, ощущаю свою ответственность. В Нью-Йорке куча народу занимаются тем же, чем я, тут очень трудно протиснуться. В плане карьерного опыта это хорошо, потому что тебя постоянно кто-то куда-то подталкивает, даже если сам ты сидишь на месте. Но в плане артистического и личностного развития это тяжело: нет времени остановиться и отрефлексировать, плюс все очень дорого. Думаю, когда я пойму, что впитала все знания и навыки, какие могла, я выстрою какой-то план переезда на родину. Хотя, конечно, сначала надо понять, что там происходит и нужна ли я там вообще.