Уличный художник Shaq: «Меня отталкивает анонимность»

В начале апреля на улице Баумана появилась работа Walls have more than ears — теперь на казанцев с крыши одного из зданий смотрят глаза, нарисованные аэрозольной краской; их можно заметить, если стоять у памятника Гумилеву. Автор работы — 23-летний художник Shaq, выросший в поселке в 300 километрах от Казани, успевший пожить в Башкортостане и Санкт-Петербурге, а теперь работающий в столице Татарстана. «Инде» поговорил с ним о том, есть ли разница между работами на стене и на холсте, к каким проблемам приведет легализация стрит-арта и должны ли уличные художники скрывать лица.

О творческом пути и возможностях стрит-арта

Я родом из поселка Джалиль в Татарстане. Начал рисовать еще в детстве: первое воспоминание — постоянно хожу с карандашом. Эту искру во мне увидел дедушка, он же отдал меня в художественную школу в поселке. Там я пять лет учился живописи, рисунку, скульптуре, прикладным искусствам, теории, истории искусств. Потом я уехал учиться. Каким-то странным образом меня закинуло в Башкирию, где я получил техническое образование. Затем я ушел в армию, а потом приехал в Казань.

В 2014 году, уже в Казани, я понял, что надо полностью посвятить себя искусству. С того момента мир начал давать мне возможности реализовывать себя. Все, что я рисовал до 2014 года, — чистый академизм, но в том году я познакомился с людьми, которые и затянули меня в стрит-арт-культуру. В 2016 году я уже с головой ушел в тусовку, начал общаться с граффитистами, стал выходить на улицы. Стрит-арт привлекателен своей демократичностью: он доступен всем слоям общества. Он дает возможность свободно выражаться и через интересную технику, и через обыгрывание мест.

Мое творчество стало известно благодаря интернету: нарисовал что-то на стене, выложил в соцсети, кому-то понравилось. Вскоре мне предложили сделать большой проект в Петербурге. В конце 2016-го я приехал в Питер, а в мае 2017-го представил мурал World is love в музее стрит-арта. Помимо меня в проекте участвовали еще два художника — Павел Мокич и Павел Кас. Мы сделали работу площадью более 400 квадратных метров, она посвящена столетию революции. Работа называется «Мир — это любовь», в ней мы показали, что политические интриги, войны — все это нам навязывают, а за ними есть нечто большее. Правда, из-за того что мы нарисовали поле с маками, многие люди подумали, что это работа на тему наркомании. Это был потрясающий опыт, мой первый и пока что единственный большой проект.

Потом я вернулся в Казань и с тех пор работаю здесь. Но я не хочу позиционировать себя как художник конкретного города: я считаю себя гражданином планеты. Я хочу везде побывать и везде оставить след. Не хочу устанавливать рамки и называть себя исключительно стрит-арт-художником: я рисую и на холстах, и на улице, стараюсь сотрудничать с галереями. И на стенах, и на холстах я несу одни и те же идеи, стараюсь, чтобы человек задумался, а не просто получил эстетическое удовольствие.

Казанская стрит-арт-тусовка существует, но она очень вялая. Все разъезжаются. Казань — хорошая стартовая площадка, чтобы научиться чему-то, понять, чего ты хочешь, и дальше реализовываться в другом месте. Скорее всего, художники уезжают, чтобы попасть в более активную творческую среду. В Москве стрит-арт — очень актуальная тема, там спорят о терминах, есть развитая тусовка, можно завести знакомства, которые позволят тебе подняться повыше. В Питере движухи еще больше: там сейчас легализуют стрит-арт, это уже о многом говорит.

Хотя, на мой взгляд, для стрит-арт-художника неважно, где он находится. Он может рисовать в деревне или в лесу: если работа хорошая, ее заметят, где бы она ни находилась.

О главных работах в Казани

Моя главная цель — мотивировать людей на поступки, которые изменят их жизнь в лучшую сторону. То есть своим примером, своими работами показывать: мы можем, если мы хотим.

Например, моя последняя работа на Баумана Walls have more than ears («У стен есть не только уши». — Прим. «Инде»). Залезть туда — это уже подвиг, а я рисовал две ночи. В первую ночь меня заметили охранники из соседнего здания и едва не поймали. Возвращаться было рискованно, но я все равно решил доделать работу. Ее тема — аресты, запрет свободы слова. Человек должен быть свободен. Я хочу привлечь внимание к проблеме, найти ее решение. К тому же она касается и меня: я не могу прийти и порисовать где хочу.

Больше всего меня интересуют взаимоотношения людей. Это главная тема, из которой выделяются конкретные вопросы: любовь, война, отношения поколений, недопонимание между людьми. Большинство этих тем не новы, они существуют всегда, просто я пропускаю их через свою призму и отражаю реалии нашего времени.

У меня есть ироническая работа о том, как наше государство решает проблемы. Оно пытается замаскировать разруху, но корень проблемы остается нетронутым. На внешнее освещение Казанской филармонии тратятся большие деньги, а прямо за ней, на Павлюхина, находятся четыре заброшенных дома. Таких мест в Казани (да и по всей стране) очень много, и я решил привлечь к ним внимание: приложить к стене одного из домов подорожник. Мы с друзьями пошли на Муштари, срезали два этажа «зеленки», которой закрывают дома при строительстве. Дома я вырезал из нее «подорожник», взял у друга перфоратор, просверлил дырки и ночью прицепил на стену дома за филармонией. Вроде бы он до сих пор там висит.

Там же, на Павлюхина, я сделал свою любимую работу «Счастливая эмиграция». Мы с друзьями постоянно залезаем в заброшки, ищем места, хорошие кадры, и как-то раз заглянули в этот домик. Я обратил внимание, что внутри еще лежат чья-то мебель, одежда, личные вещи. В это время всюду говорили про эмиграцию, в компаниях часто шли разговоры о том, куда свалить, как свалить, сколько это стоит. Время и место — все сошлось, и я решил нарисовать семью, собирающуюся на отдых, который закончится полноценной эмиграцией. Они такие счастливые, складывают вещи, все в очках, рыбок с собой взяли.

Потом ребята помогли мне снять эту работу на видео с квадрокоптера, потому что на фотографии не было бы понятно, что это за мурал и где он находится. А с квадрокоптера видно, что это заброшенный дом. Семья будущих эмигрантов в заброшке — это символ страны в ее сегодняшнем состоянии: все рушится, последние жители собирают вещи и уезжают из этого дома.

Тема опять же не новая, но сейчас она очень актуальна. Наверное, всех посещает мысль уехать отсюда, но я хочу не валить, а обсудить эту тему. У нас неплохая страна, неплохая история, хорошие люди, но они станут еще лучше, если создавать для них приемлемые условия не только в центре, но и на окраинах. Я сам с окраин и знаю, как тяжело оттуда выбраться и чего-то добиться.

О вдохновении и технике

Сейчас я стараюсь не ориентироваться на других стрит-артеров, потому что надо вырабатывать свой стиль. Было время, когда я черпал вдохновение из чужих работ. В основном это были зарубежные художники. В первую очередь на меня повлиял Бэнкси, он близок мне в плане концепции: я хочу обсуждать острые темы, а не просто делать красивые иллюстрации, граффити, оформление.

В техническом плане меня вдохновляет Шепард Фейри (американский художник, автор работ Hope и Obey. — Прим. «Инде»), хотел бы порисовать с ним когда-нибудь. Из казанских художников меня поразил Рустам Кьюбик. Я наткнулся на него еще в 2009 году, он уже в то время делал масштабные работы. Кьюбик впечатлил техникой и тем, что он наш земляк: есть и в Казани автор, на которого хочется равняться.

Помимо стрит-арта я вдохновляюсь музыкой и фотографией. Предпочитаю стрит-фото: ищу интересные ракурсы, эмоции, которые потом использую в своих рисунках. Тащусь от Виктора Цоя: он очень близок мне по духу, потому что простым языком говорит о простых вещах, но получается гениально. Еще мне нравится Курт Кобейн: он меланхоличен и слегка депрессивен, что мне близко. Это, наверное, прозвучит банально, но меня привлекает их бунтарский дух, гранж, это совпадает с моей концепцией.

В основном я использую трафареты. Замеряю место, делаю эскиз. Потом распечатываю его, вырезаю трафарет и наношу рисунок аэрозольной краской. Для меня идея важней, чем крутая техника. Бэнкси — отличный пример в этом плане: он делает не такие уж и классные в техническом отношении штуки, но цепляет лаконичностью высказывания. Я за внятное искусство, хотя пока не очень получается: большинство зрителей все равно спрашивают, о чем мои работы.

Конечно, технически делать стрит-арт сложно, но весь прикол — искать такие места, чтобы все думали: как они туда забрались? Я не так давно живу в Казани, поэтому мне помогают граффити-художники. Они облазали все и поддерживают меня: что-то подержать, где-то посветить, просверлить. Экстрим всегда присутствует, без него стрит-арт не был бы стрит-артом. Чаще всего нужно работать быстро, но на некоторых спотах типа Дербышек можно сидеть хоть целый день — там нет людей, только поезда проезжают.

Об анонимности и планах на будущее

Я хочу, чтобы о казанском стрит-арте заговорили. Я поставил перед собой такую цель: создать в этом году инфоповод, благодаря которому Казань бы засветилась не только в местных СМИ. Хочу привлечь художников из других городов. На ближайшие месяцы у меня запланировано около десяти работ. Говорить о планах я не люблю, но могу назвать локацию первой из них: под Миллениумом. Возможно, это будет самая большая нелегальная работа в Казани. Я видел макеты того, что там собираются сделать: кинозал, лекторий. Похоже, люди, которые работали над ними, ни разу не были под Миллениумом: там нельзя будет смотреть фильмы из-за шума, там дискомфортно проводить лекции. Под мостом должна быть активная зона. Скейт-парк, например, — идеальное решение, потому что ни одного полноценного скейт-парка в Казани нет.

Стрит-арт — это всегда риск, поэтому он и находит отклик у людей. С одной стороны, мне нравится движуха с легализацией: можно спокойно приходить и рисовать, не боясь, что тебя поймают. Но легализация может отнять свободу, которая и есть самое главное в стрит-арте. Рисунки начнут где-то утверждаться, проходить через десятые руки — и мысль, которая поразила художника, исказится от многочисленных переделок.

Я знаю, что в Казани власти не очень лояльны к стрит-артерам, хотя сам пока не сталкивался с явными проблемами. Но если делать что-то очень колючее и острое, то до тебя доберутся. И социальная сторона, и технический масштаб работы повлекут за собой последствия. Мы ходим по тонкому льду, так что я очень аккуратен в выборе тем. Я стремлюсь выйти за пределы вандализма, хотя изначально стрит-арт был нелегальным, в этом его суть.

Я готов отвечать за свою деятельность, поэтому я против анонимности. В начале пути было интересно анонимно делать незаконные вещи. То, что я сейчас делаю, тоже незаконно, но теперь я готов за это ответить. Я стараюсь поднимать не самые жесткие темы, чтобы потом не было стыдно смотреть людям в глаза. Если ко мне придет Минниханов, я готов ему чаю налить, посидеть, все обсудить.

Сейчас анонимность — это потеря индивидуальности. Она уже не имеет никакого художественного смысла: второго Бэнкси мир не примет. Анонимность AleshaArt — это просто пиар-ход. Я планирую сделать манифест на тему анонимности художников: вылить ведро краски на голову, снять на видео и показать его в обратном порядке. Я понимаю своих друзей, которые рисуют граффити и жестко вандалят: я не спрашиваю их, почему они скрывают лица. А тем, кто делает стрит-арт, я считаю, скрываться незачем. Меня анонимность даже отталкивает.

Фото: Регина Уразаева