Человек дела. Модельер обуви с 33-летним стажем — про дерби, китайские колодки и вдохновляющий стрит-стайл

В рубрике «Человек дела» «Инде» рассказывает о самых разных профессионалах. Бизнесмены и производственники, студенты, креаклы и специалисты сферы услуг — все занимаются разными вещами, но все отлично с ними справляются.

Чтобы выпустить оперу или балет, обувщики театра имени Мусы Джалиля должны сделать в среднем 100 пар обуви с комплектующими. Балетки, джазовки, хара́ктерные ботинки и кожаные краги — всё, кроме профессиональных пуантов, производится вручную в цехе, которым руководит Раиса Рашидовна Мухамадиева. Большую часть стажа она отработала модельером-конструктором на Семипалатинской фабрике (Казахстан) — придумывала детскую и мужскую обувь. «У любого модельера есть свой срок службы: в какой-то момент фантазия иссякает, и из тебя начинают лезть стереотипы. Но сейчас я чувствую себя очень счастливым человеком: работаю в театре, хожу на все премьеры и с благодарностью вспоминаю прошлое», — рассуждает она в разговоре с журналистом «Инде».

Советскую обувь ругали справедливо: топорная, некрасивая, однотипная. Но фабрики не могли производить другое. Самый главный бич — это 98 процентов укладываемости. У тебя есть квадрат кожи, и ты должен использовать его так, чтобы отходов было не больше двух процентов. Если какая-то модель не укладывалась в норму, она просто не запускалась в производство. Главный инженер начинал рабочий день с того, что ходил на склад отходов и смотрел, какие там обрезки, — если находил большие куски, все получали нагоняй. Но, знаете... Когда есть рамки, мозги начинают работать лучше.

На Семипалатинскую фабрику меня взяли лекальщицей. У меня была зарплата 105 рублей, на 50 из которых я покупала Neckermann и другие модные иностранные журналы. Смотрела на одежду, обувь, текстиль, ковры, орнаменты, черпала информацию. Потом меня стали отправлять в московские командировки — там я просиживала дни в библиотеке за журналами Всесоюзного дома моделей, перерисовывала авторские эскизы и после возвращения показывала их коллегам на фабрике. Очень быстро меня сделали главным модельером, и я стала внедрять идеи в производство. Стандартная коллекция придумывалась год, в конце которого её сначала утверждал худсовет предприятия, потом республиканский худсовет, потом московский. Однажды меня заметили в столице и дали грамоту за рационализаторское предложение: я придумала использовать ток высокой частоты для оформления верха детской обуви.

Я не могла делать красивую женскую обувь сама, поэтому постоянно гонялась за финскими и итальянскими сапогами. В СССР такая мягкая эластичная кожа просто не разрешалась ГОСТом, ставка была на долговечность: «обуть каждого», «страна не должна ходить босиком». Были единичные предприятия, которые делали модельную обувь, — например «Скороход» в Ленинграде, но и он был далёк от иностранного изящества. Проблема заключалась в колодках: их делали всего на нескольких предприятиях в стране и, как вы догадываетесь, ассортимент там никуда не годился.

Я переехала из Казахстана в Казань 15 лет назад и сразу стала искать работу в своей сфере. Конечно, хотелось попасть на «Спартак» — во-первых, трудоустраиваться на государственном предприятии надёжнее, во-вторых, я была уверена, что на большой фабрике всегда есть места. Но, видимо, не судьба: вакансий не оказалось. Настроение было хуже некуда, и по пути домой я купила газету с объявлениями. Смотрю: «требуется модельер-конструктор». Было указано несколько требований: знание компьютера и английского языка и возраст до 40 лет. Я позвонила и сказала: «Извините, но я подхожу вам только по одной позиции — я модельер». Так я попала на фабрику «Милена».

До «Милены» у меня был перерыв в моделировании: в перестроечные годы я ушла с разваливающегося предприятия на бумажную работу в военкомат. Поэтому, когда меня в начале 2000-х послали в командировку в Москву закупать новое оборудование, это был шок. Я увидела на выставке станок для формирования пяточной части — если раньше брали задник, окунали в клей и криво-косо ставили на обувь, то теперь итальянская машина делает всё автоматически, быстро и аккуратно. Появились мембранные прессы для крепления подошв: в СССР мы постоянно страдали от отклеек, а тут подмётка и каблук вакуумно прижимаются к ходовой части. Идеально!

Ещё в юности, будучи главным модельером, я понимала, что у людей в этой профессии есть срок годности. У нас были сотрудники предпенсионного возраста, которые не могли из себя ничего вымучить: хочешь дать им высокую категорию, но не можешь, потому что они уже не работают с былой отдачей, не придумывают, а только критикуют. В последние годы на «Милене» я тоже ловила себя на ворчании и стереотипах — например, ругала молодых, что делают сборку одним швом: не по ГОСТу, мол, это. Но руководство сразу пресекало такие разговоры: «Забудьте про „нельзя“, ваш ГОСТ писался не для современных материалов!».

Когда я пришла работать в театр, ужаснулась. Тут не нужны шедевры, обувь должна быть мягкой, гибкой и не выделяющейся на фоне костюма. Всё. Но мне-то подавай идеальную форму носка, я хочу, чтобы голенища стояли! Теперь привыкла, хотя иногда, бывает, передёргивает. Вот мы делали «Трубадура», там четыре пары исторических ботинок с крагами — два солиста в серых, два в коричневых. Со сцены смотрится замечательно, а в руках держишь — чёрт-те что.

Я больше люблю балет, чем оперу, хотя опера мне тоже нравится. Когда я переехала в Казань и увидела расклеенные по городу театральные афиши, сразу подумала: «Боже, как замечательно, буду ходить на каждый спектакль». Но с тем графиком, который у меня был, ничего не получалось. Сейчас я смотрю все премьеры, для которых делаю обувь. Это даже обязательно: если режиссёру или художнику что-то не нравится на генеральной репетиции, ты бегом — потому что завтра спектакль — идёшь исправлять. Вот у солиста краги не застёгиваются, потому что он не пришёл на подгонку, — надо найти его в кулуарах, отобрать их и срочно переделать. Или вдруг получилось, что красно-чёрно-белые ботинки для спектакля «Carmina Burana, или Колесо Фортуны» ярче костюмов. Надо затонировать, хоть и жалко. Когда обувь выделяется, душа радуется!

Обувь для хора должна быть особенно комфортной. Им в ней стоять два часа, нельзя, чтобы где-то жало или тёрло и артист думал не о вокале, а о том, чтобы спектакль поскорее закончился.

Лет 15 назад обувной рынок России заполонили Китай и Турция, и мы на них очень ругались. А сейчас у Китая отличный пошивочный уровень, хорошие колодки и замечательная впорность. Наденешь иной раз — нога «спит». Кстати про колодки: их у нас со времён СССР делать так и не научились. Когда я в последний раз связывалась с производителем и жаловалась, что пятка не встаёт на место, а голенища заваливаются, мне ответили: «Этого не может быть, все наши колодки строит архитектор». Так в этом и проблема, дорогие мои: их должен строить не архитектор, а ортопед!

Я живу в Авиастроительном районе и мне далеко добираться до работы. Пока еду в транспорте, внимательно смотрю на чужую обувь, шубные изделия, сумки, беретки. Когда работала на «Милене», в моде были меховые вещи с выбивающимися клочками — я всё смотрела на них, а потом мы сделали сапоги с таким декором. А однажды увидела на улице женщину в сложном берете — куски ткани заворачивались по кругу, как лепестки розы. Пришла на фабрику и сделала туфли из велюра с цветами.

Вообще-то дерби — это способ крепления подошвы. Причём это какой-то исторический метод, я с ним никогда не работала. Что этим словом называют сейчас — не знаю. Балетки, в которых мы ходим, тоже не соответствуют профессиональному термину «балетки»: современные больше похожи на тапочки. Оксфорды? Нет, не знаю. Лоферы? Видимо, тоже какие-то ботинки. С этим всем я уже не сталкивалась.

Фото: Катя Огуречкина