Burger
«Дальше были всякие фэйри и прочая мелкота». Антология казанской лирики нулевых: часть вторая
опубликовано — 27.10.2017
logo

«Дальше были всякие фэйри и прочая мелкота». Антология казанской лирики нулевых: часть вторая

Анна Русс, Айрат Бик-Булатов, Денис Осокин и другие герои городского поэтического бума

По мнению литературного критика Никиты Васильева, прошлое десятилетие было лучшим периодом в обозримом поэтическом прошлом Казани. На 2000-е пришелся пик творческой активности авторов сразу нескольких поколений, в городе работала дюжина литературных объединений, проходили крупные слэмы и фестивали, появлялись талантливые молодые авторы. «Инде» продолжает изучать героев литературного бума: если прошлый выпуск антологии был посвящен «старшему» поколению (авторам, начавшим писать в 1980-е и 1990-е), то на этот раз Никита Васильев комментирует творчество поэтов следующей, «средней» генерации.


Никита Васильев

В общероссийском контексте поэтические поколения 1990-х и 2000-х относительно хорошо отличимы друг от друга, несмотря на естественную и, как это всегда бывает, незаметную для современников смену культурных эпох. В Казани же разделительная черта гораздо менее заметна: во-первых, сказалось провинциально-запоздалое распространение новых литературных практик, во-вторых, повлияла необходимость полностью освоить не до конца исчерпанные возможности предыдущего периода с его полистилистикой, вездесущим постакмеизмом, наследием рок-поэзии. Тем не менее провести эту линию можно: поэты, которых мы относим к поколению 1990-х, предпочитали модифицировать для работы с новым опытом уже имеющийся инструментарий (как представленный в прошлой подборке Нури Бурнаш), а авторы следующей генерации чаще экспериментировали с техниками письма (как включенная в эту подборку Анна Сокольская). Иные, впрочем, уже не стояли перед таким выбором, потому что родились позже и раньше включились в общероссийскую литературную жизнь (классический пример — Анна Русс).

Разницу поэтик двух поколений определило, в частности, увеличение разнообразия жизненных сценариев и повседневных практик: запреты исчезли, свободы — общественные и личные — расширились, появились субкультуры, новые медиа (в том числе в интернете, но речь не только о нем). При этом на вызов, который предъявлял стремительно меняющийся мир, невозможно было дать какой-то универсальный ответ. В итоге поэтические тексты (разумеется, не все) перестали быть ориентированными на однозначное понимание, но при этом усилилась их связь с контекстом бытования (будь то сборник стихов или блог в «Живом журнале»). Подробнее об этих литературных процессах можно прочитать в недавней статье литературоведа Ильи Кукулина или в монографии доктора филологических наук и литературного критика Александра Житенева.

В материале приводится по два примера творчества каждого поэта. Все стихотворения относятся к 2000-м годам, первое — более раннее, второе — как правило, конца десятилетия.


Анна Русс

Справка:

Родилась в 1981 году в Казани. Окончила филологический факультет КГУ, училась в Литературном институте имени Горького в Москве. Автор трех поэтических книг (последняя на данный момент — недавно вышедший сборник «Теперь все изменится», датированный 2018 годом). Лауреат премий «Дебют» (в номинации «Литература для детей», 2002), «Звездный билет» (2008) и «Молодежный Триумф» (2009). Легенда поэтических слэмов 2000-х годов (в том числе московских), победитель многих из них. Некоторое время жила в Москве, потом вернулась в Казань. Последнее время занимается созданием квестов в компании «Выйти из комнаты».

Никита Васильев

Вскоре после появления на литературной сцене Анна Русс выработала авторскую стратегию, которой в трансформированном виде остается верна до сих пор: она соединила связанную с переживанием травмы (в самом широком смысле) интимную тематику с пафосом максимально открытого прямого говорения. Обилие стилистических фигур и фонетическая ощутимость стиховой ткани в творчестве Анны призваны не столько сделать любимое автором публичное чтение своих текстов более выразительным, сколько передать телесный опыт (тактильный, обонятельный, вкусовой и так далее) с помощью материальности письма. Добиваться семантической неоднозначности позволяло, в том числе, внимание к внутренней форме слова (Никогда любимого мальчика не заменит любимый мачо).

К постакмеистической традиции, предполагающей интерес к психической жизни, в конце 2000-х годов добавилась учтенная Русс проблематика такого эфемерного движения, как «новый эпос». Влияние связанных с ним авторов (например, введшего само понятие «новый эпос» Федора Сваровского) проявилось не только в нарастании сюжетности, но и во все большей аллегоричности стихов Русс. Аллегоричность эта может быть как достаточно герметичной, так и вполне прозрачной. Неизменным остается одно: испытываемое лирическим субъектом ощущение утраты приобретает онтологический характер. Герой произведений Анны Русс (независимо от гендера и возраста) всегда остро переживал свое изгнание из рая, как бы ни назывался этот рай. В последнее же время его житейские и любовные неурядицы оказываются частным случаем неудачи человека вообще. Универсальность разыгрываемых сценариев подчеркивает и часто встречающееся в текстах настоящее абстрактное время (Стучишь, ломаешься, хвораешь, / И обязательно умрешь. / Когда бояться начинаешь, / Бояться вдруг перестаешь). Попытки переиграть судьбу обречены на провал, но это не отвращает от них ни автора, ни его лирическое «я».


* * *


Она зачеркнулась покончила с собою восьмого марта
Накануне ночью ей выпала черная карта
В ее положении Ей время от времени делалось дурновато
Ее обидели бросили Положим, она сама была виновата

У Русалочки был свой голос, но за нею тянулся хвост
Принадлежности к бессмертному роду, чья численность выше звезд
Дюймовочка перебывала в невестах у жабы, жука и крота —
Дальше были всякие фэйри и прочая мелкота

Жаба говорила невесте — ну болото, и пусть болото
Принимай меня такого как есть, водохлеба и живоглота
Сколько бы ни было минусов у скрещивания с нами,
Есть один очевидный плюс — ты нравишься моей маме

Жук говорил невесте — уродство куда соблазнительней красоты
Я устал от божьих коровок, я всю жизнь искал такую, как ты!
Но поскольку у нас тут не богадельня для обиженных природой калек,
Постарайся все же произвести впечатленье на моих друзей и коллег

Крот говорил невесте — приданого нет, ну ладно
Не грусти, красотка, все будет карамельно и шоколадно
Я хороший и добрый, я беру тебя голу-босу
Только ты зови меня боссом, как ты думаешь, нет, в глаза мне смотри, как ты думаешь, можно перечить боссу?

Ликовал счастливый Отец — ты правда любишь меня, Гонерилья?
Сторговали ноги Русалочке, Дюймовочке — крылья
Дюймовочка имя хорошее ничуть не хуже, чем Майя
Русалочка стала облачком так и осталась немая

Утром ложится снег, не поверишь, что к ночи растает
Утром ссадишь кожу, кровит, а за день все зарастает
Она восстановилась воскресла во второй половине мая
Ничего не помня и не понимая

* * *

человек пришел с работы
человек проспал свой праздник
ни шампанского ни елки
полпакета мандарин

в магазин за майонезом
колбасой пришел с пакетом
кот обнюхивает нервно
освежитель хвойный лес

человек принес горошек
человек помыл картофель
уронил яйцо разбилось
но спокоен как удав

вытирает ставит яйца
он на малую конфорку
на большой морковь картофель
где ты праздник мой ау

где гирлянды-самоцветы
где салют над головою
красный капюшон коляска
мама палка-леденец

яйца не обдал холодной
газ залил под овощами
и вблизи чесночным кальве
оказался майонез

чайной ложкой выел яйца
мандарины съел очистив
вытер мокрую картошку
с новым годом молодец

хорошо что нету елки
не впиваются иголки
с новым годом с новым счастьем
я спокоен как удав

два слоненка пять мартышек
тридцать восемь попугаев
почему так больно где ты
почему так больно эй

под тяжелым теплым пледом
сытый от яиц уставший
засыпает и не слышит
как стучат тихонько в дверь

я пришел твой праздник где ты
я принес тебе подарки
почему ты не встречаешь
вот я праздник твой алё

я ужасен я кромешен
я шучу я тут замерзну
я тут по уши завешен
мишурою и дождем

я гирляндами увитый
я иголками покрытый
я пришел к тебе с приветом
почему так долго эй

я твой собственный твой личный
я люблю тебя открой мне
я стучу в тебе открой мне
я пришел к тебе ау


Денис Осокин

Справка:

Родился в 1977 году в Казани. Учился на факультете психологии Варшавского университета, окончил филологический факультет КГУ. Автор трех книг (последняя на данный момент — вышедший в 2013 году сборник «Небесные жены луговых мари»). Лауреат премий «Дебют» в номинации «Малая проза» (2001), «Звездный билет» (2008), имени Андрея Белого в номинации «Проза» (2013). Трудился на телевидении, снял цикл передач о традиционной культуре народов Средней Волги. Сейчас работает сценаристом и преподает в Казанском институте культуры. Автор сценариев к фильмам «Овсянки» и «Небесные жены луговых мари», за которые в 2010-м и 2014 годах получал премию Гильдии киноведов и кинокритиков России «Белый слон». Живет в Казани.

Никита Васильев

В некотором смысле поэзия Дениса Осокина — в тени его блестящей прозы. Это, в частности, связано с тем, что графическое выделение и ритмический строй входящих в его книги-циклы прозаических фрагментов визуально и интонационно сближают их с фрагментами поэтическими. Кроме того, прозаические и стихотворные книги Осокина строятся в соответствии с одними и теми же константами: при чтении его текстов происходит погружение в пространство эпифании (литературный прием, характерный для коротких рассказов; в узком смысле — озарение, встреча с божественной силой. — Прим. «Инде»), когда окружающий мир будто приоткрывает свой настоящий облик.

Объединение произведений в циклы позволяет автору показать интересующие его вещи с разных сторон. В поэтических циклах (например в «Ледянке» и «Оливках») внимание автора чаще, чем в прозаических, привлекает повседневность; говорящий субъект оказывается ближе к читателю, эротичности и витальности в них больше, а мистичности и внимания к теме смерти — меньше. Фантастичность в поэзии Осокина почти условна: он просто любуется миром, хоть и видит немного больше, чем обычный человек. Вместе с тем поэтические тексты Дениса Осокина производят впечатление еще большей герметичности, чем прозаические. Фонетические повторы и заговаривающее звучание преимущественно тонического стиха усиливают эффект, который в прозе достигается за счет синтаксического ритма или включения в ткань стиха иноязычных фраз. Хрупкая выстроенность призвана подтвердить подобие микрокосма и макрокосма — произведение становится миниатюрной моделью мироздания. Читающему одновременно хочется отождествить себя с автором и просто скользить по поверхности стиха, и эта двойственность реакции обнажает запрограммированную неоднозначность текста.


Из книги «Огородные пугала»

*

пугало тащит шкаф, а сил не хватает. шкаф кто-то выбросил. бабочки летают, смотрят. тысяченожки бегут — не знают как помочь. многоножки-твердули пробуют подлезть под шкаф, но тут же отскакивают — ведь раздавит. мокрицы охают. кобылки прыгают через шкаф — глядят далеко ли еще тащить? жуки рядом. горбатки обиделись. пугало упирается и падает — а шкаф сверху. вот и все. кто теперь пугало из-под шкафа вытащит? анна вытащит — если придет — если кобылки за нею сходят — если захочет прийти.

*

— анна анна анна!
знаешь что случилось?
пугало-препугало
шкафом придавилось.

— сердце мое анна!
вот как получилось:
для тебя тот шкаф нес
чтоб ты удивилась.

— пугало цветочек!
ты б не торопилось..
и без злого шкафа
я в тебя влюбилась.

— миленькая анна!
этот шкаф хороший.
будем жить в нем славно
или наша лошадь.

— пугало гусенок!
как хочешь так будет.
хоть в шкафу хоть в яме
хоть в риге хоть в лудзе

Из книги «Арзамас»

*

Я ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ
ПРЕДМЕТЫ ЗЕЛЕНОГО
ЦВЕТА И ВСЕГДА
ПОКУПАЮ ИХ НАЯВУ
ИЛИ МЫСЛЕННО
ПЕК ВЕЧКАН ПИЖЕ
ТЮСОНЬ КЕДЬЁНКСТ
ДЫ СВАЛ РАМСЯН СЫНСТ
ЭРЯМОСО ЭЛИ АРСЕМАСО

пузырьки зеленой туши
и зеленые заколки
и прихватки и подушки,
даже тумбочки и полки,
свечи из такого воска
и солонки и рубашки
и разделочные доски
вместе с досками
для глажки
и зонты и одеяла
мыльницы, аккордеоны..

я так рад что ты мне стала
лучшей радостью зеленой.

и в зеленой фоторамке
и пока живем
и дальше —

мы с тобой!

ты моя льнянка!

приходи ко мне пораньше.


Вадим Гершанов

Справка:

Родился в 1964 году в Казани. Окончил КИСИ. Автор четырех поэтических книг (последняя на данный момент — вышедший в 2016 году сборник «Я сноб и чума. Ясно, бич ума. Поэзоомограммы»; все свои книги, кроме этой, Гершанов выпустил сам). Строительный эксперт, одно время зарабатывал сочинением кроссвордов на заданные темы. Издает не только свои книги, но и книги друзей (например художника и прозаика Рашида Тухватуллина). Живет в Казани.

Никита Васильев

Вадим Гершанов — нетипичный для казанского литературного пейзажа автор. Он занимается комбинаторной поэзией: его интересуют и классические строчные палиндромы (А курице лапка как палец и рука), и рифмопалиндромы (стихотворения из нескольких строк, читающиеся одинаково в обе стороны, например: Я и ты. Былое, рок. / Омут — я. Ты — судия. / Я иду. Сытят умок / Ореолы Бытия...), и омограммы, в которых парные стихи отличаются лишь расположением словоразделов (Ноябрю — зга. / Но я брюзга). Если строчные палиндромы поэта в полном соответствии с литературной традицией выдержаны в духе иронической афористичности, то для его более объемных рифмопалиндромов характерно большее разнообразие способов восприятия действительности. Одинокий лирический субъект поражен иррациональностью мира, но не отказывается от упражнений в остроумии. Формальные ограничения оказываются для Гершанова способом внести хоть какой-то порядок в окружающий хаос.

Связь темы текста и его длины прослеживается в омограммах поэта, в которых для достижения комического эффекта он сталкивает далекие друг от друга образы (Недели — матом: / «Неделим атом!»). Относительно длинные стихотворения, как правило, посвящены изживанию шока от бессмысленности происходящего — как поблизости от лирического «я», так и в так называемом «большом мире», о котором сообщают медиа. Лирический герой произведений Вадима Гершанова надеется хотя бы частично обойти законы Вселенной за счет интеллекта, мастерства и чувства юмора. В этом умеренном оптимизме, а еще в тщательной заботе автора о визуальном оформлении издаваемых им книг проявляется его верность наследию авангарда.


Чуть не сон – осень туч...


Чуть не сон —
Особенности темноты.
Тон металла —
темноты тон.
Метит сон небо.
Сон — осень туч...

* * *

В селе — нивы,
в селе — жатва летом.
Все — ленивы,
все лежат валетом.


Алена Каримова

Справка:

Родилась в 1976 году в городе Кызыл-Кия Киргизской ССР. Окончила физический факультет КГУ и Высшие литературные курсы в Москве. Автор трех поэтических книг (последняя на данный момент — вышедшая в 2016 году «Вересковая пустошь»). Лауреат премии имени А.М. Горького (2007). Долгое время руководила ЛИТО имени Марка Зарецкого при музее Горького, работала в журнале «Идель». Недавно переехала в Москву.

Никита Васильев

Алена Каримова на первый взгляд может показаться слишком традиционным автором. Восходящая к постакмеизму (прежде всего в подцензурном его варианте) и, как уже отмечалось критикой, бардовской песне литературная генеалогия, тщательно выстроенный баланс между узнаваемой повседневностью современного мегаполиса и ассоциирующимися с прошлым ориентальными образами обещают скорее реализацию читательских ожиданий, чем работу с новым опытом. Но это впечатление обманчиво. Несмотря на внешнее спокойствие лирического субъекта, поэзия Каримовой глубоко травматична. Никакое поэтическое усилие не может отменить бег времени, ведущий к неконтролируемым изменениям, старению и смерти; главный источник пронизывающей тексты поэта изумленной интонации — переживание фундаментальной несправедливости мироздания. Впрочем, другая причина для удивления — гармония если не универсума в целом, то отдельных его частей.

Многочисленные повторы, умолчания и эллипсисы (намеренные пропуски слов. — Прим. «Инде») высвечивают предел возможностей поэтических средств, а риторические приемы демонстрируют зазор между письмом и воплощаемым в нем миром. Алена Каримова хорошо знает об ограниченности поэтической выразительности, но не оставляет своего дела: заглушить боль и дать представление о красоте мира с помощью поэзии возможно, пусть и не в той степени, в какой хотелось бы.


* * *

Всё бы прощать золотых стрекоз
с крыльями чистой, как дождь, слюды,
всё бы шептать тебе сквозь наркоз
координаты большой звезды,
чьё притяжение нас убьёт,
не разобрав, что свои. Свои.
Мрачных больниц нашатырь и йод
так же полезны, как яд змеи.
Невозвращенья гудит струна,
ей искушённый не внемлет слух.
Эта другая моя страна
сгинет, едва прокричит петух.

* * *

Словно читая книгу азбукой Брайля,
медленно водишь пальцем —
экран смартфона
слушаться не желает,
шутя-играя
шлёт сообщенье совсем не тому —
другому.
Кто из нас поумнее
и кто постарше —
так ли уж важно?
Но видеть друг друга рады
мы —
никогда никому ни за что
не вравшие,
просто не говорящие
правды.


Анна Сокольская

Справка:

Родилась в 1976 году в Казани. Окончила Казанскую консерваторию и аспирантуру Казанской консерватории. Кандидат искусствоведения. Стихи публиковались преимущественно в Сети. Живет в Казани, преподает в alma mater (доцент кафедры истории музыки).

Никита Васильев

Анна Сокольская демонстрирует редкий для казанских авторов своего поколения случай резкой трансформации поэтики. Вначале она ориентировалась на завороженную мировой культурой русскоязычную поэзию 1960-х и 1970-х — в диапазоне от Иосифа Бродского до Арсения Тарковского. Обращение к самым разным ассоциациям — литературным, музыкальным, общекультурным — позволяло автору предъявлять двойственную природу поэтического слова. Но время менялось, актуальные практики работы с материалом постепенно устаревали, и Сокольская отреагировала на этот процесс творческим молчанием, продлившимся достаточно долго. Завершилась пауза радикальным изменением манеры письма, включавшим, в числе прочего, переход от силлабо-тоники к верлибру и гетероморфному (то есть с неупорядоченной внутренней структурой) стиху.

Мироздание в стихах Сокольской находится в постоянном ожидании катастрофы, и иногда она таки происходит. Визуальные образы порой фантасмагоричны, а ощущение обреченности человека и мира не может не вызывать нежности. Анна Сокольская последовательно обращается к такой эстетической категории, как возвышенное. Свойственное ее текстам соединение уязвленной вовлеченности и дистанции между говорящим и предметом говорения (ледяная маска / на лице земли / изъедена влагой // истечение смерти / из пор придорожных сугробов) неожиданно роднит творчество Сокольской с произведениями некоторых более молодых авторов (например Кирилла Корчагина).


* * *

Только отблеск, только тень вигилий,
только зеркала под пледом пыли,
кьяроскуро старых фотографий,
мемуаров, писем, биографий.
Почерк их, чешуйчатый и вязкий,
обгоревший край: модель развязки
(погоди: в ладонях распадётся).
Блудный сын — и Саския смеётся —
может быть, он больше не вернётся,
может, снегом их запорошило
и в ночи медовым абажуром,
алым шёлком, мехом чёрно-бурым
истины смертельный свет прикрыло.

* * *

слишком долго смотрел
на стоп-кадр пламени на сетчатке

видел как провода стекают наискосок
как просвечивают платья и виноградины
и качели заваленного горизонта
балансируют
на точке золотого сечения

видел как палочки придорожных столбов
придерживают
огненный ролл
опускающийся в реку

видел открытый со всех сторон город
через каналы
переулки
решетки
бесконечно хлещущий наружу
в сияющую пустоту

с упругими лепестками линолеума в углах комнат
с потерянными ключами под слоями асфальта
с плотным ветром справа в метро
с односпальными кроватями для четверых

видел как моментально прорастает трава
из центральной точки объятия
человека и его сна
и вот уже вокруг растеклись аллеи
обнялись кусты живой изгороди
приготовились к прыжку скамейки

видел подпалины на собственных веках
створку окна
подающую тайные сигналы
зеркалу в доме напротив
облака
разъеденные светом до сердцевины

и просил
только бы не успеть
не разглядеть всего
до конца


Айрат Бик-Булатов

Справка:

Родился в 1980 году в Казани. Окончил факультет журналистики и социологии КГУ. Автор более десяти поэтических книг (последняя на данный момент — вышедшая в 2015 году поэма «Роденовский Бальзак»). Кандидат филологических наук, доцент кафедры журналистики КФУ, публиковался во многих казанских изданиях. Долгое время был одним из самых активных казанских литературтрегеров — в том числе одним из лидеров поэтического объединения «Общество мертвых поэтов») и руководил литературной студией «Энтомология поэзии». Живет в Казани.

Никита Васильев

Для Айрата Бик-Булатова поэзия — лишь часть масштабной жизнетворческой программы, включающей также занятия наукой и журналистикой, и это сказывается на его поэтической стратегии. В начале творческого пути поэт ориентировался на синтез традиций рок-поэзии и полистилистики, предполагавшей свободное варьирование техник. Лирический субъект Бик-Булатова постоянно оказывался свидетелем проявлений трагичности бытия, но мог только свидетельствовать о травме, а не исцелять ее. При этом надежда на то, что поэтическое слово может если не спасти мир, то хотя бы изменить его к лучшему, никогда не оставляла автора. В попытке передать присущую современности разнородность опыта он соединял под одной обложкой стихотворения, прозаические фрагменты и дневниковые записи.

На следующем этапе творчества Бик-Булатов переходит к сравнительно большим поэмам, героями которых, как правило, становятся деятели искусства второй половины XIX — первой половины XX века: от Вацлава Нижинского до Винсента Ван Гога. И дело тут не в явном пиетете автора перед высокой культурой, а в возможности на материале биографий великих людей показать универсальные закономерности человеческого существования; завершенность жизненного проекта каждого из героев обеспечивает относительное единство сюжета. Эта цельность не только аллегорически намекает на реализуемость божественного замысла, но и позволяет найти в рассыпающейся на части реальности общий смысл.

Открытость новому проявляется в широте ритмического диапазона стиха Бик-Булатова — от традиционной силлабо-тоники до верлибра; любовь к монтажу разноплановых образов указывает на отдаленное родство с «новым эпосом». Кажущееся несколько архаичным сочетание пафоса творческого преображения мира, веры в пользу социального действия и откровенного морализма Айрат Бик-Булатов делает основанием своей авторской позиции.


Из поэмы «Тарковский»

Милиционер остановил меня, полного чемоданом, а ну-ка,
Де, предъявите, документики, товарищ иногородний.
С какою целью в Москву-де пожаловали, к кому, как
Долго планируете пробыть в столице нашей Родины?
А я — тщедушный — прижимал чемоданчик к коленям...
Смотрел на него, и глаза свои мне мерещились синими.
Я геолог, знаете ли, я всю Сибирь исколесил, а нынче из самой
Последней иду экспедиции, вот, не хотите ли, шпаты!
И предъявил ему сад из прекрасных каменьев,
Аккуратно сложенных вдоль бассейна всего чемодана...
Я видел, милиционер смотрел на меня обескураженно.
Мой чемодан был распахнут, и пасть чемоданья мне закрывала колени...
А из неё торчали ненужные государству шпаты...
И глупо смотрел на меня человек, он был бесхитростный и неуклюжий,
Как первый гений…

* * *

Стрекоза зависла.
Задумчивым динозавром
Заснул человек на траве.
Назавтра — исчезла цивилизация,
И рис заколосился сызнова
У подножия Фудзи.
Созвонимся в субботу, Люда!
Отправляюсь ловить сазанов
В ветхозаветную Сызрань.
Безлюдно как. Звенят золотые закаты.
Стрекоза дребезжит голубая.
Зависла!


Иллюстрации: Светлана Лядова