«Я стараюсь, чтобы рисунки не было видно, это мои тайные места». Парковая мифология Альберта Закирова

Уже третий год с наступлением весны в инстаграмах казанцев появляются фотографии рисунков на деревьях и камнях. «Инде» встретился с их автором — художником Альбертом Закировым и узнал, как появляются рисунки и почему их сложно найти.

Об абстрактной живописи

Я учился в художественном училище в 1990-е годы, в такое бандитское, но интересное время. Когда учеба закончилась, я бросил рисунок и занимался коммерцией, как это тогда называлось, — то есть продавал все подряд. Потом мне как-то это все надоело, и я подумал: чем я занимаюсь вообще? С кем разговариваю, общаюсь? И я просто начал писать. Тогда казалось, что вообще разучился делать это, — даже ужаснулся. Это была середина 2000-х, и с тех пор я уже занимаюсь творчеством. Сейчас у меня денег мало, зато я получаю радость от жизни.

В основном я занимаюсь живописью — пишу абстрактные картины, расписываю стены. Но есть и более академические работы, например, серия видов Казани, какой она была в 1990-е годы: старые дома, маленькие дворики — они выполнены в традиционной манере. Я занимался свадебной фотографией — это был мой заработок, но последнее время фотографирую только для себя. Как правило, это уличная фотография, городские пейзажи. Ну и занимаюсь всякими странными вещами: рисую на улице, поджигаю свои картины.

Хорошую живопись и стрит-арт отличает вкус художника, внутренняя гармония его творчества. Выбор цветов и их соотношение, композиция. Неважно, что там написано или нарисовано, важно, чтобы это было гармонично и профессионально. А профессиональным может быть любое содержание. Многие говорят про абстрактную живопись: мол, и я так намалюю. А я говорю, что это бесполезно: хорошая абстракция построена по законам композиции, там весь внутренний мир художника можно передать. Многие художники не понимают абстракцию, некоторые даже бесятся, особенно если они привыкли все срисовывать с натуры. Художник должен воплощать свою идею в картине, а многие просто научились рисовать — научить рисовать можно кого угодно, — а смысл живописи творческой не понимают. Сфотографируют бабушку, нарисуют один в один, раскрасят: вот милая бабушка, она сидит, книжку читает. Но я полагаю, это не творческая живопись, это просто фиксация реальности — тогда достаточно просто сфотографировать. Если я фотографирую, тоже что-то свое вношу. Мне нравится, например, подворотня красивая, и могу на следующий день прийти и уже предмет какой-то положить, выбрать для фото ракурс, который отражает мою мысль.

Если ты художник, ты не можешь у кого-то одного учиться, поэтому мне интересно все — и академическое искусство, и абстрактное, и уличное, и мифология разных народов. Из художников мне особенно близок Пикассо: у него было много творческих периодов и в каждом есть чему поучиться.

Сюжеты для работ приходят ко мне из окружающего мира, то есть отовсюду. Мне нравятся природные, растительные мотивы, а иногда просто идешь вечером, видишь, что свет упал, тень от дерева или во дворе какое-то интересное освещение — зарисовываешь или просто фотографируешь, а потом используешь и делаешь что-то свое. Идеи фиксирую и складываю в папку: сейчас их накопилось так много, что я могу ничего не придумывать и только по ним работать.

О стрит-арте и перформативности

Мне интересна перформативная составляющая искусства: в ней есть вдохновение, кураж. Перформанс — это когда есть зрители, они привносят свою энергетику, могут поучаствовать в самом процессе. Танцами, песнями, игрой на музыкальных инструментах люди создают атмосферу. Уже самим своим присутствием человек меняет мою картину. Даже если они нарисуют плохо, я все равно потом исправлю, доведу до ума.

Когда был чемпионат мира по футболу, я выходил на Баумана, брал холст, рисовал что-то более или менее узнаваемое, делал первые мазки, а потом люди подходили и добавляли свои мазки. И все с удовольствием рисовали: так у меня появился Кот Казанский, написанный туристами и жителями города. Мне было интересно, что получится. Чувствовалась мощная энергетика: там было человек 50 — и каждый что-то внес.

Недавно я придумал поджигать картины. Огонь — мой помощник и соавтор, потому что я не знаю, как он будет распространяться. Я пытаюсь его контролировать, но это стихия, она движется по-своему, и в некоторые моменты я ничего не могу сделать. Например, если я хочу, чтобы какой-то кусочек подгорел, пытаюсь его сжечь, но огонь не всегда получается потушить сразу, тем более что я пользуюсь керосином. Однажды я сжигал картину в лофте Алафузова: играла музыка, все очень красиво, много людей, но я кое-что не рассчитал — и картина полностью сгорела. Ну ладно, у меня осталось фото и видео. Все это придает драматизм работе.

Я гашу огонь, когда чувствую, что получилось то, что я хочу. Или когда вижу, что выходит какая-то новая композиция. Независимо от меня получается даже лучше, чем я задумал. К примеру, у меня есть картина, которую я поджег. Остался лишь силуэт дерева — и сзади я приклеил детские рисунки. Получается, что дерево умерло, а из него идут детские рисунки, происходит возрождение.

Зрительский отклик я вижу как раз на таких перформансах: людям тоже интересно, они тянутся поучаствовать. Отзывы о своих работах я специально не отслеживаю: обычно они сами ко мне приходят, появляются фотографии работ и комментарии. Это очень приятно, но все же больше всего я ориентируюсь на то, что мне самому интересно. Живописью нужно заниматься для себя, делать то, что ты чувствуешь и как ты чувствуешь. Если создаешь для кого-то — это уже заказная живопись, а заказная живопись редко бывает хорошей.

Я интересуюсь стрит-артом, но мне далеко не все нравится: бывает стрит-арт хороший, а бывает непонятный, хулиганский в плохом смысле этого слова. Ну и просто безвкусный. Бывает, когда еще самодеятельность такая: видно, что человек не умеет рисовать или соотношение цветов некрасивое. Кто-то скажет, что «красиво — некрасиво» — это дело вкуса, но это ошибочное мнение: стрит-арт, как и живопись, — не дело вкуса. Это либо профессионально, либо нет.

Когда я начал рисовать в парках, мне приводили в пример Измайловский парк в Москве. Посмотрел я — там очень яркие картинки, они прямо вылезают из деревьев. И это просто копии иллюстраций: Маленький принц, Ежик в тумане, Питер Пэн. Просто берут и перерисовывают, я не вижу в этом никакого смысла. Я считаю, что стрит-арт должен быть неброским: рисунок, если он на дереве, не должен выпирать, он должен дополнять форму — это самое важное, не нарушать гармонию природы. Особой разницы между деревом и холстами для меня нет, просто дерево больше диктует свои условия, а на холсте я делаю что хочу. Но и в картине — все должно быть внутри. А броские иллюстрации портят вкусы: многие думают, что чем ярче, тем красивее.

О деревьях и камнях

Я часто ходил через «Эрмитаж», еще когда учился, и очень люблю этот парк. Раньше тут была воскресная барахолка, приходил сюда за книжками. Всегда наблюдал, что в этом парке происходит, как он меняется, и обращал внимание на трещины в коре: иногда они образуются от перепадов температуры, иногда люди «помогают», дерево кровоточит, и в трещине образуется узор. Пару лет назад один такой кусочек меня привлек, захотелось что-то пририсовать. Сначала покрыл поврежденное место грунтом, а когда рана затянулась, нарисовал там лицо старичка: у меня было ощущение, что это дух или хранитель парка. В мае позапрошлого года я сделал несколько рисунков акрилом и маркером, они пережили зиму, и я стал делать еще. За зиму от сырости и перепадов температуры что-то иногда лопается, и я подправляю. Маркер менее долговечен, чем акрил, он через год начинает стираться, его нужно подновлять и подкрашивать. А акрил у меня зиму пережил на асфальте, потом его залила вода — и ему ничего.

Рисунки я делаю в основном по периметру парка, в стороне от основных дорожек: так они видны, но никому не мешают. Это ненавязчивый стрит-арт: он виден, когда приглядываешься, но не бросается в глаза, не перетягивает на себя внимание, потому что парк все-таки общественное пространство, он принадлежит всем, и если человек не захочет, он может просто гулять по парку и не увидит мои работы. Я не хочу, чтобы живопись тут выходила на первый план.

Сюжеты работ на улице я никогда не придумываю заранее, просто прихожу с красками. Бывает, что я присмотрел место и знаю, что это дерево нужно залечить, а что буду рисовать — не знаю. Все приходит в процессе.

Я не даю работам название, у них есть какая-то мифология, но она моя личная. Первый старичок — это хранитель, потом у него появился помощник, а к ним присоединился наблюдатель — глаз, глядящий из трещины. Неподалеку от них — центр управления. Эту работу зимой попытались уничтожить: залепили снегом и терли. Теперь рисунок видно, но слой грунтовки протерся и дерево опять начало кровоточить. Это просто хулиганство. Все было нормально, но снова стало гнить. Визуально эти живописные стертые места круто смотрятся, но мне же важно, чтобы дерево выжило. Третий старичок (речь о рисунке. — Прим. «Инде») появился в этом году в другом конце парка дополнением к первым двум хранителям. У него разные глаза: один смотрит наружу, во внешний мир, а другой — внутрь, в параллельный мир.

Кроме центра управления у меня есть еще несколько орнаментальных работ, одна из них в длинной трещине: рисунок можно доделать, но для этого нужно принести в парк стремянку (у меня осталась с тех пор, как я расписывал стену в Голландии). Есть дупло, где тоже можно что-то нарисовать. Но сначала его нужно полностью залить специальной смесью… надо внимательно прочитать, как это делать...

В прошлом году маленький мальчик увидел, как я рисую, встал у соседнего дерева и тоже начал рисовать. Так у меня появился последователь. Я не против, чтобы другие люди это подхватывали, просто желательно, чтобы это было хорошо сделано.

В парке у меня есть еще работы на потрескавшемся асфальте. Вообще асфальт намного интересней: он щербатый, трещины уже задают какой-то рисунок, я просто его замечаю и добавляю. И рисовать проще, потому что асфальт не требует такой бережности, как дерево. На одной дорожке мордочка животного, я сделал ее часа за три, получилось похоже на волка или на какое-то мифическое животное. Рядом на асфальте нарисована девочка, у нее две косички, белая юбка. Но эта работа находится там, где катаются на велосипедах и самокатах, ее просто укатали и протерли.

Сейчас в «Эрмитаже» около 15 моих работ — большинство на деревьях, парочка на асфальте, на камнях, хотя несколько камней куда-то увезли. В других городских локациях я тоже рисую — это не парки, просто на отдельных камнях и деревьях. Я стараюсь, чтобы рисунков было не видно, это мои тайные места — у меня есть желание иметь свое тайное место. Но при желании работы можно увидеть, например, на берегу Казанки их много. Я рисую там, где люблю гулять, потом прохожу в тех же местах и смотрю, как мои работы меняются вместе с погодой. Весной некоторые рисунки затопило, но смотреть на них через воду тоже очень интересно.

Фото: Даша Самойлова

Читайте также:

«Я хотел поставить скульптуру под стенами Кремля, но труханул. Поставлю попозже». История художника Димы Шленкина

Pokolenie сtrl+z: «Моя работа принадлежит улице, а улица принадлежит всем»