«Я хочу действовать на людей как аяваска». Музыкант Aïsha Devi — о шаманизме, иудеохристианской пропаганде и нелюбви к Швейцарии

Завтра на фестивале Unsound Dislocation Kazan выступит швейцарский (впрочем, сама она сопротивляется этому определению) музыкант непало-тибетского происхождения Аиша Деви, играющая непростую, но вместе с тем вполне танцевальную электронику с сильным уклоном в нью-эйдж. «Инде» поговорил с хедлайнером фестиваля о постчеловеческом будущем, о том, чем хорошая электроника отличается от плохой и почему Россию изменят именно нынешние подростки.

Извините, у меня камера заклеена.

Я тоже так делаю!

Да, в наше время, пожалуй, всем стоит так делать. В одном из ваших интервью я прочитал, что в начале пути вас восхищала индустриальная музыка. Ваш первый трек — Spiders and Beetles — это мелодекламация стихов Сильвии Платт под жесткий бит в духе Front 242. Вы, похоже, были очень мрачной девочкой?

Да я и сейчас мрачная! Но эта энергия со временем трансформируется, становится более созидательной. В юности музыка для меня была побегом из реальности — я чувствовала себя отщепенкой, поэтому ушла с головой в композиторство, со всей своей тревогой и депрессией. Я думаю, все дело в том, что некоторые люди чувствительнее прочих и им тяжелее мириться с несправедливостями окружающего мира. Меня до сих пор притягивают всякого рода маргиналы, лузеры, те, кто не соответствует принятому в обществе образу победителя. Когда я через музыку стала знакомиться с другими электронными музыкантами, поняла, что мы — большая семья. Так что музыка для меня — не только способ выразить себя, но и медиум, способ послать сигнал, позволяющий найти единомышленников.

Что вы скажете о состоянии современной электронной сцены?

Я думаю, сейчас лучшее время из всех возможных: перед нами открыто невероятное пространство выбора. Представьте, что пятьдесят лет назад вы должны были слушать Beatles и еще несколько десятков групп — и все, дальше не убежишь. Впрочем, меня смущает сам термин «электронный». Что он значит? «Электронный» — это просто метод производства. Последний альбом Бейонсе тоже электронный, но мы же не причисляем ее к этой сцене. Это форма, которую можно наполнить любым содержанием. И я нахожу это прекрасным, потому что вас теперь не извиняет и не возвеличивает тот факт, что вы «электронщик», — важно лишь то, что конкретно вы делаете.

Но вы же все равно наделяете этот термин каким-то смыслом.

Электронная музыка для меня неразрывно связана с рейвами как способом особого общения между людьми. Неважно, с наркотиками или без, но она вводит слушателей в состояние транса. Этот шаманский аспект для меня очень важен. При этом мне нравятся поп-музыка и ее структуры — человек вообще так устроен, что любит повторения, в том числе в музыке: куплет — припев — куплет. Слишком абстрактная музыка мне быстро наскучивает. Но вместе с этим хорошая музыка, как и хорошее кино, на мой взгляд, всегда отступает от шаблонов. Хорошее кино — это кино, в которое заложено несколько возможных уровней восприятия: сюжет, картинка, отсылки к другим произведениям, мифология и так далее. То же самое с хорошей электронной музыкой: она должна быть достаточно сложной и, на мой взгляд, абсолютно не обязательно связана с доставлением наслаждения слушателю. Скорее наоборот. Электронная музыка революционизирует сознание — она может вызывать тревогу, неудобство, дискомфорт. Она действует как аяваска: сначала появляются очень неприятные, болезненные ощущения, потому что ваше тело отвергает яды, которые копились в нем годами. Я хочу действовать на сознание людей так же, как действует аяваска. Разные частоты по-разному влияют на нас: низкие действуют на тело, высокие — на сознание, и я работаю с ними как шаман; я сама выхожу в другие измерения, когда пишу музыку. И если чья-то музыка способна меня куда-то перенести — это здорово, значит, человек не зря ее писал.

Ваши слова напоминают рассуждения Дженезиса Пи-Орриджа, лидера Throbbing Gristle и Psychic TV, который вот уже больше тридцати лет неутомимо борется против капиталистического патриархального общества. Как вам кажется, способна ли такая борьба изменить мир?

Любой вид искусства открывает глаза на состояние общества, и революция всегда идет из искусства. Что до времени, прошедшего с тех пор… История не линейна, она движется по кругу, снова и снова, и сейчас мы опять на пороге большой революции. Я думаю, она будет более кардинальной, чем предыдущие. Система сломана: она поддерживает только хорошо выглядящих успешных людей, оставляя за бортом миллиарды несчастных. Сама идея, что счастье — это успех, порочна. Я думаю, что в ближайшем будущем власти нас будут пытаться подавить, коррумпировать и использовать в своих интересах. Поэтому важно сохранять радикальность и свой подпольный статус, чтобы ни от кого и ни от чего не зависеть. Взять, к примеру, восьмидесятые, о которых вы говорите: тогда была масса всего интересного, в том числе много прозрений, связанных с переоткрытием восточной духовности, но потом на людей обрушился дичайший ураган денег, который захлестнул контркультуру и выбил почву у нее из-под ног. Стандартизация и нормализация вывели многих из сопротивления в теплые загончики, где им сыто и комфортно. Вместе с тем, я повторюсь, мне кажется, что сейчас лучшее время — потому что в наших руках безграничная власть. Когда я была маленькой, у меня был только телевизор. Он всегда транслировал то, что хотели мне внушить, и альтернативы ему не было. А сейчас, если вы любопытны, можете забраться как угодно глубоко в интернет и получить любые знания, самостоятельно отсеяв правду от лжи. Конечно, я в курсе, что интернет контролируется технологическими и рекламными гигантами, но все равно у нас остается линия фронта, на которой мы можем распространять информацию и влиять на людей.

Клип на песню Mazda, в сжатой форме излагающий основные постулаты творчества Аиши Деви — духовность, трансгрессия, мистицизм и феминизм

Меня смутило объявление швейцарского фонда продвижения культуры Pro Helvetia, в котором было сказано, что Аиша Деви представит их на фестивале Unsound. Вы считаете себя швейцарским музыкантом?

Нет. Ой, это так смешно. Конечно, Швейцария наделила меня многими привилегиями — я могу играть музыку и зарабатывать этим. Я выросла в очень ... [больной] семье, меня воспитала моя бабушка-хиппи. От нее я усвоила, что от своего окружения надо брать лучшее. Я рада, что спаслась от войны, голода и многих других бедствий, которые могли бы случиться со мной в Юго-Восточной Азии, откуда мои предки. Я рада, что могла думать о чем-то другом кроме выживания, в отличие от миллионов людей, населяющих этот регион. Но еще Швейцария — это все то, что меня подавляло в юности и до сих пор вызывает раздражение. Финансовые корпорации, показное потребление, стерильная чистота, статус образца для подражания всему миру, кальвинизм, манипуляции понятиями «грех», «вина», «стыд» — все это я искренне презираю. Средний доход в Швейцарии — шесть тысяч евро, это невообразимо, когда в мире люди голодают и умирают от жажды и холода. Я считаю, что чем богаче страна, тем больше люди в ней загипнотизированы рекламой, политиками и низменными желаниями.

Меня часто спрашивают, чем я занимаюсь, и когда я говорю: «музыкой», отвечают: «хорошо, а чем на самом деле ты занимаешься, в чем твой вклад в общество?» Меня просто убивает такая постановка вопроса. Единственный раз я просила чьей-то поддержки, когда мы запускали лейбл Danse Noire: я поняла, что на это уходит очень много денег, и мы попросили помощи у одной швейцарской организации. Но эти спонсоры никак не влияют на нас, а больше к правительствам или фондам я никогда не обращалась. Так что я не считаю, что представляю Швейцарию. Если они этим гордятся, то хорошо, но я не похожа на граждан этой страны ни политическими, ни экономическими взглядами. Люди в Швейцарии как будто погружены в летаргический сон, они боятся чувствовать себя некомфортно, хотят уюта. Швейцария вообще очень уютная страна, поэтому ей никогда не стать страной настоящего авангарда. Никогда. Я окончила арт-школу, была графическим дизайнером, я ребенок швейцарского постмодернизма, но это в прошлом — сейчас в стране нет таких явлений. Думаю, во время всеобщего вознесения это будет последняя страна, в которой люди спасутся. Вместе с этим я думаю, что быть в центре циклона полезно — это напоминает тебе о том, что ты совсем другой и что должен бороться. Я пытаюсь открывать глаза людям вокруг себя каждый день. Час назад я была в магазине, и мрачный старик в очереди за мной бурчал: «Ну вот, вечно ждать приходится!» Я ему объяснила, что никакого ожидания нет, что каждая секунда нашей жизни, вне зависимости от того, что мы делаем, может быть наполнена подлинным счастьем. И он задумался.

В Швейцарии сложно устраивать вечеринки, люди очень зажатые. В восьмидесятых в Женеве было около двухсот сквотов, здесь играли такие мощные коллективы, как Young Gods, но это время в прошлом, сейчас все коммерциализировано. Волна куда-то ушла, тех, кто готов сражаться, мало. Люди постоянно судят тебя, часто по внешнему виду: я девушка, но не ношу девчачью одежду, катаюсь на скейте, воспитываю своего ребенка свободным и постоянно ловлю на себе осуждающие взгляды. Так что нет, я не представляю Швейцарию, наоборот, я показываю все то, что ненавидят швейцарцы.

Вы часто рассказываете, что раньше играли музыку под псевдонимом Kate Wax, но наступили на горло собственной песне и сменили имя. Когда я читал это, подумал, что тогда вы играли какой-то нью-рейв или электроклэш в духе Maison Kitsune, но послушал, и оказалось, что музыка Kate Wax не отличается от песен Аиши Деви кардинально. Зачем же было менять имя?

Было несколько причин. Я выбрала имя Kate Wax, когда была еще сущим ребенком и только пыталась найти свое место в мире. Я была в глухом отказе, но много лет медитаций и интроспекции помогли мне принять себя, это был медленный, постепенный процесс. Под псевдонимом Kate Wax я была такой «дивой», которая выступает на вечеринках, чтобы людям было весело. Потом я поняла, что музыка намного глубже, чем просто развлечение, музыка — это царство шаманизма, ею можно лечить и калечить людей. Когда я сменила псевдоним на настоящее имя, я покончила с подростковым бунтом против родителей и своего происхождения, вернулась к корням. Избавившись от старой вывески, я привлекла к себе людей с похожим подходом, тех, кто понимает, что музыка — это и интроспекция, и эксперимент, и политика. Но вообще эти штуки с именем со временем мне кажутся все менее важными — когда я пишу музыку, я превращаюсь в передатчик информации из другого измерения в наше, и в такие моменты эго с его цеплянием за имена и определения только мешает.

Вам важно делать музыку, под которую можно танцевать?

Нет, совсем нет. Жанр тоже не имеет значения. Смотрите: в детстве я могла быть хип-хопершей или скейт-панком, но кем-то одним — это была четкая идентификация. Ты либо с одними, либо с другими. Сейчас, благодаря интернету, подростки слушают все подряд — Lethargy, Burzum, Дина Бланта и Nitzer Ebb вперемежку, — и у них уже нет таких жестких границ между субкультурами. Я считаю, что это очень здоровый подход. У меня, например, есть даже экспериментальные композиции с горловым пением — танец менее важен, чем транс, а в транс вы можете впасть даже сидя в кресле.

Вы не испытываете тревоги перед будущим?

Нет. Я думаю, что сейчас мы находимся в переходном периоде, и, конечно, миру предстоит пройти через хаос, но после этого начнется совершенно новая эра. Мы пришли к тупику парадигмы капитализма. Мы поняли, что никто на самом деле не счастлив в этой системе. Я думаю, что грядущий мир виртуального прекрасен, он меня никогда не пугал. Я пользуюсь виртуальными инструментами, когда пишу музыку, и не вижу в этом ничего плохого, компьютер — это расширение меня, помогающее мне сочинять. Все зависит от того, в чьих руках оказывается этот инструмент и какая у этого человека цель. Люди привыкли думать, что они — жертвы общества, но они должны понять, что сами творят свою судьбу. Если вам что-то не нравится, напишите об этом статью, снимите фильм, напишите песню, привлеките к себе внимание, ведь интернет все это позволяет. Власти боятся, что контроль перейдет в руки обычных людей, но это уже произошло, просто не все это поняли. В наших руках невероятные возможности. Мы, например, можем взять картину, отсканировать ее, отправить на другой конец света, и там ее распечатают, то есть некий объект будет материализован повторно. Это помогает понять, что существует не только видимый мир.

Начнем с простого: никто не видит радиоволны, частоты или частицы. Но если вы верите в радиоволны, то почему бы не поверить, что волны музыки могут оказывать на вас влияние? Я думаю, людям еще придет это понимание. Я не играю в видеоигры, но мне нравится сама идея, что ты можешь прожить еще какую-то жизнь, кроме своей. Если вы играете, чтобы сбежать от реальности, это плохо, но если вы таким образом пытаетесь жить в многомерном измерении, это здорово, почему бы и нет. Дети сегодня органически понимают это, они чувствуют, что существуют другие измерения. Старики любят жаловаться на молодежь, уткнувшуюся в смартфоны, но, я считаю, никакой проблемы в этом нет, покуда их цель благая — что плохого в общении на расстоянии? И в том, чтобы остаться без тела, тоже нет ничего плохого — вполне возможно, в ближайшем будущем это произойдет со всеми, и общаться люди будут в каком-то ином пространстве. Перед смертью вы все равно не будете думать о своем теле, доме или машине. Вы будете думать о том, сколько в вашей жизни было любви и о том, как вы повлияли на мир, и все это — нематериальные вещи. Музыка так сильно влияет на нас потому, что на протяжении очень долгого времени имела ритуальное значение, и, мне кажется, сейчас самое время вернуть ей этот статус.

Приезд на Unsound — не первый ваш визит в Россию. В этом году вы играли на фестивале «Боль», и, как я слышал, это выступление было весьма болезненным — вам не дали доиграть сет. Расскажете?

Я была в Москве еще ребенком, потом приезжала как Kate Wax, потом, два года назад, как Aisha Devi (играла в «Марсе»), потом этим летом, и вот сейчас опять. Мне очень нравится у вас. Для меня Россия всегда была окутана мистическим ореолом, это очень хтоническая страна, полная магии. Это замечаешь, изучая вашу историю. Я была поражена тем, как это проявляет себя в реальности — на концерте я чувствовала присутствие волшебников и ведьм. Это был один из лучших моих концертов за последние три года. Да, последний раз был не очень удачный, мне не удалось отыграть из-за накладки по времени. Хотя мне очень хотелось, потому что я чувствовала энергетику и еще присутствие многих интересных людей. Потом я подумала: какого черта? И добилась, чтобы через два дня мне сделали концерт в другом клубе. Это было что-то невероятное. Люди… это словно встретить своих братьев и сестер. Мне кажется, это новое поколение очень сильно изменит вашу страну.

Меня заинтриговал символизм в вашем клипе на песню Mazda — там есть изображение пениса и текст Jerk off in Peace («Дрочи на здоровье». — Прим. «Инде») рядом с масонскими знаками. Что вы имели в виду?

Символика... Как я уже говорила, я немного работала графическим дизайнером — до тех пор, пока мне не надоело вкалывать на других и я не уволилась. Я знаю, что такое символы и как с ними работать. Проблема в том, что иудеохристианская пропаганда лишила многие символы их изначального смысла, записала их в «плохие». Нам надо забыть об этом, откинуть догматизм и начать с начала. Опорочено множество хороших знаков, например свастика — да, нацисты ее использовали, но ведь изначально это чистейший космический символ. Свои символы я почерпнула из аюрведы, ведических книг, Упанишад. Настоящий работающий символ — это всегда антидот к гипнозу, с помощью которого нас пытается подчинить своей воле общество. Мне нравятся символы, которые можно найти в природе, — я, например, очень люблю фракталы. Половые органы тоже абсолютно естественны. Идея «секс — это зло» — это иудеохристианская вредная манипуляция. Собственно, порнография как понятие, как вид графической продукции была придумана в викторианские времена, чтобы управлять интимной жизнью людей. Поэтому я вставляю в свои клипы символы, которые недвусмысленно говорят: «… систему» — мы должны освободиться от тысячелетней диктатуры. И чем резче они донесут эту мысль, тем лучше.

Фотографии: Emile Barret, Luba_Mrkvica