«Контурные карты»: как художники из разных городов исследовали смех, черный лес и водоемы в казанской резиденции (и что из этого получилось)

Контурные карты

Когда: 21 ноября — 2 февраля
Где: ЦСК «Смена», ул. Б. Шахиди, 7
Режим работы: ежедневно с 12:00 до 20:00

Вход: 300 ₽

Название «Контурные карты» подразумевает, что есть незавершенность: дана поверхность, которая раскрывается художниками постепенно. Хоть мы и знали, с чем работают резиденты, не до конца было понятно, что получится. В течение шести месяцев работы менялись, дополняли друг друга, и итоговый вид выставки стал понятен только к монтажу.

У меня возникла ассоциация со школьными контурными картами, которые заполнялись по-разному в зависимости от задания. К тому же география присутствует в работах многих художников. Например, водоемы у Мамонтова и дуэта «ГУЙ» как географический объект, местные леса и мифология или кофе у Борзунова — массовый продукт, который когда-то был локальным, но распространился по миру.

Есть работы, требующие зрительского участия. В первую очередь, работы группы «ГУЙ» — музыкальные инструменты, с которыми можно взаимодействовать. Или зин Зульфии Илькаевой: на выставке лежат десять экземпляров, их можно читать внутри инсталляции с выкрашенными в черный цвет опавшими листьями.

Для «Смены» это еще и попытка выработать новый формат резиденции, который подразумевает вовлечение местных художников, — в большинстве подобных случаев работают все-таки только приглашенные участники. Мы же хотим, чтобы проект влиял на местное арт-сообщество.

Первые недели в Казани мне было грустно, я ничего не хотел делать. Наш сокуратор Алексей Корси предложил начать проект с местными художниками. Я пригласил Таню и Дашу: мы вместе гуляли, они показывали город и погружали меня в контекст.

Мы исследовали водоемы как источник жизни, сообщение между городами, торговые пути и реку как нечто метафизическое. Возле улицы Гладилова был проток, соединявший когда-то Казанку и Волгу, — сейчас он заросший, полузаброшенный. Там, рядом с водой, мы делали летом уличные объекты, которые в итоге были показаны на выставке «Рогоз, Волга и лысуха».

В резиденции я решил поработать с материалами, которые ранее не использовал, например, камышом, тканью, вышивкой — с последними как раз работает Таня Бронникова. В итоге я делал уличные объекты, Таня генерировала изображение, Даша писала живописные работы. По сравнению с первой экспозицией, в процессе разработки проекта для «Контурных карт» изменились все материалы, которые мы планировали использовать, — камыш, найденные на улице вещи, — и получилось большое белое полотно с изображениями. Хотелось бы теперь привезти его в коллективную мастерскую «Теплоузел» в Омск.

Особенность резиденции — большая свобода: тебя не принуждают, не пихают силой в городской контекст. На мое видение проекта повлияло то, что я много бродил по местным заведениям и кофейням: начиная с того, что мы с ребятами ходили в бар во дворах, на который я никогда не наткнулся бы сам, и заканчивая тем, как я в пять утра посетил узбекское кафе возле Султановской мечети. Было замечательное теплое лето.

Мы обсуждали тему кофе за 3D-печатью экспонатов для выставки «Сгустки и капли / лаборатория глубины». После нее я уехал, а когда вернулся в сентябре готовить проект для «Контурных карт», снова вернулся к этому. В итоге все смешалось: появилась идея кофейных стаканчиков, похожих на гусеницу, которая преодолевает разрывы в пространстве и соединяет их. Если поставить стаканчик из-под кофе на стол, то он оставит след — как будто портал. А гусеница, получается, состоит из таких следов, которые, если присмотреться, — цикличное повторение следа от кофейного стакана. И одновременно она ныряет в бездну, оставленную отсутствующим объектом. Гусеница — и наш маскот, и коллаборация, и персонаж, который летает снаружи всех измерений.

Первая прогулка с Таней прошла онлайн, мы находились в двух разных лесах: общались по телефону и обменивались сообщениями. Она впервые воспринимала лес как что-то коллективное, для нее он всегда был про одиночество — как и для меня. На вторую прогулку мы вышли уже вместе с Таней и Русланом. В какой-то момент специально разделились, продолжали общаться онлайн, фиксировать происходящее и потом нашлись. С Миляушой мы больше разговаривали, поэтому, кроме текста и фотографий, там есть еще и аудио — его можно послушать по QR-коду на выставке. Мы были вместе в резиденции от Музея современного искусства Zaman, где три недели жили в палатках. Она уходила в леса с самого утра, а потом возвращалась с собранными листьями, травами, ягодами. Мы называли это «Миляуша охотится».

Я решила задокументировать наши прогулки по лесу, потому что только обратилась к теме Карурмана и чувствую, что буду долго с ней работать, а зин — легкий способ все зафиксировать. Он наполовину состоит из поэтического текста на татарском и русском языках, наполовину — из фотографий и иллюстраций, а еще в нем есть упражнения для исследования леса и себя в нем. Таня создает то, что мы назвали поэтическими партитурами, — она записывала их, когда мы гуляли вместе. У Миляуши больше прозы — она написала сказку про лес, который был парфюмером и модельером.

Мы гуляли в лесах в районе железнодорожных станций ЖК Дербышки, Березовка и Кендери. Я знаю мало лесов в Казани, потому что в основном гуляла по ним в Набережных Челнах и у родителей в деревне. Здесь я специально выбрала такие места, куда можно попасть на электричке. Ее атмосфера отличается от автобуса. В поезде все тихие, там нет суеты, человек знает, куда он едет и во сколько будет на месте. А в автобусе [ты терпишь] пробки, сигналы, за проезд надо передать, кому-то место уступить — никакого спокойствия.

В прошлом году нам не хватало глины для работы. Мы случайно встретились у озера Кабан с Артемом из группы «ВШЫ», и казалось, что он уже нас знал — ему откликалось наше творчество. Артем помог раздобыть глину, так как тоже интересуется первобытным искусством и древностью.

Другой художник, который участвовал с нами в «Архипелаге грез», — Саша Шардак. Он пригласил нас в свою мастерскую и показал, с какими инструментами работает: в основном это бумага и необработанная древесина, деревянные реечки, штапики. Мы снова загорелись давнишним желанием сделать музыкальные инструменты из бумаги и деревяшек.

Мы выбрали тему, заинтересовавшись Шурале, на фигуру которого неоднократно натыкались в городе. Нас привлек не персонаж, а его главная фишка — «кытыклы-мытыклы», щекотание до смерти, и мы стали искать, как бы и наши скульптуры дать пощекотать и через музыку выразить щекотание. И кроме того — как еще в разных культурах проявляется смех.

Во время хохота человек часто проявляет себя, ведь в этот момент мы максимально уязвимы и открыты. Не всегда смеются от радости или смешного стендапа, смех может быть разным — глумливым, психическим, подтрунивающим, спасительным, витальным, смертельным. Как сказано у нас в экспликации, смех — дело серьезное.

В центре инсталляции озеро, впечатление от которого мы постарались воспроизвести. Мы жили у Кабана, а работали по ночам в мастерской на Искоже. От дома до мастерской всегда ходили вдоль водоема в темноте. Наше озеро — смесь кислотно-зеленого (подсветка вдоль Кабана) и фиолетового (ночное озеро и небо), перегруз контрастных цветов, блики и камыши вдоль береговой линии. Таким было наше основное впечатление, отсюда мы решили рассказать нашу историю.

Развивая идею смеха и отталкиваясь от Шурале, мы продолжаем древнекитайским мифом про богиню Нюйву, которая сидела у озера, заскучала и слепила из глины человечков. Пока она их делала, неодушевленные существа, как вошки и муравьи, ползли по ее рукам и вызывали щекотку, отчего она смеялась, а от хохота человечки оживали, прозревали и становились людьми. В этом мифе смех выступает как прародитель жизни.

В первую неделю резиденции Артем, как в прошлом году, отвез нас на берег Волги, где сам добывает глину. Там же, на берегу Волги, прибой выбросил несколько палок, которые послужили каркасом для скульптуры и инструментов. При лепке началось взаимодействие с Надей. Некоторые наши работы включают инкрустации — глину, камень, коряги, стекло. Мы вместе выдумали муравьеда на человечьих ногах. К нему Надя слепила голову и ступни. Несколько маленьких существ сделаны по такому же принципу: Надежда принесла три головки и лапки, а мы вырастили фигурки, которые глядят в зеркальца воды. И, как Нюйва, мы тоже сделали существ, соединенных из чистой обожженной глины и речной, необожженной.

Еще щекотку вызывают вши, когда ползают по человеку. Для нас эти маленькие зверьки и Шурале — трикстеры, впрочем, как оказалось, и арт-группа «ВШЫ». С ними у нас тоже получились мифическая история и щекотливое, непривычное взаимодействие. Например, мы только сделали инструменты, а Артем такой — вот вам сцена, выступаем в баре «Ща». Это экстремально для нас, потому что мы привыкли готовиться, а тут нужно сходу выступать. Также благодаря арт-группе «ВШЫ» появились чудесные жемчужины — «вшейкеры», шейкеры в виде вши. Они крупные и, наверное, не очень удобные, но это как раз реакция на работу с ребятами: вы балуетесь, и мы тоже балуемся.

Нас раззадорила работа с арт-группой «ВШЫ», вдохновила их смелость, потому что у нас более перфекционистский подход, понравились их методы: как Артем, будучи художником, делает музыку из чего попало. Тем же занимаемся и мы, но только для себя. Они вдохновили нас записывать альбомы, документировать звучание. Вместе с Надей мы вышли из привычных методов: в привычную для нее анималистику она привнесла антропоморфные детали, а мы поработали с другим видом глины.

В последних проектах для меня были важны отсылки к истории живописи, так как я сейчас работаю с этой темой. Все время [изобразительное искусство] оспаривало само себя: от классицизма мы шли к разрушению холста, убиванию рам, потом вышли в инсталляции, смежные объекты, как у [американского неодадаиста Роберта] Раушенберга. Долгое время длился классический период, потом были импрессионисты, абстрактный экспрессионизм, живопись [немецкой художницы] Катарины Гроссе, разливающаяся по стенам зала и заполняющая пространство. Живопись как «классическая» форма часто подвергалась критике. Последние лет десять художники по большей части работали с объектами, временно закрыв тему изображений. Поэтому для меня была важна связь с классической техникой живописи.

В 1960–1970-е годы в конструкторском бюро «Прометей» занимались искусством для будущего и произведениями, рассчитанными на техническую революцию. Их работа с цветом и светом была не живописной, а светомузыкальной. Как следствие, они думали и о потенциале новых форм искусства в целом, идеях трансгуманизма и их влиянии на человека. Я — художник, который приходит в этот архив в будущем, уже после цифровой революции, но для меня было важно представить проект как работу не с архивом, а с живописью как таковой. В моей работе для «Контурных карт» разыгрывается ситуация, в которой художник в прошлом делает работу относительно будущего и цифровой революции, а другой художник в будущем, уже после цифровой революции, делает работу в формате «старого» медиа — живописи.

Логика живописного изображения, по которой построены мои работы для резиденции, — абстракция, большой размер — очень естественна. В тех же 1960–1970-х, например, у [японской художницы] Яеи Кусамы везде были точечки, простые абстракции. Я беру оттуда логику работы крупноформатной живописи с пространством и абстрактным изображением. Слайды на холсте несколько «псевдо-», потому что они, конечно, конкретные, но при этом абстрактные сами по себе.

Для меня в работе было важно наличие временного бага между искусством, которое делалось для будущего в попытке изобрести гезамткунстверк («синтетическое произведение искусства» в переводе с немецкого, эту идею соединения разных видов искусства в одном произведении предложили композитор Рихард Вагнер и архитектор Готфрид Земпер. — Прим. «Инде»). Мне кажется, гезамткунстверк отсылал к идее искусства в целом как альтернативного медиа.

Сейчас мы живем в цифровом мире. Мы постоянно подключены к сетям, структурам, что показалось мне интересным, потому что теперь и живопись имеет уже другой контекст. Например, появилось большое количество диджитал-работ, которые исследовали тему ухода живописи, в 2022–2023 годах активно развивались NFT и нет-арт. Мы верили в интернет, цифровое пространство, но все равно остались с тем же самым. Даже немного грустно, что это уже пройденный этап, но мы опять оказываемся перед неминуемой материальной составляющей живописи.